В кузов тяжело влетел кулек, шмякнулся ему на ноги. В узкой полосе света, попадающего снаружи, Рамиро увидел ворох перьев и драповое старушечье пальто с цигейковым воротником. Он выдернул ногу, кулек грузно перевалился, показав совиную голову с белесыми, затянутыми пленкой глазами и разинутый клюв. Под лицевыми перьями, там, где у совы находится горло, блестели звенья железной цепи.

Черт, они с ума посходили, она же задохнется!

Рамиро сунул руку в мягкие перья, выпростал и размотал цепочку. Прямо у него под руками сова хрипло вздохнула.

Скулящее и кашляющее с другой стороны оказалось замотано проволокой. Прекрасный способ обездвижить фолари, но муниципалы, кажется, перегнули палку. Лучше бы уж сразу облили весь табор серной кислотой — честнее бы вышло.

Бессмысленно, подумал он, разматывая проволоку. Я их тут распутываю, они выбегают, их ловят, снова запутывают, бросают в кузов… скольких я распутаю, прежде чем мне откусят голову?

Но скулившая по-песьи лошадь всего лишь наступила ему на ногу, ломанувшись к выходу.

Снаружи закричал громкоговоритель, замельтешили фонари, сидящая кулем старуха вдруг встряхнулась, растопырила круглые крылья, мягко снялась и вылетела прочь через расшнурованный полог. Луч света ударил в кузов, озарив вялое копошение внутри, тут и там прошитое блеском металла. Рамиро зажмурился, прикрывшись локтем.

Кто-то впрыгнул в кузов, чертыхнулся. Схватил Рамиро за грудки, с легкостью вздернул на ноги.

— Ты что тут делаешь, идиот! Какого черта ты тут делаешь?..

Его вытолкнули наружу, Рамиро едва удержался на ногах. Свет мощного фонаря лупил в глаза.

— Э! Ну-ка, не отворачивайся! Чтоб мне провалиться, Вереск, ты знаешь, кто это? Это же Денева проблема!

— Да ну? — К первому слепящему лучу присоединился второй. — Может, зря я его из машины вытащил? Увезли бы его за сто первую милю, да вывалили бы в отстойник…

— Ага, то, что от него осталось. Его и так уже почти съели.

— Ха, этот тип сегодня торчал у Победы! Стоял, глазел, драться не хотел. Видишь, смертный, от судьбы не убежишь, если суждено быть битым, так или иначе будешь бит.

— Так что, избавим Денечку от геморроя, а, Вереск? Очень печально, но известный художник, как его бишь, проигнорировал предупреждение службы охраны порядка, проник в опасную зону и был растерзан озверевшими фолари. Искусству Дара нанесена невосполнимая утрата…

— Вам больше заняться нечем? — огрызнулся Рамиро. Лица дролери он видел смутно, но комбинезоны «Плазмы» разглядел. — Остряки. Чем калечить бедных тварей, искали бы лучше чертова наймарэ.

— Ого, Вереск, слышишь, нам указывают, что делать!

Рамиро повысил голос:

— И куда вы их везти собрались? Они в этой вашей ссылке и дня не просидят, обратно поползут, и вы это знаете. А если железки с них не снять — попросту передохнут.

— Известного художника сгубила жалость к крокодилам. Вся общественность скорбит…

— Ладно, Снегирь, придется его отпустить. — Один из дролери отвел фонарь. Стала видна шевелюра клубничного цвета. — Хотя оставить крокодилам было бы логично. Но Денечка, к сожалению, услуги не оценит. У Денечки логика хромает.

— Ты прав, жаль. Тогда топай, смертный, да поскорее. И не вздумай в машины лезть, правда ведь сожрут идиота. Нашел кого жалеть. Что смотришь, топай давай!

— Идти-то можешь, покусанный?

Рамиро что-то буркнул и поплелся прочь. Грузовики, вой сирен и белое зарево остались за спиной. Нога онемела и неловко волочилась, правая рука, напротив, действовала нормально, если не считать заскорузлого и плохо гнущегося рукава. И плечо распаханное чесалось.

Фолари, естественно, вернутся. Невозможно их выгнать с исконного места, только переубивать всех. Они, конечно, опасны сейчас, но что стоило просто оцепить набережную? Или, обезумев от близости Полночи, они разбегутся по всему городу?

Рамиро брел домой. Теперь набережная была точно пуста, ни фоларийского табора, ни прожекторов, ни муниципалов с щитами… Подходя к Краснокаменному мосту, он подлез под полосатую ленту, растянутую между передвижными загородками. Со Светлой улицы под мост тянулись машины, несколько стояло у тротуара, их пассажиры топтались тут же — на тротуаре и прямо на дороге.

