В их представлении во всем были виноваты духи, а против духов травки не канают. Так что Ортай предложил устроить большое камлание с принесением в жертву верблюда… после того как мы пересечем границы Иратуга, а Мсой утешил меня словами, что «такое со всяким бывает, видно, уж ничего не поделаешь, – духи оказались сильнее», и порекомендовал надеяться на лучшее. Впрочем, пообещав подержать верблюда, когда я буду перерезать ему глотку во время жертвоприношения.
В отчаянье я даже пару раз спел «Если хочешь быть здоров» и про «Доктора Айболита» над раной. А потом, понимая, какой же это идиотизм, со стыда поперся по лугам параллельно дороге, в надежде найти какую-нибудь суперисцеляющую травку, которую я опознаю… ну, наверное, инстинктивно. Говорят, собаки и кошки во время болезни жрут траву, которая идет им на пользу, находя ее неким волшебным чутьем. Хрен их знает, я готов был на все.
Даже на… Вонял труп суслика ужасно. Было странно, почему его до сих пор никто не сожрал, зазывный аромат падальщики должны были учуять с противоположной стороны долины. И тем не менее труп валялся в траве, а под лопнувшей кожей копошились отвратительные белые черви.
А ведь еще там, в Москве, я слышал байку про то, что черви в ранах даже очень полезны, поскольку выедают гниющее мясо, оставляя здоровое… Вот только бы еще знать – те ли это черви? И можно ли их вытащить из этой мерзости и засунуть в рану Лга’нхи, не перетащив заодно и миллиарды жутких микробов?
На всякий случай выковырял несколько штук и осторожно пересадил в кожаный кисет, где раньше хранил «золото Пивасика», – те немногие золотые и серебряные вещицы, что нашлись в его «закромах». (Только не надо думать, что я выкинул свои богатства, не настолько я был в отчаянии, просто пересыпал его в кошель из-под красок.) (Блин. Теперь понятно, почему наш шаман был весь обвешан разными кисетами, туесками и сумочками, а я-то раньше думал – это часть униформы Шамана, для большей понтовитости.)
Вечером я увидел, что мой приятель совсем плох. Лоб пылал, бред почти не прекращался, его то трясло от холода, то бросало в жар. Сволочь, – он и раньше-то был не слишком хорош. Но старательно делал вид, что все в порядке. Еще бы, разве эта скотина дубовая позволит себе хотя бы тень жалобы, пока находится в сознании? Нет, она будет из себя хрен знает чего изображать, терминатора, блин, жидкокристаллического, на котором раны сами собой затягиваются, а батарейки пердячим паром заряжаются… А вот потом, потеряв сознание, начнет стонать и скрипеть зубами. У, тварь, – ненавижу!
Так что, изрядно помучившись, я решился. За время пребывания в этом мире я уже успел насмотреться на мучительные смерти от заражения, так что понимал, что просто надеяться на чудо – бессмысленно. Надо предпринимать любые, пусть даже и самые безнадежные, попытки.
Поначалу, попав сюда, я долго не мог поверить, насколько же хрупка человеческая жизнь. Знал, но поверить и смириться не мог очень долго. Ни йода, ни зеленки, ни даже просто спирта. Да тут даже мыла не было, не говоря уж про антибиотики.
Потому иногда даже сильный и крепкий воин загибался от, казалось бы, пустяковой раны, а то и царапины, в которую попадала грязь. Чуть ли треть родов заканчивалась смертью роженицы, а уж когда раны принимали такой вид, как сейчас у Лга’нхи, – это почти всегда означало смерть. Неудивительно, что все так боялись духов, проникающих через «лишние» отверстия в теле, – смерть от гангрены была мучительна, а возможности лечения не существовало. Разве что ампутация, к которой прибегали чуть ли не в ста процентах случаев, даже в двадцатом веке.
Но ампутация, даже если представить, что я смогу ее сделать (а я точно не смогу), в данном случае делу не поможет. Жить калекой Лга’нхи не станет – гордость и воспитание не позволят. Оставалось только надеяться на чудо и червей.
Хорошенько наточив нож и подготовив бинты и травки, велел накипятить воды. Кто-то пискнул, но я глянул на него таким взглядом, что он сразу заткнулся… – надеюсь не навеки, но в случае чего, готов разработать для него и других местных глухонемых язык жестов.
