– И светлую, как снег на вершине, Тэкле тоже не знаешь.
– Нет, Керим, я знаю мое дитя Тэкле. Еще давно, положив доверчиво свою головку на мое плечо, она молила: «Брат, мой большой брат, не обижай девочек, они не виноваты».
– Тогда, о мой повелитель, скажи, есть ли на земле земля, куда бы я мог проводить царя и царицу, ибо я, раб пророка Аали, решил спасти их…
– Я знаю и Луарсаба, мой благородный Керим, и потому помогу тебе советом.
– О мой повелитель, назови такое царство, где рады будут царю Луарсабу.
– Русия.
Дато удивленно вскинул глаза, Даутбек невольно приподнялся.
– Как ты сказал, Георгий?!
– Русия… Единственное царство, которое окажет достойный прием царю-мученику, не побоясь гнева шаха, и поможет Луарсабу вернуть трон Картли. Единственное царство, куда без унижения последует Луарсаб.
– Но, Георгий, еще неизвестно, внемлет ли патриарх Филарет просьбе Феодосия.
– Эх, Дато, если и внемлет, все равно шах Аббас потребует у Русии выдать…
– Не посмеет, Даутбек.
Керим поднялся, приложил руку ко лбу и сердцу:
– Пусть Мохаммет будет свидетелем моих слов… Я, иншаллах, буду сопровождать царя и царицу. Мною спрятаны в доме царицы два наполненных туманами кувшина, они помогут благополучно совершить путешествие.
Саакадзе смотрел в глаза Керима. Они полыхали тысячелетним огнем отваги персидских витязей. «Странно, почему я думал, что Керим ростом не выше Ростома… Гораздо выше и гибче, чем Элизбар. И умом крепок, и душой сильнее…»
– И я помогу тебе, друг, обезопасить путь… хорошо, еще в избытке осталось драгоценностей. Я дам тебе индусское ожерелье стоимостью в пол-арбы бирюзы…
«Барсы» наперебой предлагали свои ценности, завоеванные в долгих войнах Востока.
– И у меня найдется подарок большой силы, – проговорил Дато, – я обеспечу тебе дружбу воеводы Юрия Хворостинина. Как только переступишь рубеж Грузии, Арчил-"верный глаз", сын азнаура Датико, с двадцатью ностевскими дружинниками издали, якобы осматривая дороги по приказу Моурави, будут сопровождать вас до самого Терека. И предупрежденный мною воевода снарядит охрану из стрельцов до самой Московии.
– Если аллаху будет угодно…
Долго обсуждали подробности серьезного дела, а когда обсудили, Саакадзе сказал:
– А теперь, мой Керим, поговорим о тебе… Как мог ты довериться Али-Баиндуру? Этот хан направил тебя к Моурави выведать, сколько войск теперь в Картли.
– О благородный ага, ты угадал.
– Как же мой умный Керим решился? Ведь, получив добытые тобой сведения о Грузии, Баиндур выдаст тебя как моего лазутчика, ибо, несмотря на твою осторожность, Баиндур завидует твоему умению привлекать сердца ханов и сарбазов и, конечно, не пропустит случая прославиться перед шахом и насладиться твоими муками на площади пыток. Прямо тебе говорю, дабы предотвратить несчастье.
– Иншаллах, собака-хан раньше меня умрет. Аллах не допустит несправедливости! Желание всей моей жизни – всадить нож в гнилое сердце собаки – должно быть выполнено! И еще: такой путь к встрече с ниспосланным мне небом повелителем, духовным братом, с дорогими, как глаза Мохаммета, «барсами» и светлыми, как покрывала ангелов, ханум Русудан, ханум Хорешани и ханум Дареджан подсказывал мне аллах.
– Так вот, Керим: ты меня не видел, я уехал на венчание в Ананури. И никого из «барсов» не видел, ибо Димитрий, узнав тебя на майдане, выхватил шашку, и если бы ты не догадался забежать к знакомому люлякебабщику, был бы изрублен в куски. Предопределенная встреча с Димитрием состоится через два дня. И на майдане о ней будут кричать целых три дня. Потом все сведения о Картли-Кахети ты получишь от лазутчика Баиндура, Попандопуло. Греку ты сам все подскажешь, обещая за каждую большую новость по туману.
