— Да.

— Что вы хотите еще узнать?

— А больше мне потом не придется… обращаться к врачам?

— Мы даем пожизненную гарантию.

Что-то и в тоне, и в самом облике Николая Дмитриевича успокаивало ее, вселяло надежду, что все будет хорошо. Надя почувствовала, как напряжение последних дней отпускает ее.

— Вы порозовели. Это хороший признак! Скажите Юлии Константиновне, чтобы она приготовила вам кофе. Он вас взбодрит. До свидания. Жду вас. Звоните нам.

Николай Дмитриевич встал и, потрепав Надю по руке, стремительно вышел из кабинета. Надя поднялась с медицинского кресла и, выйдя в коридор, направилась к секретарской стойке.

— Николай Дмитриевич сказал мне, чтобы я позвонила вам, и вы мне скажете точные сроки операции.

— Хорошо.

— Юлия Константиновна… — Взгляд секретарши был бесстрастен. А улыбка — заученно-вежливая. — Мне хотелось бы кофе. Это можно? — спросила Надя.

— Конечно. Вам покрепче или послабее?

— Покрепче.

— Сколько ложек сахара?

— Одну.

— Печенье, конфеты, пастила?

— Печенье.

— Посидите, пожалуйста, на диване. Я вам все принесу.

Надя села на диван и откинулась на спинку. На журнальном столике лежали рекламные буклеты фирмы. Надя взяла в руки один из них и стала листать. На нее смотрели ослепительные красотки с безукоризненной внешностью. Их лица сливались в одно, и спустя несколько минут ей стало казаться, что она узнает себя в этих «моделях».

— Ваш кофе. — Юлия Константиновна поставила на столик ажурный серебряный поднос с темно-коричневой чашкой кофе и вазочкой, где лежало печенье.

— Спасибо.

Надя отпила глоток кофе. Он был с горчинкой, крепкий, какой она и любила. Раздался телефонный звонок. Секретарша сняла трубку, и, к своему удивлению, Надя услышала, как она разговаривает с кем-то на английском языке.

Выпив кофе, Надя снова подошла к Юлии Константиновне, которая к тому времени уже закончила разговор и перебирала какие-то бумаги.

— Что-нибудь еще? — спросила секретарша.

— Да… нет. — Надя замялась. Ей вдруг стало казаться, что она что-то забыла или упустила.

— Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, вы можете звонить нам в любое время. У нас включается автоответчик, и мы вам перезвоним, как только сможем, — сказала Юлия.

— Вы принимаете деньги только в долларах?

— Как вам удобно. Мы можем принять от вас и рубли, рассчитав их по текущему курсу доллара.

Надя с трудом отошла от стойки и, сделав несколько шагов, оглянулась. Юлия Константиновна смотрела, не отрываясь, на экран компьютера.

— Да… я вспомнила. — Надя чуть ли не бегом вернулась к ней. — Я не оставила вам номер своего мобильного телефона.

— Да? — Юлия Константиновна коснулась компьютерных клавиш. — Слушаю вас.

Продиктовав номер мобильника, Надя поняла, что надо уходить. А то она может произвести на секретаршу странное впечатление девушки, у которой «не все дома».

— До свидания.

— Всего хорошего.

Анны Семеновны дома не оказалось. Надя прошла к себе в комнату и села на кровать. Перед ней разматывалась лента ее жизни. Мелькали картинки из детства. Такие забытые, родные. Она давно не вспоминала свое детство, потому что эти воспоминания причиняли боль. После них хотелось уткнуться лицом в подушку и плакать. Громко, во весь голос. Это была заповедная территория, куда она запретила себе ступать. Но сегодня она решила расслабиться. Ей захотелось прикоснуться к той жизни, которой уже не было, и воскресить в памяти родных, чьи лица всегда были с ней рядом. Мама… ее глаза, улыбка. Как она ласково окликала ее: «Надя, Наденька, доченька!» Надя почувствовала, как в глазах появились слезы. «Столько лет уже нет мамы, а ее помню. Она для меня как живая! И отец… хотя он и причинил мне много неприятностей в последние годы, но я не держу на него ни зла, ни обид. Все это уже в прошлом…

Мне надо жить будущим. Скоро у меня настанет совсем другая жизнь, другая! Я так долго ждала этого дня. Так долго!» Надя сделала глубокий вздох. Ей даже было страшно представить, как она будет жить после.

Анна Семеновна заглянула к Наде в комнату и включила свет.

