— Золото Анакаоны! — с улыбкой произнес Охеда, словно иронизируя над самим собой. — Я помню, как она предстала передо мной, вся увешанная золотом с головы до ног, а я — каким же безумцем я был тогда! — снимал с нее все это золото и бросал его в воду, чтобы она поняла — я люблю ее, а вовсе не ее богатства.

— Вы бросали золото в море? — ошеломленно повторил Бальбоа. — Вы шутите!

— Это была величайшая глупость в моей жизни! — с горечью признался Охеда. — Там были ожерелья, браслеты, серьги и золотой нагрудник, украшенный драгоценными камнями стоимостью в целую империю. Боже мой! В ту минуту мне казалось, что я поступаю романтично, но сейчас понимаю, что это была самая настоящая глупость. Если бы я сохранил все эти вещи, сейчас мы могли бы выкупить Анакаоне свободу.

— А еще говорят, будто бы самый чокнутый тип на всем острове — это я! — посетовал Бальбоа. — Ну ладно! То золото давно уже на дне моря, там оно и останется. Давайте забудем о нем и перейдем к сути. Что вы собираетесь предпринять, чтобы повлиять на Овандо?

— Ничего.

— Весьма немного!

— Я человек действия, а не подковерных интриг, — ответил Охеда. — Разбирайся я чуть лучше в придворных дрязгах — быть может, жил бы теперь в замке, а не в этой лачуге. Мне остается лишь повторить: что я могу сделать для другого, если не могу сделать этого даже для себя?

— Думаю, вам стоит смирить гордость.

— А вы придержите язык, Бальбоа! — едва не подскочил рассерженный Охеда. — Следите за словами, если не хотите познакомиться с моей шпагой.

— Я признаю, что со шпагой вы могли бы и меня одолеть, — ответил тот. — Никто не сомневается, что вы лучший фехтовальщик на земле. Зато я мог бы взамен научить вас смирению, когда оно необходимо для дела, а нет более благородного дела, чем спасти принцессу Анакаону от виселицы.

— Мне и самому не дают покоя эти мысли, — пробормотал Охеда, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Затем повернулся к канарцу. — Ну а вы, Сьенфуэгос, вы тоже считаете, что я могу чем-то помочь принцессе?

— Не знаю, — честно ответил тот. — То есть, я не сомневался в этом, когда слышал о непревзойденном Охеде, но тот Охеда, которого я сейчас вижу перед собой, вызывает у меня большие сомнения.

— Этот костер давно отгорел, остались одни головешки, — тускло ответил Охеда. — Тридцать сражений, тысячи приключений в неизведанных морях и диких землях, сотни побед со шпагой в руке — вот к чему они меня привели, вот что от меня осталось.

С трудом верилось, что этот человек полутора метров ростом, изможденный, оборванный, иссохший от голода и лишений, совершенно не похожий на того странствующего рыцаря, каким представал в легендах, способен спасти принцессу из когтей дракона. Скорее уж он напоминал печального нищего, который сам нуждается в сострадании принцессы. Сьенфуэгоса охватило уныние, на миг подавившее его неукротимый дух.

— Вот черт! — воскликнул он под конец. — Сдается мне, что все эти невероятные истории о героях, злодеях, завоевателях и прекрасных принцессах на деле оказываются столь же унылой реальностью. Просто не верится, что когда-то Анакаона была знаменитой королевой, с ног до головы обвешанной драгоценностями, а вы — гордым и страстным любовником, который безоглядно бросал их в море.

— Да, так оно и было, но с тех пор прошло почти десять лет.

— И куда вы бросили эти драгоценности?

— В море.

— Ну разумеется, — проворчал Сьенфуэгос. — Понятно, что в море. А где именно?

— В нашей прежней столице: в Изабелле.

— Можете вспомнить, в каком именно месте?

— Возле пещеры, в полулиге к западу от усадьбы доньи Марианы.

— Там, где песок и скалы?

— Да, песок и скалы.

— Там очень глубоко?

— Откуда я знаю? — раздраженно бросил Охеда. — И вообще, к чему весь этот глупый допрос? Уж не собираетесь ли вы отправиться туда, чтобы найти золото?

— Если это поможет спасти принцессу, то да.

— Вы с ума сошли!

— Еще вопрос, кто здесь сошел с ума, — ответил канарец. — Тот, кто впустую разбрасывается богатствами, или тот, кто собирается их вернуть?

— С тех пор прошло много лет.

