Недоверчиво покосилась и покачала головой.

— Без яду! — шикнула. — Бери, кому говорят! Заслужил твой хлопец.

Как только тарелка оказалось в моих руках, дверь вновь захлопнулась, а мы остались наедине.

— Забавная у тебя соседка, — прокомментировал Илья эту каргу.

— Ага, — брякнула.

Когда я делала нам чай время подходило к полуночи. Улица давно опустела и лишь слабый ветерок пробивался в окно, нарушая тишину.

Он внимательно следил за моими движениями. Вот я поставила чайник, достала чашки, сахар и поставила ароматные пирожки на стол. Было что-то пугающее и уютное в нашем молчании. Мне бы в жизни побольше таких вечеров с мужчиной на кухне. В моем доме это большая редкость, и сегодняшней лунной ночью я хотела насладиться этим сполна.

Украдкой бросала взгляды на Морозова, а тот не отрываясь следил за моими нервными движениями. Если узнать этого парня получше, то можно прийти к выводу, что он не особо разговорчив. Шутки-прибаутки, комплименты, флирт, но если подобное не уместно, то Илья томил молчанием.

— Хороший день, — вдруг подал парень голос, как только я уселась напротив.

Было ли сказанное мне или мысли вслух, мне было неизвестно. Но это не помешало мне согласно кивнуть головой и смущенно улыбнуться.

— Мне стоит тебя поблагодарить.

Дерзко приподняв свою бровь, Морозов откинулся на стуле, тем самым расставив свои ноги.

— И как же ты собираешься это сделать? — голос нахальный, а ухмылка говорила о мыслях весьма неприличного содержания.

Неуверенно пожала плечами, уже успев пожалеть о своих словах.

Пошляк! Будто я не знала, на какую благодарность мерзавец рассчитывал!

— Шучу, — сухо бросил и откусил пирожок. — Впрочем, — осмотрел меня с ног до головы, — может, и нет.

Зарделась. Кусок встал в горле, а пальчики на ногах поджались. Но отнюдь не от страха, а от… От предвкушения?

Да, кажется, это было оно. И пусть завтра, Морозов, я буду тебя проклинать, а себя корить за глупую опрометчивость, но нынче… Но нынче ночь темна и сокровенна. И в этом тихом откровении двоих людей было нечто волшебное. И я сделала это. Сделала то, что буду вспоминать впоследствии неприлично часто. Момент, который в моей памяти отложиться, как снятые с оков чувства, что по обыкновению я держала на цепях.

Миг, и я подалась вперед. Рука плавным движением легла на сильное мужественное плечо Ильи, который отчего-то напрягся. Наши лица настолько близко, что мне видна каждая его ресничка, а глаза, в которых немое удивление и жажда, вдруг закрылись, тем самым предоставляя мне свободу действий.

Это наш не первый поцелуй. А мой и подавно, однако впервые я такая смелая, безрассудная, жадная. Губы нашли друг друга на полпути, словно только и шли к этому весь вечер.

Легкие укусы... Его ли? Мои ли? Шепот в губы, слабый стон, — все смешалось воедино.

Рука парня зарылась в мои волосы и рывком он усадил меня к себе на колени. Глубоко, отчаянно, нежно и грубо наши языки переплетались, и впервые я без стеснения проделывала то, о чем прежде лишь мечтала. Роковая и бесстыдная, абсолютно противоположность себе. Незнакомка самой себе.

Мы остановились лишь, когда воздуха стало катастрофически не хватать. Взгляд Ильи затуманен, но в нем восхищение и некий испуг. Сглотнув, Морозов отвел глаза, руки сжались в кулаки.

— Мне пора, — хрипло выдал.

Вот так, пожалуй, и падают с небес на землю, разбиваясь на осколки. Встала, не намереваясь его больше задерживать.

В коридоре в спешке он быстро обулся и наспех накинул куртку.

— Пока, малая, — вяло пробормотал, а затем дверь хлопнула.

Еще один сбежал… И каждый раз болел, как первый.

Со всей канителью забыла про спор и вспомнила, лишь когда получила смс от Соньки.

«Наш гаденыш уже ищет себе бункер?»

Не ищет, потому что я забыла про спор. Потому что есть в мире такие губы, которые стирали память, и я такие сегодня познала.

Илья

— Белов! Когда ты вытащишь свою голову из жопы? Какого хрена ты творишь? — кричал на парня на всех правах капитана команды.