Пропасть, опять какая-то облава?

Все стояли спиной к Рамиро, взволнованно перекликались и смотрели куда-то на мост. Вернее, на арку, перекрывающую проезжую часть.

Там, выше фонарей улицы и ниже фонарей железной дороги, в паутине стальных балок, исполосованная тенями, замерла светлая фигурка. Легкая, как мотылек.

Белое трико, белые волосы, черная юбочка, полосатые гетры и митенки.

Десире.

— Десире! — крикнул Рамиро мгновенно севшим голосом. — Десире, какого…

— Тсс! — к нему обернулся стоявший рядом человек в кожаном плаще. — Не кричите.

— Господи, — сказал Рамиро. — Ее мать ищет, с ума сходит.

— Лучше не кричите, — настаивал сосед. — Не тревожьте их напрасно. Мало ли. Химерок нынче велено снимать.

— Спасателей вызвали? Там, на набережной, муниципалы. Там пожарная машина есть. Вы, — он повернулся к соседу, — за рулем? Здесь пять минут, по набережной, под ленту…

— Я безлошадный. — Тот покачал головой. — Не волнуйтесь, скоро уже все закончится. — Неприятное лицо, бесцветные волосы сосульками, рот как у рыбы.

Но Рамиро уже забыл про него.

Там, наверху, еще кто-то был. По темным изогнутым балкам медленно-медленно полз паучок. До Десире ему оставалось десяток ярдов железной паутины.

В пяти минутах езды отсюда его сородичей обматывали проволокой и закидывали в кузова военных грузовиков. А он полз по железным балкам.

Медленно-медленно.

Каньявера. Или Каньета. Или Ньер. Или Ньет. Называйте как угодно.

Подползал к человеческой девушке, стоящей на краю пропасти.

Медленно-медленно.

Девушка выпрямилась, привычно расправила плечи, вскинула руки — и легко шагнула в пустоту.

16

В личных покоях короля Герейна было пусто и светло от длинных, незабранных плафонами ламп. Даже занавесей нет на высоченных окнах. Стол, стул, по оштукатуренным стенам развешано оружие, карты, в углу — перекладина со старым летным комбинезоном, прожженным и потрепанным. По правую руку — закрытый дролерийской завесой проем, наверное, ведет в спальню. Завеса текла и струилась, как вода, не позволяя видеть обстановку внутри.

— В мое время у короля была гвардия из отпрысков цветных лордов, — сказал Анарен, вспомнив двух стриженых парней в королевских мундирах у дверей, и еще двоих — у входа на галерею.

Вран, черный и злющий, отбыл со своими людьми в Песий Двор. Только что не рычал и зубами не щелкал. Ну да скатертью дорога.

— Да, сейчас тоже так, — Герейн кивнул на простецкую табуретку. Анарен сел, уперев руки в колени. — У меня — почетная гвардия, у моего сына, Вито — его сверстники, тоже из бывших цветных семей…

— Заложники.

— Да, заложники. Однако сам понимаешь…ничего, что на “ты”?

— Отлично, что на “ты”. Дролери — лучшие телохранители.

— Точно.

— Это вызывает трения.

— Не без того.

Герейн зашагал по комнате — сапоги блестели — потом расстегнул крючки на вороте, помотал головой.

— Фуф. Сегодняшнее празднество похоже на мясорубку. Политические последствия будут ужасны. Но тем не менее я рад видеть тебя… — он запнулся.

— «Я рад видеть тебя, о мой немертвый предок?» — предположил Анарен.

За темными стеклами бесшумно расцветали всплески салюта — стекла, похоже, тоже были непростые. Герейн позвякал чем-то в тумбе стола и принялся выставлять на столешницу бокалы и бутылки.

— А ты немертвый? — во взгляде сереброволосого короля зажегся интерес. Он подал принцу пузатый бокал, наполовину полный медового цвета жидкостью. — В семейной хронике говорится, что ты пропал без вести после битвы под Маргерией.

— После битвы под Маргерией я жил еще десять лет, — Анарен вдохнул теплый сладостный запах из бокала. — Ммм, альсатра хорошей выдержки! Очень вовремя, спасибо. После Маргерии я прятался, Рэнни. После того… как умерла Летта, мне было все равно, чем закончится война. И что будет с моими… с теми, кто присягнул мне. Я банально дезертировал из собственной войны.