— Для золота времени не существует, — ответил Сьенфуэгос. — Годы над ним не властны. Возможно, оно по-прежнему там, а может быть, и нет, но в любом случае, стоит попытаться его найти...

— А вы действительно таковы, как о вас говорят! — рассмеялся Охеда, ткнув в него пальцем. — Сказать по правде, я не очень-то верил рассказам доньи Марианы, но теперь и сам вижу, что она говорила правду. Только человек, который отправился в Индию, будучи уверенным, что плывет в Севилью, может думать, что сумеет вернуть то, что поглотило море.

— Лучше быть мечтателем, грезящим о несбыточном, чем героем, оплакивающим свои неудачи.

Как Сьенфуэгос, так и Бальбоа решили расшевелить этого человека, которому едва исполнилось тридцать три года, а он уже из живой легенды превращался в обветшалую реликвию.

— Легко быть отважным и блистательным, когда все вокруг смотрят на вас с обожанием, как на непревзойденного мастера шпаги, — тем же тоном продолжал канарец. — Но сохранять мужество, пребывая в забвении, зная, что никому больше нет дела до вас, намного труднее. А мужество, знаете ли — это вовсе не обязательно умение выпустить кишки противнику.

Алонсо де Охеда стиснул зубы и закатил глаза, давая понять, что за последнее время он столько раз слышал эти слова, что они уже набили оскомину. Наконец он повернулся к индианке, по-прежнему неподвижно сидевшей в углу в позе сфинкса, и ласково спросил:

— Ну, а ты что скажешь?

— Золотой Цветок — луч света, озаряющий путь моего народа, — просто ответила та.

— Боже! — воскликнул Охеда. — Только этого не хватало! — Он повернулся к канарцу. — И что конкретно вы намерены делать?

— Прежде всего, побрить вас, подстричь и как следует отмыть мочалкой и мылом.

— Отмыть — ужаснулся Охеда. — Какое отношение, черт возьми, это имеет к нашим делам?

— Когда я отмою вас до скрипа, то куплю вам самый роскошный хубон и лучшие на острове сапоги, а также хорошую шляпу и шелковый плащ. В таком наряде вы предстанете перед Овандо и сможете вести с ним спор на равных.

— На равных? — недоверчиво переспросил тот.

— Ну конечно! — заверил его Сьенфуэгос. — Как губернатору большой провинции Твердая Земля, вам надлежит обсудить с Овандо некий деликатный вопрос, который может повлиять на политику короны в Индиях, поскольку казнь Анакаоны крайне неблагоприятно отразится на судьбе наших будущих поселений на континенте.

— Боюсь, он просто пошлет меня ко всем чертям.

— Весьма вероятно, что так он и сделает, — согласился Сьенфуэгос. — Но если вы помните, однажды он уже не послушал Колумба и Хуана де ла Косу, опытнейших моряков, и в итоге погубил флот и несметные богатства. Точно так же и теперь, если он не послушает людей, куда лучше знающих нравы местных жителей, то рискует спровоцировать новую катастрофу, чего их величества уж точно ему не простят.

— Ну вы и наплели! — воскликнул пораженный Бальбоа. — Право, чем больше я вас узнаю, тем больше вы меня удивляете своей способностью перевернуть все с ног на голову. И все же вы совершенно правы! — добавил он убежденно. — Никаких посредников! Охеда должен лично предстать перед губернатором и сказать ему правду.

— А что будете делать вы, пока я буду говорить ему эту самую правду? — поинтересовался Охеда. — На лютне тренькать? Позвольте вам напомнить, что я совсем недавно вышел из тюрьмы, и у меня нет ни малейшего желания туда возвращаться.

— Если вы считаете, что моя помощь будет вам полезна, то я с удовольствием пойду вместе с вами, — заверил Бальбоа. — Вот только боюсь, что если вы заявитесь в алькасар в сопровождении такого оруженосца, нас обоих попросту спустят с лестницы.

— Пожалуй, вы правы, — сдался Охеда. — Уж лучше я пойду один, чем в такой дурной компании.

— Итак...

Благородный идальго, капитан Алонсо де Охеда, герой битвы под Гранадой, первооткрыватель Венесуэлы, которой дал имя, покоритель земель и народов, победитель более чем в ста тридцати поединках, в которых не получил даже царапины, преданный паладин Пресвятой Девы и зеркало добродетели, глубоко задумался, после чего нежно улыбнулся прекрасной индианке Исабель и неохотно бросил: