У стражников, сударь мой, от таких дел, вестимо, чуть кондрашка не приключилась. Только сам чернокнижник их успокоил. Так им и сказал: не бойтесь, орлы, не держу на вас зла. У меня, мол, говорит, дельце осталось только с дружком моим закадычным Джоном Редли, который предал меня.

После этого он, добрый сэр, перетянул обрубок руки платком, чтобы кровью не истечь, и остаток ночи просидел точно в трансе — лишь бормотал себе под нос что-то время от времени. Знаете, как это бывает, когда человек забудется и сам с собой разговаривает. Так и сидел в углу до утра. Ребята сказывают, будто подгонял кого, то «Вправо, вправо!» шепчет, то «Бери левее!», а то и «Вперед, теперь вперед давай».

Можете мне не верить, сударь, только именно так все и произошло. Жутко слушать его было, говорят. Да и смотреть тоже. Я, например, как представлю, как он там сидит скорчившись и прижимая окровавленный обрубок к груди, так и вздрогну. А когда стало светать, за ним солдаты пришли и повели вешать.

Что дальше было, так я сам видел. Когда, значит, ему петлю уже на шею наладили, он вдруг весь страшно напрягся, захрипел с натуги, а мускулы на правой руке, на той, где кисти не хватало, прямо вздулись, точно он шею кому-то ломал!

Солдаты, понятное дело, на него навалились, но он и сам уже успокоился. И начал хохотать, да так громко и страшно! Так и смеялся, пока у него из-под ног подставку не выбили. Знаете, сэр, только тут он замолчал и повис, черный и неподвижный, лишь предрассветное солнышко косилось на него своим красным глазом.

Соломон Кейн не разу не перебил парня, захваченного своей историей. В этот момент он вспоминал нечеловеческий ужас, исказивший черты Джона Редли в миг пробуждения, когда он понял, что проклятие некроманта настигло его. И совершенно явственно Соломон Кейн увидел перед мысленным взором следующую картину: отрубленная волосатая кисть, цепляясь пальцами за корни деревьев, пробирается на ощупь по ночному лесу, точно слепой черный паук, потом карабкается по стене, возится с оконными ставнями, влезает на подоконник… В этом месте кончалось нарисованное воображением и начинались доподлинные воспоминания.

Однако возвращаться к тем ужасающе омерзительным событиям, которые развернулись дальше, у пуританина не было ни малейшей охоты.

Соломон подивился тому черному пламени ненависти, что пожирало сердце обреченного некроманта, равно как и тому сатанинскому могуществу, которым обладал Роджер Симеон, если уж сумел отправить в дорогу собственную отсеченную руку и заставил ее воплотить свой поистине дьявольский план! Поневоле он отдал дань уважения той неукротимой воле, пускай и подкрепленной непотребным колдовством, что двигала колдуном.

И все-таки, желая окончательно удостовериться, Кейн поинтересовался:

— А что, его отсеченную руку так и не разыскали?

— Нет, добрый сэр. Стражники обнаружили то место, куда она упала из тюремного окошка, но окаянного обрубка не нашли. Там был только кровавый след, который уводил в лес. Должно быть, волки, сэр. Унюхали свежую кровь, да и хвать в зубы!

— Должно быть, волки, — согласился Соломон Кейн. — Кто же еще? И руки у этого Роджера Симеона, верно, были большие и волосатые? А скажи, не носил ли он на указательном пальце правой руки этакое колечко замысловатое?

— Истинно так, сэр! Именно на правой руке. Серебряное такое колечко в виде гада свернувшегося…

Лунный свет наполнял переливчатым мерцанием стоявшую между окутанными тенями деревьями туманную дымку, заставляя ее светиться обманчивым серебряным светом. Слабый ветерок что-то шептал, пробегая по долине. Он словно бы увлекал за собой некую тень, которая, впрочем, не принадлежала к сонму лунных. Кроме того, ветерок явственно отдавал дымом.