— Ты почему лежишь в темноте? Опять плачешь? Да что с тобой?

— Ничего. Я была в клинике. На днях скажут дату и время операции.

— Господи! — Анна Семеновна перекрестила ее. — Дай-то бог, чтобы все было хорошо. Я буду за тебя молиться в этот день.

— Ой, бабушка! — Надя стиснула ее руки. — Мне даже не верится, что все скоро закончится.

— Не думай об этом! Не нервничай. Живи как обычно. Чем меньше шума, тем лучше все получается. Э… — Она потрогала Надин лоб. — Да ты вся горишь. Температура, что ли?

— Как температура? — испугалась Надя. — Мне болеть нельзя, а то операцию отменят.

— Тогда возьми себя в руки и успокойся.

За ужином Надя пришла в себя. Ничего страшного нет. И волноваться нечего. Если нервничать, то неизвестно, чем все кончится.

Она позвонила в «Ваш шанс». И ей назначили время, когда она должна была прийти в клинику. Она записала все на листке бумаги, который постоянно носила с собой. Иногда она разворачивала листок и, шевеля губами, прочитывала про себя дату и час операции. Это было волшебное: «Сезам, откройся!», ее личный пропуск в сказочную страну, куда она так стремилась попасть. Ей казалось, что внутри ее без устали работают механические часы, неумолимо отсчитывающие время.

Надя старалась ничем не выдать своего состояния, но на работе заметили, что она стала избегать коллег, а если к ней обращались с каким-то вопросом, старалась побыстрее ответить и отойти в сторону.

— Надь! Что с тобой? — пытала ее Казанкина Галя.

— Ничего.

— Мы что, не видим? С тобой в эти дни что-то непонятное творится. Может, ты… — Она выразительно повела глазами на живот. — Залетела?

Надя уставилась на нее во все глаза:

— Ты что!

— Ты не бойся, если какая проблема, скажи, я тебе посоветую, что делать. Мы все тут свои люди.

Да нет. Это не проблема. Это… — Надя хотела сказать: «Дело всей моей жизни», но осеклась. Делиться своим сокровенным ей ни с кем не хотелось.

— Скрытная ты какая, — разочарованно протянула Галя. — Вся в себе… Секреты какие-то.

Она отошла от Нади и о чем-то с жаром заговорила с Лешей Черденко. До Нади долетало: «Десятидневный тур в Ригу». «Супер!», «Куда мне торопиться, брак не волк: в лес не убежит», «Женя такой нудный». Надя поняла, что Галя делилась с каждым встречным-поперечным своей насущной проблемой: как оттянуть дату бракосочетания и поехать со своим любовником напоследок в Ригу. Она у всех спрашивала совета и жаловалась на упертость жениха. Мне бы ее проблемы, с горечью усмехнулась Надя. Сплошное порханье по жизни. А тут…

В день операции Надя была удивительно спокойна. «Наверное, все во мне уже перегорело, — подумала она. — Не осталось уже ни сил, ни нервов, ни эмоций». За завтраком Анна Семеновна молчала. Надя — тоже. Когда она встала, бабушка заплакала.

— Не надо, — тихо сказала Надя. — А то я тоже сейчас разревусь.

Перед тем как закрыть дверь, она обернулась и помахала Анне Семеновне рукой.

В клинике она тоже была спокойной. Улыбнулась секретарше. Та встала из-за стойки и провела ее в операционную. Надя переоделась в специальное белое белье. Потом Наде сделали укол, и она полностью отключилась.

Очнувшись, она услышала тихие ругательства. В первое мгновение она не поняла, куда попала. Затем вспомнила. В операционной было двое. Ругался один человек. Доктор Лактионов. Она услышала его голос. Другой молчал, но временами что-то тихо говорил, так, что было не разобрать. Слова доходили до Нади с трудом. Она не понимала, о чем идет речь. Потом стала понимать. Но лучше бы она ничего не понимала. Речь шла о какой-то чудовищной ошибке. Что-то было сделано не так. И доктор ругался на другого, обзывая его «врачом-халтурщиком» и «чертовым алкоголиком». Были там выражения и похлеще. Потом они заговорили о чем-то непонятном. Точнее, говорил опять Лактионов. А второй мычал и что-то лепетал. «Ей жить с этим. Ты соображаешь, что ты сделал? Я же тебя предупреждал! Жаль девчонку. Я не знаю, можно ли это вообще исправить. Придется ждать. А это — время. Ее молодые годы! Что ты наделал, скотина! И меня под монастырь подвел».