— Ладно, давай мне пару каменьев, — раздался из толпы чей-то голос. — Хрен с этими медяками. Еще добуду.

Следом вышел еще один, а потом еще один. Сульдэ с удивление наблюдал за тем, как к ухмыляющемуся рассказчику подходили все новые и новые легионеры. Его, не боящиеся ни богов ни чертей солдаты, сами несли свои кровно заработанные медяки какому-то пройдохе. Конечно, пройдохе и мошеннику, он был в этом совершенно искренне убежден. И тот, второй, естественно, был его товарищем, «работающим» с ним на пару. Он совершенно ясно и отчетливо понимал это.

— А я, пожалуй, перышко возьму, — с придыханием, почти шипя, проговорил Сульдэ, поднимая кверху крупную серебряную монету. — Говоришь, защитит от демонов? — в толпе сразу же стало тихо; даже не каждый комтур мог позволить себе разбрасываться серебряками. — Давай…, — и Сульдэ откинул с голову капюшон. — …

Тишина стала почти звенящей. Командующего узнали все.

— Бери серебряк, — посеревший рассказчик шарахнулся от монеты, как от чумной. — Бери, бери, — за его спиной уже выросли две высокие фигуры багатуров с обнаженными мечами. — Вот. А мне перо давай, — рука легионера с зажатой в кулаке монетой ходила ходуном. — А теперь слушайте меня внимательно!

Старик медленно обвел толпу глазами, время от времени останавливаясь на ком-то одном.

— Боги всегда были благосклонны к Шамору и его легионерам. На их алтарях ежедневно сгорают десятки жертв, а наши священники без устали возносят к ним молитвы. И вы думаете, какие-то там демоны способны устоять перед силой наших богов? — он вновь сверлил глазами кого-то из легионеров. — А ты, легионер, имеешь слишком длинный хорошего солдата язык. Думаю, он тебе сильно мешает… Хотя в этом я смогу тебе помочь, — рассказчик, почуяв что-то, задергался в руках стражей, но вырваться так и не смог. — Отрежьте его змеиное жало!

Челюсти солдата тут же крепко сжали и через мгновение на грязно-белый снег вместе с каплями кровь упал небольшой кусочек крови.

— Хм… Не такой он уж и большой. Может мало отрезали, — легионер замычал еще сильнее, в ужасе загребая ногами. — Хорошо… Слушай меня внимательно. Через несколько дней Чагарэ должен выслать еще одного гонца. И если в послании не будет и намека на то, о чем говоришь, то ты будешь умолять меня о смерти.

И это прозвучало настолько жутко, что схваченный не просто замычал, а заревел от страха. С силой дергались его завязанные руки, ноги двигались как бешеные, тело извивалось.

Обратная дорога у командующего заняла гораздо меньше времени. Слухи о его прогулке уже распространились по лагерю и поэтому его везде встречал образцовый порядок.

— Десница Великого, — уже возле шатра Сульдэ окликнул знакомый ему голос. — Слышал, ты кому-то подстриг длинный язык, — со смешком проговорил кади Даданджи, выходя к свету костра из темноты. — …

Уже внутри, развалившись на куче мягких шкур, судья продолжил разговор:

— К коронации нашего королька все готово. Во всех крупных городах, где стоят наши гарнизоны, глашатаи уже объявили о намечающейся коронации, — этот разговор был начат ими еще несколько дней назад. — Бароны уже прибывают в столицу. Думаю их число будет достаточным, чтобы возложить на нашего пленника королевскую тиару… Хотя вот с тиарой не все так гладко.

Сульдэ, все это время сидевший мрачнее тучи, наконец оживился.

— Ее нет. По всей видимости, эта скотина Роланд унес с собой древнюю корону Ольстера. Или может она сгорела в его дворце, — недовольно продолжил Даданджи. — Я только что оттуда… Эх, надо было попробовать договорить с гвардейцами, что обороняли дворец. Пообещать им что угодно — их жизни, золота, титулы, девок. Глядишь, они бы сами нам все вынесли… А так они предпочли просто сгореть внутри, — он бросил быстрый взгляд на Сульдэ и добавил. — Я уже приказал вздернуть того сотника, что командовал штурмом дворца.

Кади наконец умолк и некоторое время ковырял вынутом из ножен кинжалом в ногтях. Молчал и Сульдэ, полностью погруженный в свои мысли.

