— А потом?

— А что потом? Китайцы у кого деньги есть кинулись в порт, да давай на суда грузиться, что бы значит, бежать отсюдова. Ну, а наш брат — россияне, те поначалу тоже пужались, а потом по винным лавкам кинулись. Сами, поди, знаете наш обычай, хоть с горя, хоть с радости, а надо выпить!

— Что-то я пьяных не видал.

— Так-то поначалу, а потом армейские патрули выставили, так попрятались. Ну, а те, что не успели, стало быть, уже в участках. Так что, теперь все спокойно и хорошо…

— Ну, раз все хорошо, так давайте ложиться спать. Мне завтра на службу рано.

— Как вам будет угодно-с.

Так уж заведено во дворцах, что слуги могут поесть лишь, когда угомонятся их хозяева. Где бы ни жил до сих пор наш великий князь, правило это неукоснительно соблюдалось, поскольку и Прохор и Архипыч полагали его правильным, а потому бдительно следили за выполнением. Поскольку сам Алеша был в пище весьма умерен, а наготовил Федор Михайлович от души, то стол ломился от яств. Когда все уже собрались, а повар взялся за графинчик с водкой, старый матрос решительно сказал:

— Надо бы Кейку, кликнуть, а то не по-христиански.

— Вот еще, — немедленно в пику ему отозвался Прохор, — она же язычница!

— Язычница — не язычница, а его высочеству вместе с нами служит, значит наша. Эй, Ваньша, ну-ка метнись за девкой!

Кофишенк не понаслышке знавший, что Архипыч возражений не терпит и скор на расправу, тут же не чинясь, кинулся исполнять распоряжение и вскоре привел семенящую девушку. Та сразу поняла, что от нее, хотят и поблагодарив поклоном, тут же присела с краешку.

— Ну, теперь можно, — удовлетворился старый матрос и подняв стопку с чувством произнес, — давайте выпьем за то, что все пока благополучно. Все добрались, все живы-здоровы и за то, чтобы и дальше так было!

Все присутствующие, кроме Ваньки и девушки чинно выпили и взялись за еду. Некоторое время ели молча, но когда первый голод утих, Прохор, довольно улыбаясь проговорил, обращаясь к повару:

— Эх, где только столоваться не приходилось, а лучше тебя, Федор, никто не готовит!

— Это верно, — поддержал его Архипыч, — Федька свое дело знает! Одначе, надобно это дело попридержать. Я говорю, роскошествовать по менее!

— Чего это, — отозвался с набитым ртом лакей, — али тебе больше всех хозяйское добро жалко? Я чаю, не обеднеют!

— Дурак ты Семка! — не раздумывая отвечал ему старик, — жизни не нюхал, а туда же! Оно конечно, на харче великих князей не разоришь, а только понимать надобно, что вокруг война и Артур, стало быть, уже на осадном положении! А ну как осада и впрямь начнется?

— И чего? Ну, чуть дороже будет, делов то!

— Сказано дурак! Это хорошо, если чуть дороже, а ежели совсем ничего, ни за какие деньги не будет?

— Это как?

— А вот так! Хлебнешь тогда с шила патоки, так увидишь.

— А ведь Архипыч дело говорит, — поддержал старика обычно не встревающий в разговоры повар, — запас то у нас и впрямь не велик.

— И что же делать будем? — осознал проблему Прохор.

— Ну, как чего, перво-наперво прикупим, какой ни есть провизии, что храниться может. Консервов там всяких, круп, сала… за деньгами то ты у нас следишь, вот и расстарайся.

— Свинью надо купить, — задумчиво произнес Федор Михайлович, глядя на своих собеседников.

— Какую еще свинью?

— Пожирнее, чтобы засолить можно было. Если и впрямь прижмет, то и солонина за венскую ветчину пойдет.

— Ну, уж нет, — возразил с брезгливой физиономией лакей, — я в мясники не нанимался!

— А тебя никто и не заставляет, — усмехнулся Архипыч, — раз город на осадном положении, то скоро всем статским лбы забреют. Возраст у тебя подходящий, пойдешь в армию, а там тебя ротный командир накормит.

— Это, как же, — чуть не поперхнулся Семен, — нет такого закона, чтобы людей хватать, да на службу! Нешто Алексей Михалыч не заступятся?

