Тем временем котёл продолжал кипеть. Вложенная в него сила смешивалась с затаённой мощью магических ингредиентов, заклятье зрело, волшебство властно требовало ведьмы, взывало к ней, и пытка бездействием становилась поистине невыносимой.

Волшебник тем временем продолжал что-то говорить, что именно – ведьма не слушала. Она внезапно осознала, что именно собирается сделать этот так некстати явившийся к её костру чародей. И стоило ей понять это, как страх, только что готовый задушить её, разорвать сердце железными незримыми когтями, внезапно стал отступать, таять без следа, а по жилам заструился знакомый огонь; рот внезапно пересох, она невольно скрючила пальцы – и не особенно удивилась, ощутив вытягивающиеся из их кончиков длинные кривые когти из чистейшей гномьей стали.

Ведьма начала преображаться, сама того не заметив. Заклятье ожило и заработало само, словно пытаясь защититься от неизбежного – помимо воли самой волшебницы.

Тёмный чародей осёкся на полуслове. Ведьма знала – он видит сейчас перед собой сжавшуюся, готовую к прыжку громадную чёрную пантеру с неправдоподобно длинными когтями и острыми белыми иглами зубов, точно у заправского вампира.

Человеческое сознание ведьмы гасло – она ещё не достигла таких высот в искусстве преображения, чтобы сохранять людской разум даже в зверином обличье. Потом, когда заклятье прекратит действовать, ведьма сама вновь обернётся женщиной.

– Боишься? – с неожиданной усмешкой в голосе спросил волшебник. – И правильно делаешь. Потому что незачем было браться за такие вещи, в которых ровным счётом ничего не смыслишь. – Голос его посерьёзнел. – А потому, сестра, отошла бы ты сейчас в сторону... отошла подобру-поздорову, думаю, я знаю, как управиться с той дрянью, которую ты сварила.

Молодой волшебник говорил неторопливо, умиротворяюще, совершенно обычным голосом, словно успокаивая маленького ребёнка. Он не делал резких движений, ведьма-пантера не чувствовала никакой творимой волшбы – и всё же никак не могла унять колотившую её дрожь, даже забыв о самом страхе. Видно, было нечто превыше даже защитных сил звериного рассудка; умом ведьма понимала, что, наверное, самое лучшее сейчас – сделать всё так, как велит странный пришелец, но...

Ведьма слишком долго готовила это чародейство. Не только собирала редкие травы, коренья, иные, сугубо колдовские ингредиенты, не только отдавала последние гроши за особо чистый и тонкий уголь алхимического качества, которого требовалось чуть ли не полтелеги, а уж чем и как зарабатывались эти гроши, сейчас лучше и не вспоминать; нет, это варево, прежде чем попасть в котёл, слишком долго кипело в ведьминой душе, проникая в самые дальние её уголки, отравляя всё и вся; и мука разрыва с этим призрачным двойником задуманного ею чародейства оказалась поистине невыносимой.

Волшебник внезапно осёкся, он явно растерялся, даже отступил на шаг, как-то неуверенно выставив перед собой посох, словно для защиты.

Пантера ощущала его страх, он манил и притягивал, пьянил, лишая ведьму-оборотня последних, даже звериных инстинктов самосохранения и осторожности.

Чёрное тело взвилось в воздух, распарывая его сверкающе-шипастыми когтями. Алая пасть раскрылась, лапы вытянулись, готовые опрокинуть и подмять слабую, но такую сочную и лакомую человеческую плоть.

Маг не стал уклоняться. Просто взмахнул посохом – с такой быстротой, что раздался свист, – и прямо перед пантерой вверх взметнулись фонтаны земли.

Условия творимого заклятья требовали, чтобы ведьма развела свой костёр не где-нибудь, а на давно забытом и заброшенном кладбище, здесь, возле покинутой людьми и поглощённой Нарном деревни. Под землёй всё ещё оставались мёртвые – старый лес оставил в покое их кости. Враждебный людям, Нарн имел свои понятия о воинской чести и не тревожил покой ушедших.

Метнувшийся с быстротой, недоступной обычным пантерам, оборотень со всего размаха налетел на внезапно возникшую у него на пути преграду. Пантера взвыла от боли и ярости, кубарем покатившись по земле, беспорядочно суча лапами, – летевшая вверх земля, такая рыхлая на первый взгляд, оказалась крепче камня.

