– Во время. В ту ночь, после расправы над Терещенко. Меня пытались убить, а я убил быстрее. Знал бы будущее, перерезал бы глотку Церберу его кинжалом. Но я просто пустил пулю в сердце. 

– Он мертв? Ты убил его? 

– Да, Ада, убил его. Прости, на могилу не свожу, её просто нет. 

– Убил. 

Повторяет, а после виснет на мне. Прижимается так крепко, что кого-то другого могла бы задушить. Её губы скользят по шее, накрывают один из шрамов, зарождая желание в венах.

– Спасибо, Хал.

Кажется, мне нашлось чем покорить Аду.

– Ты… Ты убил Цербера и занял его место, - Ада произносит словно для себя, прикрыв глаза. – Ты… Хорошо, значит, что я не успела тебя убить.

– А ты пыталась?

– Ох, ну тебе лучше не знать. Я просто хорошо скрываюсь.

Едва ухмыляется, а я тяну к себе. Впиваюсь в её пухлые губы, прикусывая их. Я победил Цербера столько лет назад, а вкус победы чувствую только сейчас. 

Сладкий, дурманящий. От него адреналин пулей разлетается по крови, взрывает всё. Ощущение, что атомы не ходу врезаются в стенки вен, закручиваются.

И посылают прямые импульсы к члену. 

– Да? – натягиваю простынь, пока та не упадет с тела Ады. – И как же ты пыталась? Расскажи мне. Получишь амнистию.

– Что? – у неё в глазах сплошной дурман, моргает и хмурится, пока не поймёт слова. – О чём ты?

– Давай, колючка, признавайся в своих грехах. И тебе ничего за это не будет. 

– Совсем ничего? Тогда не интересно. Хал!

Моя возмущенная Ада кусает губу в отместку, наваливается всем весом. Наигранно хнычет из-за одного шлепка. Игривого, там и силы-то не было. Так, приласкать задницу. 

Крепче сжимаю упругую ягодицу, тяну на себя. Отбрасываю подальше простынь, касаюсь обнаженного тела. Да, так намного лучше, чем просто зажимать у стены.

Вести ладонями по бедрам, наслаждаться теплотой девичьего тела. Медленно вверх, пока не коснусь затвердевших сосков. Ада вздрагивает, стоит едва сжать пальцами. 

– Хал, это странно… 

– Что именно? Что я тебя хочу или готов простить?

– Что ты готов прощать меня во время секса. Либо разговоры, либо секс.

– Либо ты перестаешь качать права и следуешь моим приказам. 

– Такого варианта не было!

Стреляет взглядами – мой любимый момент. Как вздымают вверх её ресницы, резко опрокидывая в чан с расплавленной медью. Начинаю понимать, почему некоторые заставляют своих жен кутаться не просто в хиджаб, а паранджу. И обязательно прикрыть глаза.

Потому что тут хватает всего одного взгляда, чтобы поплыть. Опрокинуть девушку на спину, перебирая пальцами кудряшки. Вернулись, блядь, и теперь всё идеально.  

– Хал, - ведёт ладошкой по моему лицу. – Я ничего не расскажу тогда. 

– Похрен. Я хочу тебя, колючка. 

– А рассказать мне всё? Ты ведь… Ты сказал, что заплатил мою цену. Так что у тебя ещё будет время.

– Как и у тебя – услышать. 

– Халид. 

Злится, упирается руками в мои плечи. Не пытается оттолкнуть, знает – бесполезное занятие. Но смотрит так, словно не у неё между ног водопад, и не её тело покрывается мурашками от моей близости.

С гулким разочарованием падаю на кровать рядом. Ну что за девка? Как пацаном управляет, а я даже сделать ничего не могу. Потому что снова начнется перепалка между нами.

А я готов воевать за неё, но не с ней.

Хотя второе не менее забавно. 

– Что ты хочешь узнать?

– Почему? – Ада лежит под боком, не двигается. Только сжимает мою ладонь. – Зачем вы пришли в ту ночь? 

– Кровная месть, именно поэтому я хоть что-то помню. Их было много, безликих. С кем у Цербера были терки, кто перешел ему дорогу или предал. Будь Терещенко одними из них – я бы не вспомнил. 

– Но они не были? 

И такое звенящее разочарование в голосе, что впервые подбираю слова. Чтобы не задеть Аду, не рубануть по ней жестокой правдой. Что её семья – конченные ублюдки.

