На миг на прекрасном лице отразилось удивление, но Рейес быстро взял себя в руки и вдруг улыбнулся так, словно открылись небеса и засияли для него одного:

— Такими словами ты уговорила моего Брата не посылать меня в божественное стекло? В ад, который он обманом заставил меня сотворить?

— Не знаю. Не помню.

— Я совсем близко, — вдруг добавил Рейес, взял меня за руку и прижал мою ладонь к своему сердцу. — Прямо сейчас ты можешь проявить мудрость и поглотить меня до того, как я найду созданное из углей и пепла.

— Когда ты его отыщешь, что ты с ним сделаешь? — спросила я, пытаясь выудить хоть что-то, что даст мне подсказку, поможет понять, что именно разыскивает Рейазикин.

— Не твое дело. Тебя должно волновать лишь то, что происходит прямо сейчас.

Отпустив мою руку, он откинулся на спинку сиденья и положил ладони с обеих сторон от себя. Иными словами, Рейес испытывал мою волю, предлагал съесть его прямо сейчас. Ну или заняться с ним сексом. Кто его, блин, теперь знает!

Одному Богу известно, как мне хотелось сделать и то, и другое.

— Время вышло, — сказал Рейес и исчез.

А я успела только моргнуть. Только что он был здесь, а через долю секунды испарился.

Я вздрогнула. Его притягательность была настолько мощной, что в голове не осталось ни единой внятной мысли. Однако все желание и тоску начисто смыло тонким голоском, раздавшимся с пассажирского сиденья.

— Кто это был? — спросила Слива.

Несколько секунд я пялилась на нее с отвисшей челюстью, пытаясь уложить в голове, что она рядом, а потом набросилась на нее с объятиями.

Сахарная Слива — девятилетняя девочка-призрак, которой легко можно дать и все тридцать. Наполовину прелесть и наполовину демонское чадо, она жила с Рокетом в дурдоме, пока Рейес не сровнял его с землей.

Довольно долго Слива терпела мои обнимашки, пока наконец не начала меня отталкивать.

— Где ты была, золотце? Ты видела, как разрушили лечебницу?

Вдруг она знает что-то о том, что ищет Рейес?

— Нет, я искала брата, но так и не нашла. Ты обещала мне поискать его.

Ее брат, офицер Дэвид Тафт, ни с того ни с сего подался в отпуск, и с тех пор в полицейском участке его не видели. Я расспрашивала о нем дядю Боба, но, похоже, тот не очень-то волновался об исчезновении Тафта. С заявлением о его пропаже никто не приходил. Вот только единственный родственник Тафта сейчас сидел у меня в машине, и заявиться в полицию этот родственник ну никак не мог. Правда, у Тафта наверняка были друзья. По крайней мере я так думала. Но никто из друзей тоже не заявлял о его исчезновении.

Я как раз собиралась заняться поисками, когда ад сорвался с цепи. Причем в буквальном смысле.

— Прости, солнышко. Обещаю, я его найду. Ты Рокета видела? С ним все в порядке?

— Ты правда-правда найдешь Дэвида? Клянешься на мизинчике?

Мы сцепились мизинчиками, и я, видимо, поклялась жизнью собственного пальца. На самом деле я никогда до конца не понимала, в чем смысл традиции клясться на мизинчиках.

— Ну ладно, солнышко. Где сейчас Рокет?

— Играет.

— В психушке?

— Нет, с другими детьми.

— С какими такими другими детьми?

— В «Чак-И-Чизе»[27].

Я моргнула, пытаясь представить себе Рокета, играющего в комнате, битком набитой детьми, хоть где-нибудь, не говоря уже о «Чак-И-Чизе».

— Он любит играть в «Прибей крота». Говорит, забавная игра.

— Ну, он прав.

— Наверное. В общем, мне пора возвращаться. Я уже искала Дэвида везде, где только могла. Твоя очередь.

Не успела я сказать ни слова, как Слива испарилась. А я, видите ли, стояла и теряла время на обочине федерального шоссе, когда мне позарез надо было попасть на похороны.

До самого Эль-Пасо у меня в голове крутились всего два слова, которые как нельзя лучше описывают этот город. «Обалденные» и «тако».

