– Я не ради себя живу, поэтому и семьей не дорожил. Княжеское сословие – вот моя забота. Насильно заставлю князей осознать опасность, ведь на них надвигается обвал… Ха-ха-ха!.. Молодые побеги! А они пустяками заняты… Один Зураб по-настоящему оценил опасность…

– Кстати о шакале вспомнил…

– Да, прекрасная Хорешани, меня Моурави удивил: можно ли предположить, что я плохо знаю князя Эристави? Сейчас в нем нуждается царь Симон.

– Советую тебе, Шадиман, лучше держаться царевича Хосро.

– Не понимаю.

– Старики грузины говорят: «Если глупый притворяется умным – все смеются. Но если умный притворяется глупым – все настораживаются…» Так вот, князь, я пройду в конюшенный дворик.

– Если не тайна, зачем?

– Проведать Папуна. Мой хранитель Арчил-"верный глаз" вчера его навещал, говорит – не меньше месяца пролежит. Когда выздоровеет, не забудь, князь, в целости отпустить гонца с ответным посланием. Вероятно, ты уже надумал, куда направить семью лорийского атабага-мелика? Георгий тяготится ими.

– Обещаю отправить веселого Папуна невредимым. И не только потому, что он гонцом ко мне прибыл, а потому, что он дорог Моурави. С ним пошлю ответное послание, а тебя, неповторимая Хорешани, хотел просить, если не затрудню, передать на словах Георгию Саакадзе, что я восхищен его посланием, оно подобно терпкому вину. Но противозаконно шакалу причинять вред змею, а если, вопреки определению природы, шакал осмелится на такое, то змей сумеет так ужалить неосторожного, что не только голова – шкура спадет с него… Значит, передашь?

– Передам.

– Тебя ждет князь Газнели и все те, кому приятно без конца лицезреть прекрасную. Хорешани, может, не стоит утруждаться? Пошлю слугу… ведь загадочный азнаур Папуна у конюха живет?

– Родственник… Потом, запомни, Шадиман: лучше хороший конюх, чем плохой царь.

Солнце, переломив на махатской вершине огненный диск, разбрызгивало сине-лилово-оранжевые искры.

Стража распахнула Дигомские ворота. В сопровождении охраны Шадимана – от сарбазов Хорешани отказалась – из Тбилиси вышел караван. Тихо покачиваясь на белом верблюде, мамка бережно прижала к груди дремлющего маленького Дато. Оглянувшись на закрывающиеся ворота, Газнели перекрестился и шепнул дочери:

– Как мог я беспечно оставаться в логове гиены?

Хорешани заботливо поправила башлык на князе и улыбнулась восходящему солнцу.

В этот же час городская стража распахнула еще одни ворота – Авлабрис-кари, – и два арагвинца в коротких хевсурских бурках, выехав из Тбилиси, помчались по Кахетинской дороге. Но отъехав немного, всадники свернули на затененную тропу.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Между скал, как гонимый волк, метался ветер, и то смех, то плач отзывался в каменных стенах. Молодые тушинки, прислушиваясь к разным голосам несчастья и удачи, снова принимались раскатывать войлок. Шум водопада, стук мельничного колеса, шелест листьев – все сливалось в торопливый говор, предвещая беспокойный день.

На высокой башне Анта Девдрис то взметалось, то никло светло-красное знамя царя Теймураза. Внизу на каменных ступеньках, выставив слегка правую ногу вперед, стояли на страже четыре воина: тушин, хевсур, пшав и мтиулец.

Тушины гордились согласием царя Теймураза обосноваться в Паранга. Аул бурлил, как весенний поток, прорвавший запруду.

С первого луча до первой звезды теснились горцы у дома хелхоя, где поселились князья Вачнадзе, Джандиери, Чавчавадзе и Чолокашвили. И возле других башен и домов, где разместились немногочисленные телохранители, оруженосцы, копьеносцы и знаменосцы, собирались тушины и прибывшие хевсуры, пшавы и мтиульцы, выказывая почет и внимание царской свите.

Съехались сюда и Хевис-бери, и хевис-тави, и хевис-цихе тушинских общин. Съехались и хевис-тави хевсурских теми, пшавских и мтиульских. Лязгало оружие, пенилось пиво, били копытами кони, раздувая ноздри. Заложив полы чохи за пояс, молодые горцы нетерпеливо поглядывали на большую башню, где хранились боевые знамена.

