— Готово, — тяжело выдохнул тот, едва открутили гайки на его шлеме.

— С богом! — махнул рукой Алеша и по его команде машинисты пустили пар к помпам. Насосы с гулом начали откачивать воду из крейсера, шумным водопадом выбрасывая ее наружу. Все с надеждой смотрели на этот поток воды, но он все не ослабевал.

— Максимальная мощность, — тихонько проронил подошедший к командиру механик.

— Полагаете, неплотно стоит? — выразил всеобщую мысль великий князь.

— Никаких сомнений, надобно останавливать помпы.

— Не останавливайте, вашескобродие, — вдруг с горячностью обратился к ним Лоханкин, — если остановить, будет не видно куда тянет! Так можно неделю конопатить. Дозвольте спуститься сейчас, да и заделать!

— Ты что, с ума сошел? — воскликнул Орлов, — если тебя дурака напором затянет, так ведь переломает всего!

— Нечто я без понятия, вашбродь, — не уступал минер, — куда не надо дуриком не полезу! Пусть мне только мешки с отрубями подают, а я сам все сделаю.

От голоса немолодого уже матроса веяло такой уверенностью в своих силах, такой убежденностью в правоте, что Алеша не смог ему отказать.

— Действуйте, только осторожнее!

— Есть! — с веселым ожесточением в голосе отозвался тот и прикрикнул на своих помощников, — вертите гайки что ли!

Лебедка снова опустила водолаза в мутную глубину восточного бассейна. Помпы продолжали работать на полную мощность, извергая из затопленных трюмов потоки грязной воды. Текли томительные минуты ожидания, казавшиеся часами. Наконец, когда все готовы были уже сдаться, из трюма прибежал зачуханный донельзя машинист, и устало вытерев чумазое от масла лицо, выпалил:

— Так что уходит вода!

— Как уходит? — переполошился командир и, кинувшись к амбрюшоту переговорного устройства закричал, — машинное, что там у вас?

— Уходит проклятая, — донесся из глубины искаженный голос Онищенко, — точно уходит!

— Почему не докладывали?

— Сглазить боялся…

— Господи, твоя воля, — обессиленно опустился великий князь, — да по дереву постучи! Лучше всего по голове…

Снова заработала лебедка доставая из пучины водолаза, на палубе уже ощутимо выправившегося крейсера уже ликовали.

— Ура, наша взяла! — кричали обрадованные моряки. Некоторое принялись бросать бескозырки вверх, другие бросились обнимать тяжело дышащего Лоханкина и наконец, не зная куда выплеснуть свою радость, один из них крикнул:

— Качать Алешку!

Едва прозвучал этот призыв, матросы кинулись к великому князю и подхватив того на руки стали подкидывать вверх. Но и этого было мало, тот же веселый и отчаянный голос крикнул:

— И старшого!

Попытавшийся улизнуть Никитин тут же был схвачен ликующими моряками и принялся летать рядом с командиром.

Наконец их отпустили, и красные и запыхавшиеся офицеры оказались рядом. Хотя после размолвки они и не вернулись к прежним отношениям, но старались вести себя корректно.

— Фух, — шумно выдохнул Алеша, — право, не ожидал подобного!

— Ничего страшного, — усмехнулся в ответ лейтенант, — это вы еще экватор не проходили, тогда бы непременно в море искупались.

— Лоханкина надо бы наградить, — вопросительно посмотрел на него великий князь, — все-таки рисковал человек.

— Непременно надо, — отозвался Никитин, и неожиданно добавил, — а ведь у него жена и маленький ребенок!

— Что же вы прежде не сказали?

— Не знаю — хмуро ответил минер, — а вы бы его тогда не послали?

— Наверное, вы правы, просто как-то…

— Господа, а что здесь происходит?

Вопрос заданный в обстановке всеобщей радости прозвучал настолько нелепо, что все с удивлением обернулись к спрашивающему. У трапа стоял незнакомый лейтенант с большим саквояжем в руках и с немалым любопытством разглядывал присутствующих.

— Здесь происходит удачное подведение кессона, — устало ответил великий князь, — а вы собственно кто?

