– Я много думал над тем, что мне рассказали о твоих делах, – хитро поглядывая на меня, подошел к завершению своих рассуждений Царь Царей. – Но так и не смог понять, то ли ты и впрямь великий Шаман, повелевающий духами и демонами, то ли до безумия дерзкий плут, то ли и впрямь дебил!

Вот так вот… А вы, дедушка, сами-то не из попаданцев будете? Уж больно высокий у вас уровень политической культуры – сиречь цинизма и хитрожопости.

Я бы мог сказать – запустили козла в огород… Вернее, двух козлов и козу.

Но, ясное дело, не скажу, хотя среди горских ребят козел – животное весьма почтенное и сравнением с ним обидеть нельзя. Местные овцекозлы – животины крупные, ловкие и отчаянно смелые. Лазят по таким скалам, куда не всякий современный мне альпинист с кучей «космического» оборудования посмеет сунуться, и, по рассказам очевидцев, в одиночку отгоняют шакалов от своих самок с козлятами и вроде даже не боятся противостоять мохнатым тиграм, якобы тоже забредающим время от времени в горы. (Хотя насчет тигров я сомневаюсь – они овцебыков на раз-два рвут, где уж тут козлам…) Потому-то козлы тут пользуются вполне заслуженным уважением, и обидеть сравнением с ними нельзя, особенно учитывая легенды о сексуальной мощи этих зверушек.

Впрочем, я-то парнишка московский. И слова «козел» и «коза», даже произнесенные на ином языке и обозначающие не совсем то животное, один хрен вызывают те еще ассоциации.

Так что никаких козлов и никакого огорода. Да и сравнивать сокровищницу Царя Царей Леокая с каким-то там огородом – это просто оскорбительно.

Лга’нхи было хорошо – он сразу поковылял к оружию. Осакат, ведомая каким-то чисто женским инстинктом, ломанула к украшениям и тканям, а я застыл в растерянности – глаза разбегались, хотелось запустить руки в каждый сундучок, обшарить каждую полочку и исследовать любую непонятную вещицу. Увы, на это ушел бы ни один день, а время было довольно ограниченно.

К счастью, с нами был и сам Леокай. Добрый дедушка спас меня от разрыва в клочья, под воздействием жадности, вступившей в реакцию с любопытством, одним лишь своим присутствием. Но опять же, не сразу. Видно, это было еще одним тестом из арсенала его хитрожопости – понаблюдать за реакцией человека, попавшего в эту реально сокровищницу.

Полагаю, даже в современном мне мире она сошла бы за таковую, и не только в качестве чулана музейных экспонатов. Ну да, – сотни копий, кинжалов, мечей, топоров, панцирей, шлемов и прочего оружия, – были бы не более чем экзотическим приветом из прошлого. Но вот золото и драгоценные камни – это универсальная валюта на все времена. И тут этого добра хватало и в качестве украшения застольной утвари, одежды и того же оружия, и самого по себе. В одном сундучке я заметил хранящиеся там слитки золота. Хотя в другом, правда, гораздо большем, складировались слитки бронзы, тоже представлявшей в местных условиях немалую (а может, и большую, чем золото) ценность. Тут же хранились и слитки меди и олова. А одну из чаш, этак полуведерного объема, в которую Леокай услужливо посветил факелом, заполняли чарующе сияющие в отблесках огня камушки. Я в камнях не особо разбираюсь, но то, что это были не булыжники, определил без труда. Думаю, в моем мире эти полведерка потянули бы на многие годы более чем беспечной жизни. Так что даже грабителю из современного мне мира было бы чего тут пограбить, а для местных – это вообще пещера Али-Бабы, Форт-Нокс и Алмазный фонд в одном флаконе. Даже у меня, при виде всех этих богатств, все мысли мгновенно вылетели из головы и полезли шариться по полкам, сундукам и кувшинам. Что уж говорить о местных ребятах, которые таких сокровищниц не видели даже по телевизору? Да, тут душа обнажается сразу, и все тайные мыслишки выползают на стеклышко микроскопа, в который пялится хитромудрый глаз дедушки Леокая.

Тем удивительнее мне было, что вход в эту пещеру Али-Бабы охранялся лишь единственным стражником, стоящим перед дверью без всякого замка (похоже, их тут еще не придумали), «запечатанный» печаткой-перстнем Леокая. Шо называется, приходи кто хочешь, бери что хочешь… По мне, так каждый, побывавший здесь хоть раз, обязательно захочет вернуться и втихаря набить карманы, и ни страж, ни веревочка, пропущенная между скобок на двери и косяке и скрепленная комком воска, преградой жадности не станут. Может, я чего-то не понимал в менталитете местных, а может, Леокай был не так прост, и сокровищница была набита тайными ловушками… Кто знает?