Ладно-ладно! Эль-Пасо может похвастать не только обалденными тако. Там есть не менее обалденная энчилада, а еще такие же тамале и гордита. Не сразу, но до меня все-таки дошло, что я хочу есть. Плюс бензин почти кончился.

Когда впереди замаячил город, я попробовала переодеться прямо за рулем. Несколько раз пересекла сплошную, пару раз чуть не погибла, но в итоге все же съехала на обочину и остановилась, пока по моей милости никто не умер. Раздевшись под восторженные сигналы дальнобойщиков, я напялила маленькое черное платье, которое откопала у меня в шкафу Куки, и которое я не носила лет пятьдесят. Меня словно жгутом перетянули. Оставалось только поблагодарить богов за то, что в последние дни я почти не ела.

К сожалению, Куки забыла об одной важной детали, без которой маленькому черному платью не обойтись. Туфли. Значит, моим ботинкам придется вписаться в наряд, хотят они того или нет.

На церковную службу я опоздала, зато благодаря чудесам GPS без проблем нашла ритуальное бюро, набросила на плечи куртку и пошла в толпу приглашенных на похороны.

Почти все были в черном. Ряса католического священника развевалась на ветру, пока он толкал прощальный монолог и расхваливал Гектора и всю его семью, называя их столпами общества.

Служба была в самом разгаре. Я обошла толпу, чтобы получше присмотреться к семейству Гектора. К счастью, никто меня не остановил. Повсюду стояли телохранители, но им хватило вежливости вести себя вполне сдержанно и не скрутить меня в морской узел. Впрочем, мое появление заметили, и теперь с меня не спускали глаз.

Священник велел преклонить головы в молитве, и все послушались. Все, кроме женщины слегка за пятьдесят, которая сидела в первом ряду и смотрела прямо на гроб. На ней была черная шляпа с вуалью, прикрывавшей лицо. Признаки горя были очевидны. Глаза опухли, нос покраснел. Тем не менее, женщина сидела прямо, как статуя, с высоко поднятой головой, крепко стиснув зубы. Не сомневаюсь, что это и была мать Гектора.

Я просканировала не только лица собравшихся, но и эмоции. Удивительно, но здесь, на похоронах, скорби было негусто. Куда больше скорби я ощутила, когда обедала в «Рубеже», а по телику объявили, что «Остаться в живых» заканчивается. Гектора явно не сильно жаловали.

Неподдельные эмоции бурлили лишь в одном человеке, и этим человеком была женщина, которую я приняла за Эдину Феликс. Держалась она прекрасно, но к ее горю подмешивалась кипящая, взрывоопасная ярость. Такая ярость требует возмездия. Кто бы ни убил Гектора, однажды он познает гнев этой женщины.

Я уже видела, на что она способна. Доказательства остались на лице Джудианны. А все потому, что она пыталась бросить сына Эдины. Не завидую я чуваку, который его порешил. Какие ужасы уже придумала Эдина в ответ на такое преступление?

Возле матери Гектора сидела женщина помладше, тоже с черной вуалью на лице. У Гектора была сестра Елена. Может быть, это она и есть. Я видела всего одну ее фотку, и та была сделана издалека, так что наверняка сказать было сложно. Однако с пепельными волосами и безупречной кожей цвета карамели выглядела барышня просто сногсшибательно.

А еще более поразительным было даже не отсутствие у нее положенных на похоронах эмоций, а то, что чувства, которые она испытывала, казались предельно ясными и четкими. Это была злость с чем-то похожим на ненависть, и обе лились из барышни горячими волнами враждебности. Странная смесь, учитывая, что ее брат на днях умер.

И все-таки никто на похоронах не застал меня врасплох, кроме одного человека. Многочисленные тети и дяди стояли со всех сторон и выдавливали слезы, чтобы потешить Эдину. По мере того, как похороны подходили к концу, племянницы и племянники, двоюродные братья и сестры и толпы друзей чтили память усопшего. Телохранители с нечитабельными лицами обходили людей, пристально следя за вверенными им секторами. Однако при виде одного из них, который стоял прямо за спиной у Елены, я так удивилась, что, узнав его, чуть не ахнула вслух.