Однако и чародею пришлось отступить. По его лицу разливалась бледность, на удивление хорошо заметная даже сейчас, в ночном мраке. Можно сказать, его лоб и щёки светились – но, подобно луне, светились неживым, мертвенным светом, заставляющим вспомнить второе название ночного светила – «солнце мёртвых».

Каменное навершие посоха опустилось к развороченной земле. Оборотень ощутил накатившую волну магии – но не обжигающе жаркой, какой следовало ожидать от заклятий Белых волшебников, а, напротив, леденяще холодной.

Пантера оцепенела. Холод этого заклятья, казалось, вот-вот обратит в камень саму бешено струящуюся по жилам кровь, мороз пронзал каждую мельчайшую частицу её существа – и могучее заклятье Преображения, которое ведьма считала неодолимым, дало трещину. Холод чужой магии превратил его в ледяной монолит, а потом по блистающей поверхности этого монолита побежали бесчисленные трещины.

Когти втягивались обратно, исчезали клыки, лапы вновь становились руками, гротескная морда зверя – вполне миловидным женским личиком, совсем ещё молодым.

Маг сделал ещё шаг назад, тяжело опираясь о посох. Плечи его поникли; дышал он хрипло и с трудом. Видно, и ему эта волшба далась недёшево.

– Помешай своё варево... в последний раз, – неожиданно сказал он. – Вот-вот поспеет... тогда уж точно беды не оберёшься.

Он старался говорить по-прежнему спокойно, словно и не пришлось ему только что отбивать самую настоящую атаку самого настоящего оборотня, а потом ещё и возвращать этого оборотня в человеческий облик.

Ведьма кое-как поднялась, оправила порванное платье, провела рукой по спутанным, перепачканным землёй волосам. Магия пришельца на время пригасила охватившее чародейку безумие, однако та чувствовала, что ненадолго.

– Болит? – сочувственно спросил вдруг маг. – Понимаю. Сильно должно болеть. Так всегда бывает, когда долго заклятье сплетаешь... Сплетаешь, сплетаешь и никак сплести не можешь. Потом уже, случается, и сил назад повернуть нет.

Ведьма вздрогнула от неожиданности и невольно кивнула – чародей попал в самую точку.

– Я здесь не для того, чтобы драться, – пояснил пришелец. – Я пришёл помочь. Разреши мне управиться с твоим котлом... и ты увидишь, сразу полегчает.

Незнакомец говорил по-прежнему дружелюбно и ласково, но едва ли он мог предполагать, что ведьма сейчас способна заглянуть куда глубже, чем обычно позволяли ей её таланты. И то, что ведьма видела внутри, за привычной личиной чародея, пугало её больше, чем вся Святая Инквизиция Империи, Семиградья, Эгеста и Аркина, вместе взятая.

Там, внутри, клубились облака беспощадного, ждущего, голодного и алчного мрака, лишь изредка озаряемые мрачными алыми сполохами. Там гулял злой ветер, в котором воедино сплелись и боль, и гнев, и жажда крови – всё то, без чего не может существовать Тёмный маг.

И Сила тоже скрывалась в этих облаках, молчаливая и безжалостная. Дружелюбный и спокойный голос был маской, чувствовала ведьма. «Ему нужен только мой котёл, – подумала она. – Мои труды... планы... надежды... он просто заберёт всё себе... всё, всё рушится!»

От отчаяния она даже застонала. Маг начеку... он ей не по силам... он отобьёт любую атаку...

Любую, кроме?..

– Успокой меня! – внезапно выкрикнула она чуть ли не в полный голос, забыв об осторожности. Ей не надо было играть. Готовое вот-вот родиться заклятье причиняло ей не меньшую боль, чем покидающий материнскую утробу младенец. – Успокой меня! – И она потянула за шнурок, распуская завязки на юбке.

Она вовсе не отличалась любвеобильностью, обычно приписываемой ведьмам. Совсем даже напротив. Но сейчас – сейчас она просто не видела другого выхода. Или она возьмёт верх – или просто умрёт от мук так и не рождённого заклинания.

– Не сходи с ума! – резко отшатнулся маг. Но в голосе его ведьма с торжеством услыхала настоящий испуг. От этого волшебства он защиты не знал.