— Может и заступится, — не стал разубеждать лакея старый матрос, — а может, иконой благословит, заместо матушки с батюшкой, дескать, послужи царю и отечеству. Ему вон и икону подарили давеча.

— Вот злой ты человек Архипыч! — разразился бранью лакей, — Злой да завистливый, сам всю жизнь положил на военной службе и других туда загнать хочешь!

— Цыть, тля худая! — сдвинул брови старик, но разволновавшийся Семен его уже не слушал, а вскочив, выбежал из людской.

— А сейчас то, покушать можно? — жалобно спросил недоуменно глядевший на перепалку кофишенк.

— Кушай, Ваньша, кушай, покуда есть что, наедай шею, как у быка… хвост! — усмехнувшись, разрешил ему старый матрос и обернулся к Кейко, — и ты девонька ешь, не стесняйся. Вон какая худая, сразу видать от чего не замужем. Ты на нас не смотри, это мы еще не бранимся, это мы так — ласково.

Китаянка, разумеется, ничего не поняла из разговоров русских слуг, и лишь застенчиво улыбалась, когда к ней обращались.

Утром великий князь, наскоро позавтракав отправился на службу, в самом радужном расположении чувств, но едва переступил порог на него обрушились плохие известия. Во-первых, были получены, наконец, известия о блокированных в Чемульпо русских судах. По словам зашедшего в Порт-Артур капитана английского парохода, японская эскадра вызвала их на бой, который завершился полной победой страны восходящего солнца. «Варяг» был потоплен, а «Кореец» взорвался от попадания в артиллерийский погреб. Большинство русских моряков погибло. Впоследствии, правда, оказалось, что информация англичанина была не слишком точной, но тогда произвела гнетущее впечатление. Алеша тоже очень расстроился от полученных известий. Гибель сразу двух кораблей была сама по себе большим несчастием, но к тому же великий князь хорошо знал командира «Варяга» Всеволода Федоровича Руднева. Сойдясь на почве любви к маркам, они долго состояли в переписке, и Алеша надеялся, прибыв на Дальний Восток возобновить знакомство и даже, может быть, чем черт не шутит, выменять у Руднева вожделенного «Голубого Маврикия»[21].

К сожалению, это тяжелое известие было не единственным. Казалось, злой рок продолжает преследовать русскую эскадру. Отправленный на постановку мин к Талиенваню минный транспорт «Енисей» подорвался на собственной мине и вскоре затонул. Как это могло случиться, было решительно непонятно, поскольку его командир капитан второго ранга Степанов был одним из опытнейших минеров нашего флота. К тому же, с берега сообщили, что слышали ожесточенную перестрелку и предположили что на «Енисей» напали японцы. Адмирал Старк немедленно послал туда крейсер «Боярин» и четыре миноносца, но никаких известий пока не было.

Все минные постановки были немедленно прекращены, а проводившие их суда вернулись в порт. Заняться великому князю было решительно нечем, он, крайне переживая, что не смог отправиться в спасательную экспедицию на «Боярине» с тревогой ожидал новостей. Увы, беда не приходит одна и к вечеру сообщили, что посланный на помощь крейсер также подорвался на своем же минном заграждении. Кроме того пришли подробности, о катастрофе на «Енисее». После того как случился взрыв, его командир Степанов отдал приказ экипажу спасаться, сам лично проследил что бы все заняли места в шлюпках, после чего остался на тонущем корабле. Его пытались увести с судна силой, но он вынул револьвер и приказал оставить его в покое. На «Боярине» картина была несколько иной. После подрыва, от которого погибло более десяти человек, крейсер погрузился по самые иллюминаторы. Попытка подвести пластырь ни к чему не привела, и командовавший кораблем Сарычев, приказал команде эвакуироваться. Экипаж оставил судно в полном порядке, последним с него сошел сам командир. Эта история вызвала известный резонанс в офицерской среде. По крайней мере, в управлении порта все только и обсуждали поступки Степанова и Сарычева, до хрипоты споря, кто поступил более правильно. В большинстве все сходились, что Сарычев абсолютно прав, что не стал жертвовать собой вместе с погибающим кораблем. И, разумеется, никто и не подумал упрекнуть в трусости получившего георгиевский крест за Таку командира «Боярина».