Глаза хорька закрыты, но Трили читает его мысли.

Они в таком отчаянии, что просят меня сказать слово «городу и миру». Узника — стать спасителем. Но какие слова могут нас спасти? Я только хорек, и я знаю, что все мы обречены стать свидетелями конца нашей цивилизации. Уже слишком поздно.

В своем воображении Трили шагнула к нему. И он услышал звук ее шагов и открыл глаза.

— Кто...

— ...Вы? — спросили хорьки одновременно.

— Меня зовут Трилистник, — сказала хорьчиха. — Я из...

Она остановилась, не зная, как объяснить, откуда она.

Трили виделась хорьку мерцающей голограммой. Сквозь нее он различал пламя на горизонте. И все-таки она была живая. Явилась ли она из иной цивилизации, чтобы дать шанс спасти жизнь на его планете?

Он кивнул:

— Я последний представитель хоречьей цивилизации. Один из последних. Вы пришли, чтобы спасти нас от нас самих. Перед вами конец света и я — Аведой Мерек.

Трилистник моргнула, не веря своим ушам. «Аведой Мерек? Я нашла Аведоя Мерека?»

Он отвернулся, посмотрел сквозь рухнувшую стену:

— Ферра будет жить и дальше. Она останется и даже не заметит исчезновения маленькой цивилизации хорьков.

— Аведой Мерек! Сэр, вы не исчезнете, это не конец, ведь вы...

— Разве это было так трудно, — молвил тот, не слыша ее возражений, — быть всего лишь добрыми друг к другу? Почему хорьки стали единственными существами, отверженными и чьим-то проклятием обреченными на ненависть и противостояние?

Хорьчиха Трилистник стояла, пораженная бушующим вокруг них огнем.

— Это метеоры?

Философ покачал головой, озадаченный недогадливостью чужестранки.

— Нет, не метеоры, — хорек-философ дотронулся до своей груди. — Причина несчастья в нас самих. Одна сторона думает: «Мы добрые, а вы злые». Но другая сторона уверена: «Нет, это не так; это мы добрые, а вы злые!»

Как может этот знаменитый хорек шутить в такой момент, когда все объято пламенем? Что тут смешного?

— Злые хорьки? Что вы хотите этим сказать, сэр? Аведой Мерек не услышал вопроса.

— Начав войну, каждая сторона считала, что сможет уничтожить другую, не причинив вреда себе и тем, кого они любят. Но это невозможно, — он пожал плечами. — Невозможно.

Хорек-философ вздохнул.

— По большому счету, это, конечно, не имеет значения — жить или умереть. Все мы бессмертны. Освобожденная от тела душа — такой же сон, как жизнь в теле. Но этот кошмар вокруг — не сон. Ведь мы были самыми веселыми существами во Вселенной! Как же могли мы выбрать этот ужасный путь уничтожения себя и своих щенков?

Трилистник почувствовала, что комната завертелась вокруг нее. Она наконец поняла.

— Война? — прошептала хорьчиха. — Между хорьками?

Аведой Мерек кивнул, пристально вглядываясь в собеседницу.

— Вы, наверное, из другого мира, не так ли?

Его поразило не столько само ее появление, сколько ее реакция на происходящее, состояние шока от всего услышанного и увиденного.

— Нет, — догадался хорек, — вы не из другого мира, вы из другого времени. Наше самоуничтожение не потрясло бы вас так сильно, явись вы из прошлого. Вы — из будущего.

— Да, — последовал ответ. — Нет... Это сон. Я вас вообразила.

— А может быть, я вас? И племя хорьков только вообразило свой конец? И наша братоубийственная война — только сон? — Он посмотрел на Трилистник с надеждой. — Не так ли?

— Сэр, я не могу поверить... — Она силилась объяснить очевидное, в замешательстве оттого, что этот умнейший хорек не может понять: хорьки не воюют.

— Правила Этикета! — воскликнула сыщица. — Аведой Мерек, ведь это вы их разработали! Как же может случиться война... Что произошло с Правилами Этикета?

Философ долго смотрел на нее, прежде чем заговорить.

