И медленно, в тёмных и зловонных местах города, вещи, которые бы стоило навеки оставить погребёнными, зашевелились во тьме.

Крики детей, женщин и мужчин разносились под мраморными арками и псевдо — тильянскими палаццо мариенбургского правительственного центра. Каспар Восбергер сражался с людским потоком, его мысли были устремлены к конюшне, что находилась рядом с южными воротами города, в то время как его увлекал и тащил за собой людской поток. Среди толпы были богачи и бедняки, лорды и их слуги.

Теперь их кровь стала равна.

Звон оружия эхом разносился под богато украшенными каменными сводами, свидетельствуя о том, что элитная городская стража продолжала борьбу против норсканцев, карабкавшихся вверх от гавани. Крики раздавались со всех сторон. В отблеске пожаров высокие каменные здания отбрасывали огромные демонические тени. Чёрные споры висели в гнилостно-душном воздухе. Люди мёрли, словно мухи.

Крик зародился где-то впереди и исторгся изо рта Каспара, когда впереди, из-за пелены тумана показался мост Высоких башен. Один угол несокрушимой твердыни обрушился в Рейк под натиском раздиравшей его массы болезненной чёрной растительности, и в проломе бушевало сражение. С каждой минутой всё больше и больше длинных кораблей закреплялись на скалах, которые держали опоры моста, и бросали крюки и лестницы.

Разум Каспара кружился. Его мир разваливался на куски.

Раздался ещё один крик, на этот раз поразительно близко, и Каспар увидел, как молодую горничную в шерстяной шали разрубил надвое норсканский топор. Воин рванулся сквозь кровавый фонтан, и ещё больше следовало за ним, яростным потоком вливаясь в главный зал и в толпу, кровожадным смехом сопровождая своё появление.

Сердце молотило в его груди, когда Каспар и ещё примерно с десяток горожан вбежали в переулок. По обеим его сторонам выстроились магазины с белыми стенами — Мариенбург всегда строился — и по носу Каспара ударил запах свежей краски и извести. Дыхание всхлипами вырывалось из его груди, когда он мчался по плавно поднимающейся улице. Он не привык к физической нагрузке, но крики за его спиной приближались.

Зигмар, подумал он, молясь незнакомому богу-воину Империи, пощади меня.

Пожилой мужчина, бежавший впереди Каспара, наткнулся на тачку, заполненную горшками с известью и стремянками, которые были оставлены на дороге, когда началось нападение, и он оттолкнул мужчину в сторону. Он задыхался и ослабел и в ту краткую секунду, что их конечности были спутаны, Каспар споткнулся, с паническим вздохом развернулся и врезался в стену магазина. Свежая штукатурка покрылась трещинами в месте, где он ударился об неё, и в нос Каспара ударил запах гнилого мяса, который сжал его горло, как если бы мертвец протянул руки из стены с целью задушить его.

Тело было предано здесь земле, понял Каспар. И, судя по запаху, больше, чем одно. Он посмотрел мимо бегущей в панике толпы на недавно побеленные стены и сглотнул.

Намного больше.

Пара рук пробила стену по обе стороны от головы Каспара, и он упал, визжа и сжавшись в комок, под дождём штукатурки, когда плохо скоординированная серая рука с остатками плоти, свисавшими с костей, вырвала остатки стены.

Зигмар, пощади меня, — повторил он. — Зигмар, пощади меня.

Норсканец споткнулся о трухлявую древесину домов старого квартала Северян. Он носил рубаху из бычьей шкуры, обшитую металлическими пластинами, и плащ с меховой отделкой, покрытый запёкшейся коркой гангренозной слизи. Его борода представляла собой свалявшиеся косы, а кожа лица ходила волнами от ползавших под ней личинок. Его волосы оставались ломкими и хрустящими, а лицо было сморщенным, как будто опалённым сильным жаром.

