И были разговоры и воспоминания.

Вот люблю я такие посиделки. Где можно поговорить обо всём по душам, где не нужно подбирать слова в разговоре. И никто не осудит, и не подожмет губы в неодобрении. Потому как много вместе пройдено и пережито.

Я рассматривала своих друзей с ласковой улыбкой и понимала, что люблю их. Люблю не за что-то, а за то, что они у меня есть. И это понимание, что я не одна на этом свете, грело мою душу.

— Ромка, ты чего не женишься уже? — Алька периодически «цепляла» его на эту тему.

Ромка со стоном хлопнул себя ладонью по лбу, откинувшись на кресле: «Алька! Ну, сколько можно?»

Затем вскочил, подбежал к трюмо, намазал губы красной помадой, развернулся к нам, захлопал глазками и пошел по комнате виляющей походкой и оттопырив мизинец:

— Мииилый, я сломала ноготь. Поцелуй меня — продолжал он, вытянув губы трубочкой.

Мы с Алькой от хохота повалились на диван, смеялись громко и долго, смотрели на Ромку и опять покатывались со смеху.

Ромка смотрел на нас веселыми глазами.

— Они же дуры! — грустно констатировал он.

Просидели допоздна и ребята остались ночевать у меня. Алька утром убежала на работу, напоследок обернувшись и послав воздушный поцелуй.

Ромка мужественно согласился проводить меня и, как он говорит, убедиться, что я действительно уеду и отдохну по-человечески.

Телефонный звонок отвлек от упаковывания дорожной сумки. Звонил Игорь Семёнович с искренними пожеланиями хорошего отдыха.

Уже в коридоре, проверяя выключатели и в голове перечисляя необходимые для отъезда дела, прозвенел ещё один телефонный звонок.

Мама Ева слегка волнующимся голосом произнесла загадочную для меня фразу: «Маргарита, запомни, что я скажу. Все будет хорошо и ничего не бойся. Ты поняла? Так нужно!» — произнесла она свою коронную фразу и положила трубку.

А я осталась стоять с трубкой в руках, смотря на неё, в недоумении, хлопая глазами. Ромка обеспокоенно повернул меня к себе за плечи, заглядывая в глаза. Я тряхнула головой, словно отгоняя наваждение: «Мама Ева умеет удивлять, честное слово. Стареет что ли? Говорит ничего не бойся. Так нужно, говорит».

Ромка, деликатно подталкивая меня к двери, вынес в коридор чемодан, сказал: «Если говорит, что так нужно, значит так нужно. Поняла? А вот если мы сейчас на поезд опоздаем, получим все».

На поезд я действительно чуть не опоздала. Бежали с Ромкой сломя голову. Я на ходу вдыхала неповторимый запах вокзала, рельс, смазанные смолой и еле заметным дымом от угля. Этот запах всегда к переменам: у кого-то вызывающий нервный трепет от поездки в неизвестность, у кого-то радостное возбуждение от предстоящей поездки, у кого-то просто возможность выехать за пределы привычной и порядком надоевшей жизненной круговерти.

Забежала в купе и села на своё место — уже объявили отправление. Привалилась к спинке и закрыла глаза. Вокруг суетились соседи, распихивая чемоданы. Затем, не успев, как следует устроиться на местах, начали доставать еду. От запаха варёных яиц и жареной курицы меня затошнило. В купе он концентрировался в закрытом пространстве, вызывая легкую тошноту.

Я так и сидела с закрытыми глазами, общаться с соседями совершенно не хотелось. Чуть позже я открою глаза, улыбнусь милым соседям, обсудим сотню тем, промоем косточки опостылевшему правительству. А пока мне просто жизненно необходима эта минута одиночества. Я сидела, намотав ремешок от сумки на руку, уцепившись за него как за спасательный круг. Навалилась какая-то эмоциональная усталость, накопленная за год. На море буду лежать как морская звезда и ни о чем не думать. Наверно я так и уснула, сидя.

Проснулась и приоткрыла один глаз. За окном темень. По купе гулял свежий ветерок, унося с собой вагонные запахи еды, едва заметного табачного дыма, влажного белья и дымка от угля в титане.

Ого. Вот это я отключилась. Сейчас еще подремлю, а потом и с соседями можно знакомиться. Они между тем переговаривались между собой: «Скоро в тоннель въедем».

Вот после него родимого и «проснусь» — решила я, пытаясь отогнать остатки сна.