— Коронация состоится… А что потом? — молодой шаморец вновь подал голос, вопросительно посмотрев на командующего. — Где-то там еще шастает две, а то и три тысячи всадников. И если они все-таки пойдут на юг, к нашей границе, то мы потеряем все свои гарнизоны. А когда об этом прознает Великий, то за наши головы никто не даст и ломанного медяка.

Он хотел еще что-то добавить, но тут раздался каркающий голос Сульдэ.

— Время играет на нашей стороне. Они там могут бродить до скончания веков и это не даст им ничего, — устало произнес он. — Не думаю, что Роланд двинет свою кавалерию назад, в разоренные земли. Ты знаешь сколько мер пшеницы нужно для хорошего жеребца — катафракта в день? А при длинных переходах? — Даданджи недоуменно скривил лицо; мол, не к лицу аристократу знать такое. — В стойле конь съедает почти десять мер отборной пшеницы, а не какого-то дрянного овса. В походе все это смело бери вдвое, а и втрое… У Роланда обоз будет такой, что не найдет его лишь слепой, хромой и глухой.

Старик после некоторого молчания продолжил.

— Им мы займемся после коронации, когда у нас появиться свой король, — мрачная улыбка появилась на лице старого шаморца. — Тогда мы сможем заняться и южным Ольстером, где еще полно сторонников Роланда. Как ты думаешь, что сделает вонючий крестьянин или городская крыса, когда узнает, что Роланд низложен? Или куда пойдет толстобрюхий вельможа, когда услышит про то, что у всех сторонников бывшего короля конфискуют владения? — судья тоже довольно оскалился, оценив задумку командующего. — У нас не так мало сил, чтобы мы могли ими разбрасываться. К тому же, неизвестно, когда завершиться поход против пиратских баронств… Может так случиться, что подкреплений мы не увидим до весны.

Старик вновь замолчал.

Однако, снаружи раздалась какая-то возня. Послышались гулкие удары.

… Полы шатра колыхнулись и внутрь даже не вошел, а буквально, ввалился человек. Кутавшийся в какую-то вонючую дерюгу с крестьянским треухом на голове он еле-еле стоял на ногах. На его мертвенно сером, обмороженном, лице яркими пятнами выделялись красные слезящиеся глаза. Сразу же за ним вошло и двое стражей, внимательно следивших за валившимся доходягой.

— Победо…Победнос…, — изгрызенные в кровь, черно-бурые, губы легионера с трудом шевелились. — Господин…, — ноги легионера подогнулись и он свалился на укрытую шкурами землю, где с трудом смог встать на колено. — Алой тысячи и достойнейшего Чагарэ, ее командира, больше нет. Остатки тысячи под командованием сотника Квина встали лагерем в покинутом селении…

Воздух в шатре заледенел. Казалось, все, находившиеся здесь, превратились в неподвижные ледяные статуи.

— Продолжай, — на виске командующего задергалась крошечная едва заметная жилка, словно метроном отсчитывавшая чьи-то минуты жизни. — Рассказывай все.

Но легионеру уже было все равно. С обмороженными конечностями, отбитой требухой и харкающий кровью, он уже был одной ногой в могиле.

— Мы осадили крепость гномьего клана и нам казалось, что остался еще один штурм и крепость падет. Защитников на стенах были жалкие крохи и они не успевали везде… Но когда мы пошли на приступ, появился Он! — казалось, впервые за эти мгновения у умирающего гонца на лице появились хоть какие-то эмоции; глаза его расширились, по щекам пробежали судороги, а голос задрожал. — Они называли его Ледяным Владыкой. Это был колдун! Он словно весь был из льда, а в его глазах стоял огонь из преисподней… Проклятые гномы дрогнули сразу… А потом начался Ад! — он замолчал и начал хрипло кашлять…

— Подогретого вина ему, — Сульдэ повелительно махнул рукой. — Быстро.

Однако, едва сделав глоток, легионер захрипел еще сильнее и вскоре из его горло пошла багрово-черная кровь.

— Кхе-кхе… Он начал трясти землю… Кхе-кхе…, — отдельные слова он выплевывал вместе с ошметками крови. — Кхе-кхе-кхе… Горы раскололись, а стены крепости пошли трещинами…

Окончательно замолчав, солдат повалился на землю, заливая кровью роскошный белый мех горного медведя.