Есиркеген немало слышал и о батыре Агибае из рода шубыртпалы. Ведь он сам был из этого рода и гордился Агибаем, о котором ходили легенды в степи. А сейчас над батыром нависла смертельная опасность, и юноша ломал голову, как помочь ему.

Когда он с друзьями выехал из теткиного аула, дорогу им перескочил заяц. Юные джигиты, как водится, погнались за ним. Конь Есиркегена был получше других и вынес его далеко вперед. Заяц в конце концов скрылся в густых тугаях над Есилем, а юноша едва не наехал на спящего в камышах человека. Это был Абдувахит, о котором предупреждали ага-султана.

Абдувахит вскочил и замахнулся дубиной, но юноша предупредил, что он не враг. Да и бывший туленгут смутно вспомнил мальчика, пившего когда-то кумыс в его юрте.

— Ты, кажется, потомок Масан-бия… Это неплохой человек.

А отломившийся кусочек золота не теряет свойства всего слитка…

— Да, я не враг! — с жаром повторил Есиркеген.

Нельзя было терять времени, и он тут же рассказал все, что слышал в юрте ага-султана. Абдувахит сейчас же вскочил на пасшегося неподалеку коня и рванулся из тугаев.

— Не забудьте передать, что в отряде Байтабына имеется какой-то человек, преданный Конур-Кульдже! — крикнул вслед ему Есиркеген. — И сами будьте осторожны. О вас знают и ищут, чтобы убить!..

Прискакавший в ущелье Каражар Абдувахит успел предупредить батыра Агибая о ловушке, и тот увел свой отряд. Соединившись с отрядом Байтабына, они неожиданно напали на туленгутов, охранявших ага-султанских лошадей, и туленгуты бежали. Всех лошадей мятежники угнали с собой.

Джигиты Асылгерея бросились в погоню и настигли их. Но те ждали нападения и дали отпор. Даже сам вид Агибая на боевом коне Акылаке и Байтабына на Серкесане внушал такой страх, что ага-султанские нукеры сразу же повернули назад. Среди мятежных сарбазов было лишь несколько раненых, в том числе Ожар. Его конь подвернул ногу, попав в звериную нору. Нукеры чуть было не захватили его, но он отбился. Все видели это. Не видели только, как он успел перебросить одному из людей Конур-Кульджи кисет с очередным донесением.

Больше всего жалел батыр Агибай, что не пришлось ему на этот раз расквитаться с ага-султаном Жамантаем, к которому с голодных детских лет питал жгучую ненависть. На Каркаралы сейчас невозможно было нападать с малыми силами. Пришлось ему возвращаться с отрядом Байтабына.

А Конур-Кульджа даже заплакал, узнав о потере всех лошадей. Долго ли можно держаться на должности ага-султана без богатства? На одних чиновников сколько должно уходить! А слава, уважение, страх врагов — все создается богатством!.. Одно лишь утешало его, что в схватке погиб Абдувахит, его бывший туленгут, из-за которого он ночей не спал…

Разгромив Акмолинскую, Актаускую и Орскую крепости, Кенесары почувствовал удовлетворение. К радости его прибавилось и то, что Байтабын с Агибаем пригнали последние три тысячи лошадей его заклятого врага Конур-Кульджи. А его воинственная сестра Бопай сожгла имение Айганым, вдовы Вали-хана, унеся оттуда все, вплоть до старых кошм.

Взятие Акмолинской и Атырауской крепостей, другие победы сразу повлияли на те аулы Кара-Откельского, Каркаралинского, Кокчетавского и Баян-Аульского округов, которые не сразу примкнули к Кенесары. Теперь они один за другим стали переходить на его сторону. Особенно хорошие вести пришли из Младшего жуза. Оттуда вернулся Таймас, который со своим отрядом два месяца действовал на берегах Илека, Эмбы, Иргиза и Жема. Он привез весть о том, что многие аулы родов тама, табын, шомекей, торткара объединились вокруг Жоламан-батыра и готовы оказать помощь Кенесары. То же передавали и кипчаки с берегов Тургая, которыми руководят батыры Иман и Жауке. Они лишь просили перенести ставку к Тургаю, где легче было бы воссоединить Средний и Младший жузы для борьбы против белого царя.

День и ночь думал Кенесары, что ему делать дальше. Он снова ходил по ковру в своей белой юрте, и никто не решался зайти к нему… Да, если бы можно было перетянуть на свою сторону сырдарьинских казахов, которые разрозненно сопротивляются Коканду. И еще адаевцев с берегов Каспия да могущественных аргынов, находящихся под влиянием Шеге-бия. Тогда можно было бы всерьез говорить от имени всей степи. И дело, кажется, движется к этому!..

