Кристенсен вышел из зала, за ним последовал Де Витт.

Спеер разразился хохотом, а Боган начал раздраженно бурчать. Слова «фабрикант», «делец» были самыми слабыми из его выражений, в подборе которых он не особенно стеснялся. Лизетти, напротив, радостно потирал руки – он обожал неразрешимые загадки.

Сам же Файрли не мог разобраться в своих чувствах. Все, что говорил Кристенеей о подходах к разгадыванию письменности пришельцев, казалось полнейшей чушью… Однако какова проблема!

Так или иначе, он волей случая вынесен из тихой академической кельи на фантастическую вершину, откуда можно либо с грохотом упасть, либо…

В зал вошел Хилл и почтительно произнес:

– Разрешите, господа, я покажу ваши комнаты. Утром я провожу вас в кабинеты и лаборатории, где вы найдете все необходимое.

Они вышли из административного корпуса. Ночь была ветреной, в воздухе неслись мириады колючих песчинок, затрудняющих дыхание, но небо было чистым. Файрли взглянул на россыпи дрожащих звезд и вспомнил слова Кристенсена о галактической войне между двумя суперцивилизациями. Он попытался представить, что стоит перед панорамой опустевшего поля битвы, где, наверное, еще носятся обломки боевых звездолетов и застывшие тела инопланетян, но тут Хилл шепнул ему на ухо:

– Боб, вы не против перекинуться на сон грядущий в картишки? Мне сегодня рассказали такой анекдот – обхохочешься…

– Бред…, бред… – прошептал Файрли и, зевнув, пошел спать.

Сильный мужской голос доносился из глубин времени и пространства. Слова были непонятны, но голос сам по себе завораживал. В его интонациях чувствовались властность и мощь, несгибаемая воля и открытость. Впрочем, может быть, Файрли это только показалось?

Он сидел в своей маленькой лаборатории, закрыв глаза, и слушал, слушал… Его пальцы инстинктивно выстукивали по столу ритм фраз, непривычный и все же, на удивление, знакомый. Де Витт сидел на соседнем стуле, слегка раскачиваясь, и искоса поглядывал на ученого. Ему не нравилось, что Файрли часами просто сидит и слушает речь пришельцев, ничего не делая, но от замечаний он пока воздерживался.

«О чем говорит этот инопланетянин, умерший десятки тысяч лет назад? – думал Файрли. – Быть может, это рассказ о галактической войне, ставшей причиной гибели его планеты? Нет, не похоже… Хотя что он может знать об интонациях существ, обитавших на другом краю Галактики?»

Не раз Файрли пытался заставить себя относиться к звукам речи пришельцев лишь как к объекту, подлежащему изучению; и всякий раз замечал, что сердце его начинает убыстрение стучать, на лице появляется испарина, дыхание становится прерывистым… Он не мог избавиться от ощущения, что инопланетянин рассказывает ему о чем-то очень важном, важном для них обоих.

Но о чем? Файрли казалось, что вот-вот стена непонимания рухнет и сразу же все станет ясно, до единого слова…

Де Витт смотрел на ученого гневным взглядом. Нет, он не испытывал ненависти к Файрли, но тот работал медленно, слишком медленно.

– Поставить еще одну запись?

– Достаточно на сегодня, – ответил Файрли.

Де Витт молча выключил усилитель и отсоединил от него квадратную коробочку цвета слоновой кости. Она была найдена в кратере Гассенди и представляла собой звуковоспроизводящий прибор инопланетян.

Конструкция ее поражала своей простотой: незамысловатая коробочка с гладкими стенками, а посреди – тонкая ось. На нее насаживался серебристый шарик – звуконоситель, и тот начинал вращаться. И все. Инженеры хватались за голову, пытались обнаружить в конструкции коробочки хотя бы следы усилителя, моторчика и источника энергии, но не нашли пока ничего.

Де Витт подождал, пока вращение шарика не остановится, а затем осторожно снял его с оси и положил в пенал с двумя десятками подобных же шариков, также найденный в развалинах.