Маркус Горман, глашатай торгового тайного совета, ошалело наблюдал за тем, как труп протянул угольно-чёрные пальцы и грубо выхватил конверт из его руки, о котором сам он уже успел позабыть. Чёрные хлопья отвалились от пальцев норсканца, когда он неуклюже сломал печать. Один растрескавшийся глаз и одна глазная впадина с кишевшими в ней личинками изучили содержание, после чего зомби издал печальный вздох и вытащил топор из-за пояса.

Онемев, Маркус наблюдал за тем, как всё больше и больше обгоревших тел выползали из тумана.

Их были сотни, тысячи, и, издав коллективный стон, от которого смертная душа Маркоса заледенела, армия мертвецов отправилась в Южные доки, чтобы вырвать свой город из рук живых.

Граф Мундвард закрыл Чёрный Том дрожащими руками и уставился на крыши старого и богатого Мариенбурга. Пламя распространялось вдоль каналов, гоня перед собой крики и дым. Пока он смотрел, погорельцы поймали лодку, но лишь для того, чтобы мгновение спустя быть раздавленными обломками рухнувшего винного магазина. Он принадлежал семье эсталианцев, которую Мундвард опекал почти полвека, видя потенциального члена торгового совета в этом роду.

Всё строение опустилось под воду в колонне искр. Мундвард стиснул зубы. Со времени поражения Маннфреда фон Карштайна под стенами этого города он не чувствовал гнева.

Однако это. Это была ярость.

Он повернулся к Алисии, твёрдый и холодный, как мрамор, равнодушный к ужасным летучим мышам, что хлопали крыльями вокруг его лица

— Принеси мои доспехи.

Из ложных дверей и забытых подвалов по всему старому городу поднялись мёртвецы Мариенбурга, чтобы противостоять норсканским захватчикам. Схватки бушевали почти на каждой улице. В укреплении Высоких башен тысячи скелетов, звеня кольчугой, поднялись из братской могилы павших во время бретоннской оккупации 1597 года, разгромив и отбросив ошеломлённых норсканцев обратно на их корабли. Однако именно на Сёйдштрассе основные силы стремящейся на юг армии Хаоса встретились в битве с главными силами армии нежити.

До гражданской войны в Бретоннии и закрытия морских путей товары со всех уголков земного шара изливались на Южный док, чтобы впоследствии отправиться на рынки Альтдорфа. Богатства мира вымостили его — как минимум в переносном смысле — золотом, и высокие, ярко окрашенные особняки и офисы взросли на операциях Южного дока. Граф Мундвард присматривал за их ростом, смотрел, как расширяются доки, как город поднимался под его руководством до всемирно известного города-государства, становясь центром мировой торговли.

Он перестал узнавать его.

Гордые здания были расколоты расширяющимися варикозными линиями чёрной плесени, а проспект, что ещё вчера был заполнен возчиками и разухабистыми моряками, нынче кишел войсками. Шеренги норсканцев — более дисциплинированные, чем можно было ожидать, исходя из их репутации берсерков — выставили твёрдый, решительный заслон на пути воинов-скелетов и зомби. Линия фронта оказалась выгнута в центре. Там самые сильные и храбрые ревели боевые кличи в надежде удостоиться благословения чумных чемпионов распада, что сражались рядом с ними. В давке боя, в окружении криков и стука костей было очень сложно отличить этих сильно бронированных воинов от червивых трупов, сквозь ряды которых они пробивались.

Как можно было столь много жизней, столь много амбиций и планов опрокинуть в столь короткий промежуток времени? Хаос казался солнечным светом, в котором сгорали ночные мечты.

Но здесь, подумал граф Мундвард, что стоял в окружении слуг и помощников, скрести руки на груди, здесь эта анархия будет остановлена. Это было странное чувство — после стольких лет вновь облачиться в броню и крылатые алые пластины, покрытые крапинками ржавчины. Он мгновенно ощутил в этот миг, что, несмотря на всё его влияние, он впервые лично участвовал в воплощении в жизнь своих мечтаний, ощущение, не испытываемое им в течение уже столь долгого времени.