Сейчас Иосиф Гербрут сидел и шептал стихи на языке своей далекой родины — тихие и печальные слова о страданиях ставших ему близкими людей. Чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Он вздрогнул, повернулся и увидел Кенесары. Рядом с Кенесары стоял человек, один вид которого внушал ему ужас и отвращение.

— Не бойся… Ты еще ни в чем не провинился! — сказал Кенесары и сделал Кара-Улеку знак уйти. Тот повиновался.

— Ты тоскуешь по своей родине, Жусуп?

Иосиф Гербрут кивнул:

— Тоскую… Не было бы так далеко, убежал бы!

— Раньше ты не говорил таких слов… Ты говорил, что тебе близки наши мысли. Я хорошо помню твои слова…

— Да, мне казалось тогда, что движение ваше очищено от скверны себялюбия и жестокости… — Иосиф Гербрут говорил как во сне. — Мы, поляки, увлекающиеся люди…

— Сейчас ты думаешь другое?..

Кенесары говорил безразличным голосом.

— Да, Кенеке… — Иосиф Гербрут посмотрел прямо в глаза Кенесары. — Ты всю жизнь стремился к белой кошме, на которой подняли тебя над людьми. Сейчас все дальше отходят от тебя те, кто без всякого расчета восстал за народную свободу и независимость. И все ближе тебе начнут становиться те, которые говорят лишь приятное. Но я не умею этого делать…

— Недаром говорят: у кого чужая кровь, у того и чужая душа… — Хищные огоньки загорелись на миг в светлых глазах Кенесары. — Но я тебе отвечу. Россия — многоводная река, а мы лишь маленький ручеек. И я боюсь за то, чтобы как тек он из века в век, так пусть и течет, независимо от реки. Если деды нынешних казахов подчинялись хану Аблаю, то внуки их пусть подчиняются его внуку!..

— А как ты думаешь править людьми? Ведь, лишившись воды и земли, они завтра же убедятся, что ты не в силах вернуть утерянное. А бесконечно воевать только за твой ханский престол никто не согласится.

— Не знал бы я тебя так давно… — Кенесары поправил рукоять сабли. — Ты спрашиваешь, как я буду править своей страной. Да так же, как белый царь. — При помощи палки для непокорных. А кто не подчинится — растопчу конями, как делали мои предки. Все остальное — ерунда, сабле и плети лишь послушны люди!

Иосиф Гербрут с жаром покачал головой, не соглашаясь с этими словами.

— Ты — слабый человек, поляк, и не знаешь, что рождает власть!..

— Государство, построенное на крови, никогда еще долго не существовало. И не был счастлив народ в таком государстве… Мера должна быть во всем, а прежде всего в насилии! И смысл в нем обязан быть!

— Нет уж! — Кенесары до белизны в пальцах сжал плеть. — Я веду за собой людей и имею право на все!.. Все в моей стране подчиняется мне, и тех, кто не захочет этого сделать, ждет только смерть! А начну с рода жаппас!

Иосиф Гербрут молчал… Все чаще стал этот человек произносить слова «моя страна», «мой народ». А что касается рода жаппас, то при чем здесь простые пастухи!..

Бии рода жаппас Алтынбай Кобеков и Жангабыл Тулегенов были недовольны тем, что с перекочевкой Кенесары к Тургаю у них меньше стало пастбищных угодий. Лошадей они гнали на тебеневку в Мугоджары, а овец содержали на самой Омской линии, отведенной казачеству. Оба бия на словах поддерживали Кенесары, а на деле всячески вредили ему, отказываясь платить установленный им сбор — зякет. Недавно Кенесары узнал, что в погроме аула его старшей жены Кунимжан участвовало несколько джигитов Алтынбая…

— Разве весь род отвечает за дела одного бия? — спросил Иосиф Гербрут. — Ведь люди и не знали об этом. К тому же у них с нашим приездом действительно поубавилось пастбищ, и не все понимают необходимость делиться ими.

— А почему невиновные не наказали виновных? Нет, все они — люди бия Алтынбая. Куда пойдет козел, туда и вся отара… Накажу жаппасовцев, шектинцы призадумываются, прежде чем изменить мне!

— Но при чем здесь женщины и дети!

— Людям не себя жалко, а семьи. Страх лишиться всего самого дорогого, даже потомства, заставит их следовать за мной. Ты, поляк, не поймешь этой мудрости. Я ведь для их же пользы!..