Но суровы и молчаливы Хевис-бери, хевис-тави и хевис-цихе. Они соглашаются с Анта Девдрис и не поддаются ни нетерпению царя Теймураза, ни нетерпению воинов.

Анта Девдрис, умудренный опытом войны, не пренебрег советом Саакадзе и осмотрительно посылал в Кахети искусных разведчиков – с целью не только проверить, не ушли ли в Иран мирза Хосро и хан Иса, но и разузнать, не заподозрил ли Исмаил-хан царя Теймураза в собирании горских сил, а если заподозрил, то не призвал ли на помощь владетелей Ганджи, Ширвана и Карабаха. Нет, разведчики доносили о другом: Исмаил-хан дорожит каждым сарбазом, боясь ослабить Кахети, которую уже считает своим ханством, а шамхал подозрительно примолк. Поэтому у сторожевой башни, в начале тропы Баубан-билик, и был сосредоточен большой заслон из тушин и хевсуров.

А царь Теймураз становился все нетерпеливее. Еще в то утро, когда Мамука Каландаури сообщил ему об отказе Саакадзе прибыть на помощь, его возмущение не имело границ.

– Как, этот ослушник осмелился не откликнуться на повеление царя?!

Пробовал хевис-тави осторожно намекнуть Теймуразу, что Моурави не подчинен больше царю Кахети, ибо Картли отторгнута и там царствует Симон, ставленник шаха Аббаса.

Ничего не желал слушать Теймураз. Он не признает узурпатора! Картли – богом данное ему царство! И он выбьет оттуда персов так же, как и из Кахети!

Озабоченный Анта Девдрис не решался спорить. Но время шло, а мирза Хосро и хан Иса продолжали прочно сидеть в Тбилиси. В Паранга царь Теймураз стал даже угрожать: если не назначат срок выступления, он один ринется вниз.

Посоветовавшись со старейшими, Анта Девдрис просил Теймураза признать Моурави полководцем тушин, ибо он знает хитрейшие способы ведения войны с персами.

Сначала царь резко отказал: не тушины ли в Имерети молили его вернуться и возглавить горское войско, дабы отвоевать Кахети у Исмаил-хана?

Но Чолокашвили, Вачнадзе и Джандиери, боясь обострить отношения с горцами, настойчиво советовали царю согласиться.

– Мы возжелали сами вести войско в бой. Но если старейшие вознамерились привлечь Саакадзе, пусть он поведет тушин, но под знаменем царя Теймураза.

Довольный хоть таким решением, Анта Девдрис направил Гулиа и хелхоя в Бенари: просил передать Моурави, что, когда он пришел к ним один, вся Тушети поднялась на помощь. Теперь вся Тушети просит его одного, – неужели он откажет?

Теймураз ходил мрачный, целыми часами просиживал в башне, что-то писал. Притихли и придворные князья, сняли яркие одеяния, переговаривались вполголоса. Царица и царевна не вышли на прогулку.

Старейшие бросились к главному жрецу, прося согнать черные мысли с чела Теймураза. Главный жрец собрал деканозов, совещались они недолго. Деканозы созвали старейших.

Под темной тенью скалы собрались старейшие, расселись на обломках камней. Вышел старший деканоз с младшими, зажгли свечи, образовали из огоньков полукруг. Призвали его объявить волю святого Георгия Лашарского, бога Копала, Пацело, Цораула, святого архангела и всех святых, горних и дольних. Пройдя дважды вдоль цепочки горящих свечей, деканоз вдруг взмахнул руками, плашмя упал на землю и, беснуясь, забился в корчах, выплескивая вместе со слюной слова пророчества: «Красная туча заволакивает Баубан-билик!»

Наутро по приказу старейших резали коров, молодых барашков, ягнят, оленей, птиц. На огромном вертеле переворачивали с трудом медведя. В котлах варили пиво. Разливали по кувшинам искрящееся вино. Готовили сладости.

Узкая площадь заполнилась всадниками и конями. Решено было усладить царственных гостей джигитовкой, метаньем копий, стрельбой в цель, танцами, похожими на жаркую битву, и игровыми сражениями, похожими на пляску. Каждый протискивался к белой башне, лишний раз стремясь взглянуть на царственных гостей, расположившихся на скамьях, покрытых паласами, поймать одобряющий взгляд прекрасной Нестан-Дареджан, дочери царя Теймураза.