Высокий жилистый мужчина шел широким размеренным шагом. Несмотря на то что он вовсе не спешил, такой темп выдержать бы мог далеко не каждый. Человек этот отправился в путь ранним утром и с тех пор шагал безостановочно, оставив за спиной не один десяток лиг. Неожиданно он остановился.

Зоркие глаза неведомого путника, чутко реагирующие на любое изменение обстановки, не оставили без внимания едва заметное шевеление между деревьями. Человек опустил руку на рукоять тяжелой гибкой рапиры, бесшумно сошел с тропы и, словно призрак, растворился во мгле.

Сливаясь с тенями, он, крадучись, двинулся к месту, где услышал подозрительную возню. Путник напрягал зрение, всматриваясь в темные заросли. Здешние края были дикие и небезопасные; то, что таилось под покровом тьмы, запросто могло нести смерть неосторожному путешественнику. Наконец он что-то смог разглядеть, потому что убрал ладонь с эфеса и наклонился вперед. Это действительно был один из ликов Смерти, но отнюдь не тот, что мог его напугать.

— Пламя Гадеса! — пробормотал он. — Девушка! Кто же так с тобой обошелся, дитя? Тебе не надо меня бояться, — добавил он успокаивающе.

Девушка смотрела на него снизу вверх. Даже в темноте бросалась в глаза восковая бледность прекрасного личика.

— Что… кто… вы?.. — Даже несколько слов дались ей с трудом.

— Не кто иной, как бездомный скиталец. А также друг всех попавших в беду. — Таков был ответ незнакомца. Голос этого грозного с виду мужчины, явно поднаторевшего в искусстве пресекать ненужные жизни, оказался на удивление мягким и ласковым.

Девушка попыталась приподняться на локте, но силы ее покинули. Мужчина опустился рядом с ней на колени и аккуратно приподнял бедняжку, устроив ее голову у себя на плече. Усаживая девушку поудобнее, он коснулся ее груди — спереди платье оказалось влажным и липким. На его руке остался кровавый след.

— Скажи, кто это был? — Он говорил с девушкой тихо и нежно, точно с испуганным ребенком.

— Ле Лу,[1] — быстро слабеющим голосом прошептала умирающая девушка. — Бандиты зовут его… Волк… Его шайка… ворвалась в нашу деревню… что милей дальше в долине… Они грабили… убивали… жгли…

— Так вот почему здесь пахнет гарью, — пробормотал странник. — Продолжай, дитя.

— Я пыталась убежать. Но он, Волк… преследовал меня… и поймал… а потом… — Ее голос задрожал, и девушка умолкла, не в силах продолжать дальше.

— Все в порядке, девочка, я понимаю. Но что дальше?

— Потом… он… он… ударил меня кинжалом… о, во имя всех святых, как больно!

Тоненькое тело мучительно изогнулось и обмякло. Мужчина бережно опустил девушку на землю и легким движением закрыл умершей глаза.

— Вот и все! — пробормотал он. Странник медленно поднялся на ноги, машинально отирая окровавленные руки о плащ. Глубокая морщина пролегла между его нахмуренных бровей, из-под которых сверкнули ледяные глаза. Но этот поразительный человек не стал сотрясать воздух поспешными обетами или проклятиями, призывая в свидетели ангелов и чертей. Мужчина в черном, похоже, знал истинную цену подобным словам.

— Жизнь за жизнь. — Вот и все, что сказал он. И голос его был абсолютно спокоен.

— Ты дурак! — В голосе, напоминавшем более рычание злобного хищника, прозвучала такая убийственная ярость, что навлекший ее на себя здоровенный бандит побледнел от страха, словно перепуганная белошвейка.

Названный дураком даже не попытался ничего возразить, только опустил глаза и переминался с ноги на ногу.

— И ты, и все остальные, с кем меня заставила общаться злодейка-судьба! — Говоривший наклонился вперед и грохнул жилистым кулаком по неструганым доскам грубо сколоченного стола, который разделял собеседников.

Это был рослый, ладно скроенный мужчина, наделенный гибкостью и силой леопарда. И такой же жестокий. Лицо у него было худое, узкое и хищное, а в глубине беспощадных глаз плясало свирепое и сумасшедшее веселье.