Что было потом, лучше вспоминать не буду. Вскрыть раздувшуюся рану, осторожно подрезав почти скрывшиеся в воспаленном мясе швы, вытащить остатки ниток, выдавить и убрать из раны хлынувший гной вперемежку с кровью, отмывать в теплой воде червяков и запихивать их в рану… Бр-р-р… Если учитывать, что все это делалось при мерцающем свете факелов, под сдерживаемые стоны и скрежет зубовный Лга’нхи и под ненужные комментарии Ортая, Мсоя и еще пары воинов, держащих пациента за руки, за ноги. Хорошо хоть, что воспитание наших девчонок, также ассистировавших при операции, заставляло их сдерживать языки в присутствии взрослых уважаемых мужиков… Иначе бы у меня точно крыша съехала.
Потом долго думал – зашивать снова рану или нет. В конце концов решил пока оставить открытой, – ведь мне еще червяков убирать, так что я запихал в рану тампон из прокипяченной в отваре целебной травки ткани и плотно замотал все это безобразие… Вся операция, не считая подготовки, заняла от силы минут сорок, но ощущения были такие, будто сутки без остановки разгружал вагоны с гнилым мясом. И тяжко, и мерзко, и беспокойно…
Никогда не чувствовал в себе пристрастия к медицине! И если бы не отчаяние, ни в жизнь бы на что-то подобное не решился. И во второй раз, даже если от этого будет зависеть моя собственная жизнь, я таким делом точно заниматься не стану. Попеть песенки, поприкидываться шаманом – вот это по мне. Слепить там чего-нибудь, нарисовать – этому я учился. А вот болячки и раны – извините, нет. Впредь, ребятушки, я исключительно шаман промышленного типа. А по части лечения и прочих там дел – ищите себе настоящего специалиста.
Утром я опять устроил бучу. «Ехать на верблюде Лга’нхи больше не может, – категорично заявил я Ортаю с Мсоем. – Потому как он лежит без сознания и свалится с этакой громадины. Да и кровь в сидячем положении будет сильнее притекать к ране, а она даже не зашита. Так что мы его понесем. Быстро делайте носилки, и чтобы без возражений». Груз? Верблюд свободен… Вместо Лга’нхи на него центнера полтора повесить можно… Что такое «центнер»? Вот только и забот у меня, что вас таким премудростям учить. Ну-ка живо за работу!
Я был на взводе и, наплевав на все условности и авторитеты, командовал и распоряжался окружающими, словно своими рабами. И пофиг. Извиняться и наводить дипломатию буду позже, сейчас главное – вытащить Лга’нхи, и если ради этого мне надо будет набить морду самому Мордую, набью без сожалений и благоговения перед авторитетом Царя Царей. А когда Лга’нхи, внезапно выйдя из небытия, заявил, что он, видите ли, не позволит себя нести, а пойдет своими ногами… – я обложил его такими словами, за которые мне, при других условиях, лучше было бы убиться самому. Не дожидаясь страшной, но справедливой мести лучшего друга.
Но нервы мои были воспалены почище, чем раны Лга’нхи, и сейчас меня несло так, как Остапу Ибрагимовичу даже не снилось, и смертным было лучше не вставать мне поперек пути, когда я в таком состоянии.
Потому идею убрать моего приятеля подальше от демона Ортай с Мсоем одобрили. Дураку (и даже дебилу) должно быть понятно, что ездить раненому человеку на демоне – не лучший выбор, проще уж в муравейник закопаться. Количество муравьев и духов будет примерно одинаковым, а вот опасность муравьи представляют меньшую – максимум обглодают тело до косточек, в то время как духи…
А вот идея тащить носилки со здоровенной тушей Лга’нхи почему-то была воспринята без всякого энтузиазма. Пришлось закачивать энтузиазм вручную, обещаниями дождя из жаб, нашествия саранчи, превращения всей окрестной воды в кровь и исполнения моих личных трактовок репертуара группы «Руки вверх». Я даже наорал-навыл что-то типа «Ай-яй-яй девчонка…», в результате чего на солнышко набежала какая-то тучка, в траве примолкли кузнечики, и в возникшей тишине стало слышно, как где-то далеко в горах предвестником ужасной смерти тоскливо завыл шакал. Публика сочла мои доводы убедительными и больше не осмеливалась возражать. Носилки сделали, и мы наконец-то снова двинулись в путь.