— Лейтенант Семенов, представляюсь по поводу вступления в должность старшего офицера, — четко отрапортовал прибывший и отдал честь.

— Исполняющий должность командира крейсера, капитан второго ранга Романов, — козырнул в ответ Алеша.

— Лейтенант Никитин, насколько я понимаю, теперь не исполняющий должность старшего офицера, — не удержался от ерничества минер.

Война шла уже несколько недель, и жизнь в Порт-Артуре после первых потрясений потихоньку вошла в свою колею. Даже вывоз нечистот, бывший прежде делом покинувших город китайских купцов, наладился. Занятия в Пушкинской школе продолжались, несмотря на то, что количество учеников сократилось. Когда уроки закончились, и дети с шумом кинулись по домам, начала собираться и Людмила Сергеевна. После памятного приключения, когда ее совершеннейшим чудом спас таинственный великий князь, она несколько опасалась ходить по вечерам одна.

— Мила, ты уже домой? — обратилась к ней ее подруга, преподававшая в их школе словесность.

— Да, Машенька, мне уже пора.

— Ты совсем переменилась в последнее время, что-то случилось?

— Ну что ты, — поспешила та ее успокоить, — все очень хорошо. Просто дел много дома.

— Нет, ты говоришь неправду, — строго и немного печально заявила ее собеседница, — тебя будто подменили после того вечера. Ты стала нас избегать, иначе одеваться. Может у тебя появился ухажер?

Услышав это, Людмила Сергеевна замялась. Ей было неудобно рассказывать, чем закончился тот злополучный вечер, но после него она действительно не бывала у своих подруг.

— Ну, если только ненадолго, — нерешительно сказала она.

— Ну конечно, ненадолго! — сразу обрадовалась ее собеседница, — давай скорее пойдем, у нас сегодня собираются все наши. Они давно справлялись о тебе, особенно сама знаешь кто.

О подругах Людмилы Сергеевны стоит рассказать особо. Как и наша героиня, они закончили бестужевские курсы и зарабатывали себе на жизнь тем, что учительствовали. Первой была уже знакомая нам Мария, фамилия которой была Лещинская. Невысокая брюнетка с довольно симпатичным лицом, которое немного портили очки, придававшие своей обладательнице вид строгий и неприступный. Несмотря на польскую фамилию, родом она была из Иркутска, впрочем, в тех местах подобное не редкость. Вторую звали Ольга Литвяк и числилась она учительницей географии. Родом она была из Москвы, откуда ее впрочем, выслали за неблагонадежность. Довольно рослая и при этом болезненно худощавая барышня, еще учась, обратила на себя внимание полиции своей неуемной жаждой к искоренению несправедливости. К сожалению, в окружающей нас жизни много всего такого, что можно назвать несправедливостью, так что жажда эта со временем не только не прошла, но даже усилилась, что не раз вовлекало молодую учительницу в неприятности.

Поскольку жалованье учителей земских школ совершенно не велико, жили девушки вместе, снимая квартиру в старом городе. Две одинокие барышни в таком переполненном мужчинами месте как Порт-Артур не могли не вызвать к себе определенного интереса. К тому же среди представителей сильного пола было немалое количество людей абсолютно уверенных, что среди выпускниц бестужевских курсов царит необыкновенная легкость нравов. Подобные слухи, разумеется, только подогревали мужской интерес и многие пытались завести с девушками знакомство. Однако, жаждавших свободной любви господ, неизменно ждало жестокое разочарование. Какая любовь? Общественный прогресс, борьба с несправедливым устройством мира, народным невежеством и изжившими себя обычаями — вот что занимало умы учительниц положивших свою молодость и красоту на алтарь народного просвещения! Со временем вокруг них сформировался кружок людей не чуждых прогрессу и любящих об этом прогрессе поговорить. Надо сказать, что прежде Людмила Сергеевна была активной участницей этих собраний, но в последнее время немного отошла от них.

Немного досадуя, что согласилась прийти, Мила переступила порог знакомого дома. В большой комнате игравшей роль гостиной было изрядно накурено. Появление давно не появлявшейся участницы было встречено весьма благосклонно.