По глухому звуку я догадалась, что поезд въехал в долгожданный тоннель.

Глухой громкий звук от стука колес ворвался в открытое окно. Звук искал выхода и бился о четыре стены закрытого купе. И теперь бесконечное мощное тук-тук-тук громко било в уши, забиралось в голову и отзывалось пульсирующей болью. Я поморщилась, не люблю громких звуков, теперь голова наверно разболеется. Машинист надумал сделать предупредительный сигнал и к бесконечному стуку присоединился громкий вой большой мощной железной машины. Поезд внезапно дернулся и меня, резко подбросило на месте и выбросило вперед. Голова взорвалась сотнями огней, и я отключилась.

***

Сознание возвращалось медленно. Не открывая глаз, я пыталась понять, где я и что, собственно говоря, случилось. Помню поезд и тоннель, помню звук эха, громким гулом врывающееся в открытые окна вагона, от которого невозможно было спрятаться. Помню ощущение толчка вагона и ощущение полета.

Авария на железной дороге? Это меня выбросило, получается? Глубоко вздохнула — боли в грудной клетке не было и приоткрыла глаза. Голубое ясное и чистое небо. Повернула голову набок: на все поле зрения трава, зелёная и такая сочная, кажется — дотронься пальцем, травинка лопнет и звук еле слышных колокольчиков со всех сторон. Дзинь-дзинь.

Напротив моих глаз на травинке шел, а не полз, жук. Странный он какой-то. Размером с грецкий орех. Его тело прикрывал панцирь фиолетового цвета. Две длинные задние ножки, на которых он шёл, сгибались ровно посередине в разные стороны. А передними короткими лапками он держал пучок травинок и жевал. Остановившись, он чуть наклонил свою голову, будто изучая меня, и поклонился в книксене.

Эк меня приложило то об землю. Уже галлюцинации начались, где это видано, чтоб жук поклоны бил.

Пошевелила руками, ногами, вроде ничего не болит.

Так, нужно порассуждать. Если меня отбросило при аварии, значит рядом должна быть железная дорога и наверняка экстренные службы подъехали. А может, просто людям нужна помощь.

Я, облокотившись на локти, села. В руках сжатый ремешок сумки. Ничего не болит. Потихоньку встала, оценивая ощущения в теле. Может у меня шок и я не чувствую боли?

Я осмотрела себя взглядом. Крови нет, замечательно. Ощупала ноги, руки. Голова на месте, шишек от ударов нет. Хорошо.

Так, стоп! Что это такое? Волосы. Почему они длинные? Чуть ниже лопаток. Этого же просто не может быть. Я же не могла здесь валяться так долго? Это же сколько нужно времени, чтобы они так отросли?

Я перекинула волосы на плечо, осматривая их, погрузила руку в волосы и провела по всей длине. Густые, мягкие, слегка завивающиеся на самых кончиках.

Я начала судорожно ощупывать себя. Вещи мои, тело, вроде тоже собственное. Одним движением руки резко дернула молнию на олимпийке. Вот моя, она книксен родная родинка, значит это я. Так, что еще можно посмотреть? А ямочки на щеках? Я улыбнулась, приложив пальцы к щекам. На месте.

Осмотрелась. Вокруг поляна какой-то неправильной овальной формы, окруженная деревьями. Нужно идти, только не знаю куда. Пойду прямо, там встречу людей и спрошу дорогу.

Перекинув сумку через плечо, я осторожно двинулась к деревьям, прислушиваясь к своим ощущениям в теле. Ничего не болело. Странно даже, но успокоившись по поводу повреждений, перевела взгляд на окружающую меня природу. Под ногами множество разноцветных цветов. Красиво. Черно-белые полосатые колокольчики звенели, задетые моими ногами.

— Так это вы звените? — я наклонилась к одному из них и легонько щелкнула по нему. Раздался нежный звук колокольчика. Я нахмурилась. Красиво, конечно, но нереально.

Наверно, я сплю. Ну конечно! Сплю себе, никого не трогаю и сон замечательный смотрю.

Стройные высокие деревья, окружавшие поляну, тоже были странные. Протянула руку и погладила ствол. Он был гладкий, как будто его обработали и покрыли лаком. Здесь что, массовый сабантуй праздновали? Подняла голову. Кроны деревьев образовали большую зеленую шапку, местами пропускающую солнечный свет. А от крон деревьев свисали плети разных размеров. Как сережки у берез, только гораздо больших размеров.