Иосиф Гербрут внимательно посмотрел на Кенесары. Да, этот человек искренне верил в свое предназначение, и лишить его этой веры можно было только вместе с головой. Ничего нет опасней таких людей!..

— Позвольте спросить тогда, Кенеке… Если, по-вашему, все держится на страхе, то почему бий Балгожа не присоединяется к вам, несмотря на свои сожженные аулы?

— Он подобен гиене и боится русских… Чернь казахская всегда труслива. А Балгожа, хоть и бий, происходит из «черной кости»!..

— Из кого ваши самые мужественные сарбазы, Кенеке, и что бы вы делали без них?.. Сейчас вы думаете удержать людей при себе силой страха. Но люди могут отшатнуться от вас… Лучшие люди. И что вы сделаете с одними тюре?..

Кенесары вдруг помрачнел и уже не старался скрыть свое настроение.

— А ты, несмотря на то что чужой среди нас, разбираешься кое в чем получше Таймаса с Абильгазы… — Впервые за долгие годы знакомства Иосиф Гербрут увидел, как Кенесары попросту присел с ним рядом на обломке дувала. — Что же мне остается, кроме сбора людей под свое знамя под страхом смерти? Десяток тысяч сарбазов, что у меня, и кокандского хана не одолеют!..

Смотри, сколько у него одного крепостей: Эрмазар, Наманган, Андижан, Ош, Тахты-Сулейман, Шахрия, Ангара, Кураша, Ходжент, Ура-Тюбе, Ташкент!..

Иосиф Гербрут слушал с возрастающим изумлением… Этот человек еще мечтал о большой войне!..

— Оренбургское начальство по чьему-то доносу обвинило меня в том, что я без его разрешения принял хивинский подарок — пятнадцать ружей и аргамака… — продолжал Кенесары. — Это я взял у хана Аллакула. Теперь он умер, а сын его, хан Рахманкул, прислал мне уже трех аргамаков и снова ружья с боеприпасами… Что же, у хивинцев неплохие ружья и лучшие на свете аргамаки. Но почему оренбургские генералы считают Кенесары таким мелким человеком? Если я принимаю подарки и даю хивинскому хану кое-какие ни к чему не обязывающие заверения, то это еще ничего не означает. Пока что он прыгает под мой барабан и грызется с эмиром. Пусть грызутся друг с другом оба высоких хана — кокандский и хивинский вкупе с эмиром Бухары, авось и нам что-нибудь перепадет. Сейчас каждый из них заигрывает со мной, но я не поддамся им: ни ханам, ни эмиру. Уж правда, если служить, то льву, а не шакалам!.. Но только российский лев хочет волка Кенесары переделать в бессловесного барана. Чего я добился, ведя переговоры с Оренбургом? Лишь того, что отобрали мою жену Кунимжан с детьми… — Кенесары побагровел, голос его впервые сорвался на крик: — Нет, не баран я, чтобы молчать под ножом! Уж так волком завою напоследок, что перепонки кое у кого лопнут! Заставлю их считаться с собой, а если нет, то хоть погибну по-волчьи!..

Иосифу Гербруту стало вдруг жаль этого ослепленного человека, страшного в своей свирепой ненависти.

— Неужели вы до сих пор не убедились, что все это неосуществимо? — тихо спросил он.

— Нет, не убедился… — сказал Кенесары каким-то упавшим голосом.

Потом Кенесары встал, долго смотрел в степь. Глаза его снова были бесстрастны.

— Ты правду сказал — Теперь он говорил, как всегда, спокойно. — Казахи начнут разбегаться, когда увидят, что я не в силах вернуть им пастбища. Но я не дам им разойтись…

— Каким же образом?

— Народа, который не желает сражаться под знаменем Аблая, мне не нужно!

Так просто было это сказано, что Иосиф Гербрут вздрогнул. Он знал, что у этого человека слова не расходятся с делом. И еще подумал ссыльный польский поэт, что если на беспощадные стальные клинки были похожи Чингисхан или Хромой Тимур, то нынешний потомок их напоминает обломок клинка, закаленный в человеческой крови. Неужели через столько веков проявляется злая наследственность? В том, что Кенесары теперь не моргнув глазом потопит в крови непокорные аулы, можно было не сомневаться…

Так и получилось. За время мятежа, по статистике царского правительства, Кенесары было разграблено и сожжено сто семьдесят пять аулов и убито свыше пятисот мирных жителей. Почти все эти грабежи и убийства приходятся на последние годы его жизни…