— Что за правила?

Если бы какой-нибудь клиент вошел в офис Хорьчихи Трилистник, он застал бы ее спящей в Кресле Нераскрытых Тайн. Нос прикрыт лапой, рядом на столике — античная ваза, завернутая в теплый платок из собольей шерсти. Любой вошедший, увидев эту картину, остановился бы и, стараясь не дышать, на цыпочках вышел бы вон, тихо прикрыв за собой дверь.

Однако сыщица не спала. Погруженная в события из отдаленного прошлого хорьков, она дышала часто, неровно и находилась в состоянии, близком к трансу.

— «Что за правила?!» — вскричала Трили. — Аведой Мерек, это вы их написали! Путь хорьков! Правда, вы написали эту книгу так давно, что некоторые хорьки забыли и о вашем существовании, и о вашей книге.

Философ слабо улыбнулся.

— Моя дорогая странная гостья, думаю, вы явились не по тому адресу. Путь хорьков — несколько заметок, ничего более. Идея, тропинка, которая могла бы быть выбрана, но для...

Аведой показал лапой на дыру в стене, за которой ночь пылала огнем:

— Слишком поздно. Об этом некому будет написать. Пусть всё это сочтут фантазией.

Трилистник не сдавалась.

— Но разве вы не сбиты с толку? — спросила она. — Разве вас не удивляет, что я явилась перед вами из воздуха, явилась вашим видением о будущем, которая почему-то знает каждую строчку ненаписанной вами книги. Эта книга, по-вашему, лишь плод игры вашего ума? Может быть, — хорьчиха помедлила в поиске нужных слов, — война разрушила вашу любознательность, и я вправду пришла не по адресу, а вы — другой Аведой Мерек?

— Будущее... — хорек-философ будто впервые произнес это слово. — Если вы — мое будущее, то... — Он с удивлением посмотрел на Трили, — эта война не станет концом света!

Трилистник почувствовала, что напряжение спало.

— В мое время, сэр, мы забыли вашу войну! В мое время войны непредставимы. Благодаря вам. «Путь хорьков» так глубоко вошел в нашу культуру, что мы не способны воевать. Вы не помните? «Для того, кто читает, любит и живет, "Путь хорьков" становится источником света, который облагораживает не только свой, но и другие, далекие миры!»

— Вы создали цивилизацию по книге, которой я не писал. Это не мои идеи, я их не знаю. Как могу я их распространять?

— Очень просто, — ответила Трилистник устало, — о них вам расскажу я!

Хорек, сидящий за столом, уставился на нее, ошеломленный парадоксом. Затем, в первый раз с тех пор, как ракеты стали падать на Ферру, Аведой Мерек рассмеялся.

— Разве вы забыли, сэр?

Хорьчиха Трилистник стояла у развороченной стены. Она знала, что все это видит во сне, и не боялась высоты.

— Вы сказали, сэр, что это — не законы, а Правила Этикета, по которым хорьки могут жить, если захотят. Вы показали эти Правила тем, кого вы любите, а затем всем остальным, и эти Правила, написанные для одного, стали основой новой цивилизации...

Аведой Мерек писал на клочке обугленной бумаги, на языке древней Ферры, и слова эти были эхом его собственных слов, прочитанных многими давно ушедшими поколениями.

— ...миллионов, — прошептал он.

Трилистник замолчала, наблюдая за ним. Состояние пишущего хорька было похоже на транс.

«...Эти Правила Этикета станут для вас и всех, кто придет после вас, законами. Они поднимут вас над раздорами и разрушениями — сейчас и навеки».

Аведой Мерек уже не думал о том, что слишком поздно, что нет надежды, что один хорек бессилен спасти разрушенную планету. Буквы летели из-под его лап, ложась на бумагу готовым текстом знаменитых Правил.

Любое мое действие, которое может причинить вред другим, я должен вначале испытать на себе.

Я обязан относиться с той же мерой уважения и доброты к равным мне, старшим и щенкам, с какой я отношусь к самому себе.

Я утверждаю, что все свободны жить, думать и веровать так, как они хотят. В той же мере свободен и я.