Этот парень был неприлично талантлив. В нем была жилка, техника на высшем уровне, упорство и жажда борьбы. И нынче никто бы не признал в этом овоще, что вяло катался по площадке с лицом кисейной барышни, самого Германа Белова. Номер тринадцать, казалось бы, считался несчастливым, однако Белов развеял всякого рода домыслы и не единожды доказал, что именно он, тринадцатый номер, счастливчик которому, кусая локти, можно только позавидовать.

На мою реплику Герман, он же, известный в наших кругах, как Гера или Белый, сверкнул своими глазами и сжал до скрежета зубов челюсть. Я стойко выдержал его сверлящий взгляд, пусть он был отнюдь не дружелюбный. Дырку что ли во мне он хотел просверлить?!

— Че ты паришься из-за телки, Белый? Ну не дала малыха, так другая даст! — подъехал к напыженному парню Харитонов.

Мы и глазом не успели моргнуть, как Харитонов уже был прижат к перилам, а в его в горло цепко и беспощадно вцепилась рука Белого, заставляя того задыхаться.

Получить он не боялся, однако от того, каким взглядом одаривал Гера можно было наложить в штаны. Он смотрел так, будто человек ничто, а его жизнь всецело принадлежала лишь тому, чья рука сейчас пережала его горло, лишая доступа кислорода. Люди от такого взгляда становились зависимы и себе не принадлежали.

Герман что-то рычал Харитонову. Мы не слышали ни единого слова, но приятного в его словах было мало.

— Усек? — рыкнул, сильнее сжимая горло.

Харитонов закашлялся, не в силах ответить.

— Я спрашиваю, усек?

И лишь когда парень не то ли просипел, не то ли покачал головой, Гера того резко отпустил.

— Все зашибись, пацаны! — поднял руки вверх Белов, едко и несколько пугающе оскалившись. — Играем!

Белого счастье, что тренер не застал его очередную на этой неделе выходку. Это уже третий залет на этой неделе,

чёрт его подери!

Вздохнув, я подъехал к Харитонову, к которому не испытывал ни толику жалости и сострадания. Пацан давно напрашивался и если бы не Герыч, так кто-нибудь другой. Возможно, даже я. Кто ж виноват, что он за базаром не следил?!

— Ты как?

— Нормально, — потерев шею и бросив колкий взгляд на Белова, прохрипел.

— Хорошо, — холодно кивнул.

Долг капитана команды был выполнен сполна. Этот парень не мой друг. Он пришел к нам всего лишь месяц назад, но уже качал права. Пацан должен знать свое место. Пусть не думает, что кто-то будет вытирать ему сопли. Ежели что-то не нравиться, то пусть бежит к мамке под юбчонку, а не играет в хоккей.

— Начали парни!

И понеслась…

Шайбы. Шайбы. Шайбы. Клюшка была продолжением моей руки. Я четко ощущал, когда должен быть тот самый «бросок». Хоккей — моя жизнь. Здесь мое место, определенно точно. Это было закономерно. Мой отец хоккеист, мой дед был хоккеистом и я пошел по их стопам.

У меня всегда был выбор заняться чем-то другим, но я не признавал ничего за исключением льда, шайбы и клюшки. Соперничество и борьба кипели в моей крови.

И когда мы впервые выиграли чемпионат МХЛ, я точно решил, что это мое будущее. Два месяца назад подписал контракт с «Гладиаторами», но мне уже поступало несколько предложений от других клубов, что само по себе не могло не тешить мою и без того самодовольную задницу, однако я не изменял своей команде.

«Если уж идти, так сразу в сборную!» — ответил я маме на вопрос, почему не перейду туда, где платят больше.

Позже, когда тренировка закончилась, и мы выходили уже из ледяного дворца, мне предстояло провести воспитательную беседу с одним невменяемым персонажем. Однако, Белову кто-то позвонил, тем самым уводя его из-под моего носа.

— Да! — гаркнул. — Слышь, Сиплый, меня не волнуют твои проблемы! Меня волнуют мои бабки!

Похоже, Гера снова ввязался в передрягу. Впрочем, казалось, начиная с семнадцать лет он из них и не вылазил. Бокопор ходячий, чтоб его! Хоть мы и были друзьями, он никогда не делился этой стороной своей жизни. Все, что я знал были лишь отголоски слухов в определенных кругах, но не более. В университете он был хохотун и задира. Свой в доску пацик, который временами что-то мутил.