Дав нам поглазеть и потискать сокровища минут десять-пятнадцать, дедушка Леокай наконец соблаговолил вернуть нас из волшебного сна в суровую реальность и велел следовать за собой.

Оценить, насколько крута вещь, ради которой мы пришли сюда, можно было хотя бы потому, что, в отличие от сундуков с золотом, бронзой и каменьями, она хранилась в отдельной запечатанной еще одной печатью Царя Царей комнатушке, где-то в самом дальнем углу сокровищницы.

Судя по слою пыли, открывали сей «спецфонд» нечасто. Стоило нам войти, как огромные клубы ее взмыли в воздух, заставив нас всех расчихаться. Но когда в тусклом свете факела мелькнул знакомый блеск, я понял, что оно того стоило. Потому что это было… Впрочем, лучше не забегать вперед, а вернуться на пару дней назад, к тому времени, когда принесенное нам с Леокаем пиво еще не было допито…

Вот так вот…А вы, дедушка, сами-то не из попаданцев будете? Уж больно высокий у вас уровень политической культуры, сиречь цинизма и хитрожопости, – мелькнуло у меня в голове. Захотелось даже рявкнуть: «Колись, сука», на родном русском, или что-то похожее, на почти повсеместно известном в моем мире английском, которого я, впрочем, все равно не знал.

Но вот не тянул Леокай на попаданца. Чуть раскосые, такие же, как у Лга’нхи, но чем-то неуловимо отличающиеся от моих, глаза и светлосоломенная шевелюра. Достаточно редкое сочетание в моем мире, и почти норма у местных. Можно сменить имя, научиться говорить на другом языке… даже привычки тела можно изменить, чтобы там не думал себе Леокай. Но вот такие глаза не подделаешь. Так что никаких выкриков с места на иностранных языках, потом замучаюсь объясняться, что это было.

– Ну тут ведь это… в смысле. Я ведь не того… – не вынеся пристального взгляда дедушки, я начал бормотать первое попавшееся, что пришло мне на ум. – Я ведь так – иду себе, никого не трогаю. Прохожий я!

Шо называется – «Упс», кажется, сказал что-то умное. Дедушка не стал задавать новых вопросов, а о чем-то задумался, и очень надолго. А я прильнул к пиву, не желая прерывать его глубокомысленного молчания, заодно пытаясь сообразить, чего же я сказал? Собственно говоря, я тут и правда чужак-странник, абсолютно новая концепция для этого мира. Пришел, набедокурил и слинял до того, как начали бить. Не нужно поддерживать репутацию, не нужно заботиться о долгах и обязанностях. Слово «проходимец» – не мое изобретение. Им мудрый народ отметил таких вот, как я.

– Вот, значит, как… – прервал свое мудрое молчание дедушка этими, не менее мудрыми словами. – Прохожий… «прохожий». – Он покатал это слово на языке. – Наверное, ты всегда был прохожим. Даже у степняков. Иначе бы не выжил, когда погибло все племя.

(…М-да, умеет дедушка сказать обидное. Но ведь подметил точно.)

– Ты интересный человек, – хитро глянул на меня, словно бы я был алмазом в руках дикаря, готового обменять его на связку стеклянных бус… или этаким экзотическим павлином, которого велено подать к царскому столу, решив предварительно вопрос, в каком виде он наиболее вкусен. И, ясное дело, мне это очень не понравилось. – Расскажи как мне про Иратуг, – продолжил он, вдруг резко меняя тему.

Я рассказал. Чай, не в первый раз. Мы тут на каждом углу кричали, какая кака этот Иратуг, и особенно его убогое поросячество царек царьков Виксай. Как они там, извращенцы этакие, публично срут на Законы Гостеприимства и Кодексом пяти Добродетелей подтираются. Варят к тому же поганое пиво, а женщины у них сплошь усатые и плоскогрудые. А еще… В подобных рассказах я достиг такого совершенства, что как-то раз, на пиру, чуть не собрал армию добровольцев, готовых немедленно идти бить морды всем иратугцам, начиная с Виксая и заканчивая последним пастухом. Правда, наутро, когда был намечен сбор войск, под мои знамена никто не встал… включая меня, валявшегося в тот момент с жутким похмельем.