Ахутин: Это верно. Во всяком новом деле возможны преувеличения. Но приведенные строки из «Электроникса» надо понимать несколько иначе. Речь идет, по–видимому, о машинах типа так называемой «электронной сиделки». Они действительно пока годны лишь для сбора несложной информации о больном. Это, разумеется, тоже немало, если учесть, скольких людей и от какого утомительного труда они освобождают. А для foro, чтобы не просто наблюдать за больным, а еще, так сказать, «общаться» с ним, они должны иметь то, что на языке кибернетики называется «обратной связью». Такие устройства, кстати, уже есть. Укажу на близкий мне пример: совместно со специалистами хирургической клиники, возглавляемой профессором А. Колесовым, создан регистрационно–информационный и управляющий комплекс РИУК (между прочим, базой его служит серийная управляющая машина для народного хозяйства «УМ11-НХ»), Так вот этот комплекс — как бы своеобразный «мозг сердца». Он устанавливается вблизи операционной, связывается датчиками с пациентом, а управляющей частью — с аппаратом «сердце — легкие». Благодаря этому сам организм больного, его потребности изменяют режим работы системы искусственного кровообращения. Это в принципе прообраз будущего искусственного сердца. Дело за тем, чтобы сделать всю аппаратуру столь же миниатюрной, как и живое сердце. Но это уже почти целиком техническая задача.

— Именно это направление использования техники для медицинских целей я особенно приветствую. Ведь несмотря на то, что уже имеются примеры технически совершенных операций по пересадке и сердца, и почек, и даже конечностей, проблема тканевой несовместимости все еще не решена. И потому работы по созданию искусственных сердец — долговечных и надежных— особенно важны. Это, кстати, сразу освободит головы врачей и страницы газет от обсуждения сложных морально–этических проблем… С другой стороны, немаловажно, что людей, нуждающихся в новом сердце, гораздо больше, чем доноров. Чем же покрыть дефицит, как не искусственными аппаратами! В области протезирования наука и техника уже выходят на правильную дорогу. Советские специалисты создали неплохой биоэлектрический протез руки. Лицензии на его изготовление приобретены рядом стран. Почему же нам не последовать примеру протезистов? Однако и здесь не обошлось без «сверхэнтузиастов». Кое–кто мечтает даже о вживлении в мозг людей электронных приборов для улучшения мыслительных способностей…

Ахутин: И эта крайность объяснима. Я думаю, инженерам нужно прежде всего хорошенько понять, что может дать электроника медицине, и предложить врачам свое решение насущных проблем. Например, возможность математического моделирования болезней. Ведь процессы в организме, в том числе и заболевания, можно (если не сейчас, то со временем) выразить языком формул. Следовательно, в машинах возможно создавать математические модели и исследовать их — так же, как поступают сейчас в других областях. И эксперимент в идеале можно будет проводить не на приблизительных биологических моделях — кроликах, собаках, мышах, а на куда более близких к работе человеческого организма математических моделях. Врачи же должны постигнуть возможности кибернетики, чтобы правильно ставить задачи.

Именно это сейчас и делается. Например, специалисты Института медицинской радиологии с помощью ЭВМ прогнозируют отдаленные результаты лечения, то есть узнают то, что произойдет спустя какое–то время. В Институте кардиологии имени А. Л. Мясннкова моделируют на машине тяжелейшие осложнения при инфаркте миокарда. А в Лаборатории нейрокибернетики Академии медицинских наук создаются математические модели различных процессов, идущих в мозгу… В то же время в практику советской медицины уже вошли сложные кибернетические устройства, помогающие непосредственно при лечении болезней. Назову хотя бы несколько их «специальностей». ЭВМ помогают нейрохирургам отыскать пораженный участок мозга и ввести в него тончайшую иглу, рассчитывают наиболее рациональный способ пересадок кожи при обширных ожогах, вычисляют дозы облучения при злокачественных опухолях…

Ахутин: Но мы с вами оставили в стороне другую «профессию» ЭВМ — стать своеобразными накопителями, хранилищами, анализаторами и справочниками громадного опыта. А ведь при том размахе медицинской службы, которым известна наша страна, это важнейший участок работы. Мы уже не только разрабатываем, но и внедряем системы, позволяющие организовать службы медицинской информации по всей стране на базе ЭВМ.