Файрли потянулся и, глубоко вздохнув, спросил:

– Не могу понять, как столько информации могло уместиться на такой маленькой сфере. Мы слушаем ее уже какой день, и…

– Ну, это как раз совсем неудивительно, – буркнул Де Витт. – В качестве носителя информации теоретически могут служить и молекулы, и атомы, и даже электроны… Какой-то невидимый луч, испускаемый осью «магнитофона» пришельцев, сканирует поверхность шарика, а может быть, и его внутренние слои и снимает записанную там информацию. Куда важнее другое – какая это информация. Вы только вообразите, Файрли, в этом шарике, возможно, записаны практически все научные знания инопланетной цивилизации, тысячи важных технологий, в том числе и военного характера! Скажите откровенно, вы ощущаете хоть какое-то продвижение вперед?

– Мистер Де Витт, перестаньте меня третировать, – со всей возможной вежливостью сказал Файрли и включил обратную перемотку ленты – уже на обычном магнитофоне. – Вы хоть представляете, сколько времени требуется для перевода, а лучше сказать, для познания незнакомого языка, даже если вы и имеете отдельные двуязычные тексты? Десятилетия. А иногда – жизни нескольких поколений. Думаете, если вы набили лаборатории суперкомпьютерами, то остается лишь нажимать кнопки и ждать, пока машина заговорит на любом мертвом языке? Черта с два.

Тем более в таком случае, как этот.

– У нас нет в распоряжении десятилетий, – тихо сказал Де Витт, не сводя с ученого грустного взгляда. – У нас нет даже нескольких лет. Очень повезет, если у нас будут хотя бы месяцы.

Файрли в изумлении воззрился на него.

– Простите, что приходится давить на вас, но другого выхода нет, – продолжил Де Витт мрачно. – Вам известно, какой шум поднят вокруг базы на Гассенди. Пока нам еще удается отбиваться от русских, но в ООН далеко не все нас поддерживают. Что же тогда, войну начинать? Гуманоиды пытались удержаться в кратере, и вы видели, чем это кончилось. Нет, у нас есть лишь один выход – первыми овладеть знаниями могучей цивилизации.

И сделать это за очень короткое время.

– Отлично! – раздраженно воскликнул Файрли. – Вы мастер вызывать в людях энтузиазм, Гленн. Тогда, быть может, дадите мне наконец спокойно работать? Неужто вы не видите, что попросту стоите у меня над душой, а это может взбесить даже ангела?

– Ладно, Боб, не злитесь, – дружелюбно улыбнулся Де Витт и, к изумлению Файрли, вновь уселся в кресло. – Я вовсе не собираюсь вам мешать. Считайте меня студентом-недоучкой с чрезмерно развитым любопытством. Я вот уже третий день гляжу на графики, которые выдает ваш персональный компьютер, и не могу разобраться, что на них изображено. Не просветите, Боб?

Файрли несколько покоробила фамильярность Де Витта, но он решил не цепляться к мелочам.

– Это не графики, а диаграммы, показывающие относительную интенсивность звуков, которые я выделил в речи пришельцев.

– Кстати, они довольно просты, – заметил Де Витт.

– Да, их вполне можно воспроизвести, и это хорошо. Похоже, пришельцы действительно были гуманоидами… Так вот, я провожу сейчас анализ фонем, составляющих звуковую основу всякого языка, а затем предстоит тщательное изучение морфем, представляющих собой совокупность морфо…

– Файрли…

– Что-то неясно?

– Я был в Гассенди. Одним из первых вошел в пещеру и увидел развалины базы… Я шел по обломкам машин и каждую минуту ожидал увидеть тела пришельцев или хотя бы их скелеты…

Но останков мы не нашли – видимо, товарищи увезли погибших с собой. И сняли с разбитого космолета – а мы обнаружили в глубине туннеля космический корабль – все целые агрегаты и приборы. Противнику не оставили ничего, ничего!

Но для нас остатки звездолета – это целый клад. Мы нашли двигатель, реактор, генераторы, системы жизнеобеспечения, навигационные приборы. Этого вполне достаточно, чтобы в будущем построить свой собственный звездолет – если, конечно, вы с коллегами нам поможете. Но подумайте, есть шанс, что в Гассенди попадут наши противники. И тогда вполне возможно, что в первую межзвездную экспедицию отправится корабль, над которым будет развеваться чужой флаг!