– Осторожность – мать благоразумия. О мой повелитель, что я должен подсказать греку? Ибо, что должен я рассказать об Иране Непобедимому, я знаю, и не устрашусь самых страшных пыток, они как раз будут заслужены…
– Подскажешь Попандопуло правду и неправду: нет согласия между царем Теймуразом и Моурави, а войск в Картли не больше десяти тысяч, и то неизвестно, дадут ли князья свои дружины, или из страха перед шахом замкнутся в замках… Кахети обезлюдела, царство пришло в упадок, захирела торговля. Нет людей и в Картли: богатые тайком уезжают в Имерети, а бедные, помня жестокость кизилбашей, решили при их приближении укрыться в горах, угнав поспешно скот. Женитьба князя Зураба на царевне, дочери царя Теймураза, – хитрость, дабы показать шаху, как дружно сосуществуют Картли и Кахети. На деле же обратное. От обнищавшей Картли отвернулись все царства и княжества Грузии. Вот-вот Моурави придется бежать с семьей в неприступный замок Кафту. И в силу этих и еще тысячи тысяч причин не стоит Ирану тратить поток золотых туманов на обессиленную страну, довольно бросить пятьдесят тысяч сарбазов, и Картли-Кахети будет раздавлена.
– Если Аали поможет и шах-ин-шах поверит, что кормить их тут нечем, больше ста не отправит.
– Мыслится и мне такое. Пусть сто, но лишь бы не больше.
Саакадзе облегченно вздохнул: раньше весны шах не двинется на Грузию, а женитьба Зураба поможет сплотить войско.
Потом долго слушали Керима о положении дел в Иране, о посольстве Булат-бека и Рустам-бека, о каспийской торговле, об образовании шахом Аббасом арабских верблюжьих полков. И наконец условились о новых тайных встречах Керима с «барсами».
В темную ночь Керим вышел один. Он долго петлял, пока решился выйти на улицу, где жил знакомый купец из Решта.
Обдумывая слышанное, Керим невольно вздрагивал. Почему Моурави, отозвав его в другую комнату, сказал: «Многое может случиться, предстоит тяжелый бой. Будь, Керим, другом моей семье». И еще Папуна сказал: «Керим, отправишься в Носте, будто торговать. Попандопуло скажешь – за сведениями едешь, а на самом деле навестишь семью Вардиси. Обрадуешь Мзеху и старика Горгасала тем, что видел их дочь, внуков и внучку. Кстати, если по сердцу придется племянница Эрасти, маленькая Элико, она будет твоей женой, как приедешь из Русии. Я тоже выеду в Носте днем позже, там скрытно встретимся». Иншаллах, я породнюсь с Эрасти, породнюсь со всеми «барсами», ибо о другом не просит мое сердце.
Наутро из дома Саакадзе тронулся праздничный поезд: пышно разукрашенные верблюды, кони в дорогом уборе и вооруженная свита. Моурави с семьей следовал в Ананури. Рядом с Автандилом, морщась, ехал Папуна. Он, конечно, мог бы обойтись без арагвского веселья, но раз «барсы» не едут, необходимо ему тащить иноходца в горы. Всадники умышленно обогнули лавчонку Попандопуло. Не без улыбки Эрасти заметил, как Керим и грек, притаясь за дверью, смотрели вслед Моурави.
– Уже подсказывает, – усмехнулся Автандил.
Безмолвствовала лишь Русудан. Смутная тревога не оставляла ее. Вот она едет в родной замок, но почему так нехорошо бьется сердце? Почему солнечный день подобен ночи? Почему то видит, то не видит она Георгия? Куда скачет от нее Автандил?
– Не печалься, моя Русудан, я с тобою. Смотри, как красиво развевается над Метехским замком стяг царя Теймураза. Да будет день радости, когда мы, победив Иран, вернемся сюда и водрузим непобедимое знамя Картли.
Наотрез отказавшись ехать в Ананури, «барсы» пировали у Хорешани. Под легкий звон дайры Магдана, изгибая нежные руки, плыла в картули, грустно улыбаясь. Бедняжка до ужаса боялась, что отец потребует ее обратно в Марабду и выдаст замуж за страшного арагвинца. И хотя «барсы» божились, что скорее кабан женится на сороке, чем Зураб на чудесной княжне, а Хорешани и даже Русудан обещали ей покровительство, она не переставала трепетать перед властью отца, а теперь…
О, еще бы, не восхищаться картули! Как беззаботно веселье в этом сверкающем разноцветной слюдой дарбази, любимом Хорешани. Как чудесен вытканный узорными кувшинчиками длинный хорасанский ковер: спускаясь по ступенькам, он сливается с дивным садом. Даже Циала немного повеселела. Она гостила в Носте у родных, а сейчас приехала повидать обожаемую княгиню Хорешани. А Даутбек надел белые цаги. Но почему продолжает он избегать ее взгляда? Неужели может служить помехой знатность? Разве Русудан и Хорешани не были княжнами?..