— А мы, как вам известно, с удовольствием пользуемся такой возможностью, но возражаем против бездумного размещения ЭВМ в каждой больнице. Мы считаем, что необходимо создать такую всеохватывающую систему, при которой любой врач районной больницы может связаться с электронной «памятью» и «консультантом». Такой опыт уже есть. Укажу хотя бы на работу горьковских врачей и инженеров, которые передают кардиограммы прямо из больниц и квартир больных в центр, и на аналогичную работу в Кисловодске, где установлена связь с вычислительным центром Новочеркасского политехнического института.

Процесс взаимного проникновения наук, таких, как, скажем, физика, химия, математика и биология, неизбежно приводит к зарождению новых идей, направлений и дисциплин. Поэтому нет ничего удивительного, что только самое скрупулезное изучение современного состояния этих, на первый взгляд кажущихся несовместимыми, разделов науки позволит более правильно судить о горизонтах медицины. Можно предположить, что медицинская кибернетика и, в частности, хирургическая кибернетика в ближайшие 15–20 лет достигнут выдающихся результатов в создании совершенных электронно–вычислительных машин. С их помощью можно было бы управлять жизненными функциями организма, например во время операции или в послеоперационный период, при ряде патологических состояний.

Я думаю, что процесс взаимного «приглядывания» медицины и кибернетики, в общем, завершился. Теперь дело за прочным скреплением союза. За тем, чтобы врачи овладевали навыками инженерного мышления, а инженеры — знаниями в области медицины.

Отдавая должное технике и ее возросшей роли в развитии медицины, мы не должны забывать, что в век научно–технической революции существенное влияние на больного продолжают оказывать проверенные, испытанные временем факторы эмоционального воздействия. Я имею в виду прежде всего слово врача. Его действенность в борьбе с недугами всегда высоко ценили выдающиеся русские и советские врачи Н. И. Пирогов, Г. А. Захарьин, Н. В. Склифосовский, Н. Н. Бурденко, С. С. Юдин и др.

Во времена Н. И. Пирогова наука и техника не могли дать на вооружение медика даже самых простых обезболивающих средств. Без наркоза делались сложнейшие операции, и нередко единственную помощь в обезболивании оказывало слово хирурга.

Известен случай из практики Н. В. Склифосовского. Делая тяжелейшую пластическую операцию, он все время разговаривал с пациенткой, подбадривал ее, внушал, что только ее мужество поможет успешно закончить операцию. Все присутствовавшие были поражены, как велико было действие слов Склифосовского на поведение больной.

И в наш век высокоразвитой техники, когда врач вооружен различными эффективными методами и средствами лечения, слово не утратило своего значения.

Известный терапевт профессор М. П. Кочаловский внушал нам: «Если после посещения врача больному не стало лучше, значит, его посетил плохой врач». Он всегда подчеркивал важность умения воздействовать на психику и сознание больного. Был, например, такой случай. Один врач, осмотрев больную с пороком сердца, перед выпиской из больницы на ее вопрос, как долго она будет жить, шутливо ответил: «Живите себе спокойно, раньше меня не умрете, а если умрем, так вместе». И вдруг, находясь дома, больная узнала, что врач скоропостижно скончался. Состояние ее резко ухудшилось. На все утешения родственников она говорила: «Я знаю, что скоро должна умереть, слова доктора обязательно сбудутся». У больной появился частый пульс, аритмия, одышка, а на следущий день — инсульт. В ту же ночь она скончалась…