Взгляд Кенесары светлел, морщины разглаживались вокруг рта. Но снова и снова вспоминал он вечные ссоры из-за скота и пастбищ, раздирающие степь. Долго ли можно удержать вместе бывших врагов? Так было и так будет, пока кочуют под этим небом казахи…

Видевший каждый день султана Жусуп — Иосиф Гербрут терялся в догадках. Что может так угнетать этого человека, одержавшего только что несколько важных побед? Может быть, свадьба Наурызбая, о которой столько говорили?..

Неделю назад, когда Байтабын был в походе, сыграли свадьбу Наурызбая и Акбокен. Судьей на соревнованиях певцов и конных играх был сам Кенесары. Всем понравилось его судейство, но у султана неожиданно испортилось настроение. Как всегда, он вдруг замкнулся в себе, перестал разговаривать с окружающими, шутить и смеяться. И вот на следующий день после этого произошел тот длинный разговор с Кенесары, о котором Иосиф Гербрут будет помнить всю жизнь…

Вечерело. Над аулом стоял шум и гам возвращающихся с пастбищ отар. Откуда-то издалека неслась печальная и тягучая, словно плач по уходящему солнцу, песня табунщика.

Кенесары вышел из своей юрты, держа за руку пятилетнего сына Сыздыка. Восемь сыновей было у него: Жаппар, Тайшык, Ахмет, Омар, Оспан, Аубакир, Сыздык и Жакей. Но предпоследнего — Сыздыка — он выделял из других. На султане был простой белый чекмень из верблюжьей шерсти, на кушаке висел один только кинжал. Сыздык, подвижный рыжеватый мальчишка со светлыми глазами, старался перепрыгивать через колючие кусты. Он был точной копией своего отца…

Заметив стоящего у отведенной ему юрты Иосифа Гербрута, Кенесары предложил:

— Пойдем с нами, Жусеке. Погуляем немного…

Если Батырмурат нес охранную службу в походах, то в ауле султана охранял лишь Кара-Улек. Глухой верзила и сейчас следовал за ним. Посмотрев искоса на него, Иосиф Гербрут пошел рядом с Кенесары.

Вдруг он заметил, как побелела рука султана, стискивающая руку ребенка. Иосиф Гербрут снова оглянулся на мерно идущего следом палача и похолодел. Ему на минуту представилось, что ребенка задумали казнить… Но чем могло провиниться перед людьми и Богом это дитя? И все же неспроста идет за ним этот выродок!

Все трое остановились на вершине небольшого холма. Внизу темнела мирная лощина. Кенесары поманил пальцем глухого, вынул острый кинжал и, наметив место внизу, знаками показал что его следует закопать острием вверх. Глухой каким-то образом понимал своего господина. Он быстро разрыл ямку и закопал кинжал так, что острие на добрых три пальца торчало из рыхлой земли. Иосиф Гербрут с удивлением наблюдал за всем этим. Кенесары обернулся к стоящему рядом сыну:

— Сыздык, ты хочешь стать батыром?

Ребенок просиял:

— Я буду еще большим батыром, чем сам дядя Наурызбай!

— Но, если так, то настоящий батыр ничего не боится… — Кенесары показал на вершину холма. — Тогда ты разбегись оттуда и упади грудью на этот нож. Не испугаешься и жив останешься — станешь батыром!

В глазах ребенка промелькнуло что-то похожее на испуг и тут же погасло. Он посмотрел на торчащее из-под земли лезвие:

— А этот нож не пронзит мне грудь?

— Батыры никогда не спрашивают об этом!

Сыздык повернулся и пошел на холм. Иосиф Гербрут отер выступивший пот… О Боже! Неужели бывают отцы с такими каменными сердцами? Разве можно таким образом проверять храбрость пятилетнего малыша? А если произойдет что-нибудь? Нет, ребенок не решится!..

Сыздык шел вверх, не поднимая головы. Кенесары вдруг наклонился, молниеносным движением вырвал из земли кинжал и скрыл его за чекменем. Одновременно он собрал землю в бугорок, словно бы нож был по-прежнему там. Иосиф Гербрут облегченно вздохнул… Конечно, самый лютый зверь не пошлет своего ребенка на верную гибель. Но какое все же страшное испытание для мальчика! Умереть или уронить себя в глазах отца! Не зря говорят здесь, что у тюре волчий характер. Законы зверей, перенесенные на человека — великое божье творение!..