Другой бы в лицо плюнул это обвинение, но сейчас сдерживаюсь. Шарю ладонью, пока не получается придвинуть Аду ближе. Думаю, как бы адекватней сказать о её мертвой семье.

До чего докатился, а. 

– Не были, колючка. Ты видела кинжал. Думаешь, кто-то бы стал такие шоу устраивать? Пуля и короткий разговор. 

– А Цербер пришел лично. Что… Что они сделали? – девушка переворачивается, устраиваясь на моей груди. Заглядывает в глаза, словно ждёт сказки. – Я всё время пыталась понять, что было не так. Но нигде не светилось их прошлое. 

– Искала в криминальных сводках?

– Я ведь не наивная дура, Хал. Я знала, что Терещенко замешаны в чем-то нехорошем, где-то прокололись. Но… Они были моей семьей, единственным, кто у меня остался.  

– Давай проясним: Терещенко не твои родные родители?

– Нет, те погибли раньше. Потом пропал брат. И я осталась совсем одна, а они забрали. Они приютили меня, Хал, заставили поверить, что всё будет хорошо. А потом пришел Цербер.

– Терещенко были ублюдками, Ада. При всей любви к тебе, это правда. Они тронули семью Цербера, того Цербера. Его племянницу или что-то такое. И я скажу так, Ада, за такое я бы поступил ещё жестче. 

– Что они сделали? 

– Ада, просто… 

– Что?

Закатываю глаза, потому что это в стиле Ады. Лезть в самое пекло, наплевав на инстинкт самосохранения. Понимает же, что я сейчас разобью её мир. А всё равно…

Двигаюсь к подушкам, укладывая девушку. Тяну на нас одеяло, понимая, что секс сегодня накрывается. Это и есть жить вместе? Ебаться с проблемами, а не друг с другом? 

– Есть закрытые аукционы, с целками. И не все были там добровольно, как та девушка. 

– И…? Ты хочешь сказать… 

– Терещенко были организаторами, поставщиками. И похитили не ту девушку. Вот и поплатились.

– Но… Это ужасно, но хочешь сказать, сам Цербер никогда так не поступал? Я не оправдываю Терещенко, но ты разве не так же со мной поступил? Просто у меня нет ручного бандита, который бы мог отомстить. 

– Разве, Ада? Я тебя насиловал, бил? 

– Ты меня похитил? 

– И если мне не отшибло память, ты всегда получала удовольствие, пусть и играла в недотрогу. Ты хотела меня, хочешь. Иначе бы нашла способ избавиться, закончить свою месть. У той девочки выбора не было, как и шанса. И ты права, не будь у неё защиты – она осталась бы неотмщенной. И не все поступки Цербера той ночью я оправдываю. 

– Например? Надо было пулей?

– Надо было без тебя. Я говорил Церберу, что вплетать ребёнка – плохая затея. Но Терещенко тронули ребенка и тем же он хотел ответить. 

– Он бы… Что он бы… Нет, не хочу знать. Мне позволили сбежать.

– Ага, позволили. А я потом выгребал.

Потому что начальник охраны, потому что должен был лично проверить каждый угол и притащить девчонку. А когда Цербер не получал желанного, то выгребали остальные.

Но сжимая Аду в своих руках, думаю, что не такая большая цена вышла.

Одни плюсы. 

– Я не могу поверить, что они могли пойти на это. Это не… Со мной они не были жестокими!

– С тобой я тоже почти ручной. 

– Почти. Я… 

– Если ты хочешь копнуть в грязном прошлом, то хоть завтра отвезу тебя. 

– Куда? 

– На места их аукционов. 

– Ты не… - Ада подрывается, давит ладонью на мою грудь. – Оно ещё существует?! Ты серьезно? 

– Не в первоначальном виде. Сейчас там всё добровольно, деньги идут совершеннолетним и на всё согласным девочкам, которым нужны бабки. Так что, хочешь сама узнать всё?

– Я… Не сейчас.

Ада укладывается обратно, на меня. Долго мостится под одеялом, пока не пристраивает свою голову на моём плече. Рана в боку ноет, когда девушка задевает рукой. Но я даже не дергаюсь, сцепив зубы.

Ощущение, что даже бей она по ране – стерпел бы.  

– Сейчас никуда не хочу, Хал. 

– А чего хочешь? 

– Вот так, - ведёт ладошкой по моей грудной клетке, успокаивается. – Рядом хочу, спокойно. Хорошо? 

Хорошо, да.

Охрененно, на самом деле.