На следующий день после моего гнусного вранья, едва проснувшись, Лга’нхи уже собрался отправиться в наш дурацкий квест. Мне пришлось долго уговаривать и убеждать торопыгу, что сначала ему надо поправиться, залечить раны и собраться с силами. А я, мол, тем временем сделаю нам оружие…

Сделал пару копий, обычной длины ему и покороче, больше подходящее для метания, для себя. Нашел «правильный» камень, правда, без дырки, и сделал кастет, обвязав камень веревкой. Это для Лга’нхи, – сам я этими штуками толком пользоваться так и не научился. Ну да у меня была гибкая дубинка. А еще я сделал лук. Естественно, себе. Благо древесина железного дерева была просто самой природой создана для таких поделок. И под презрительными взглядами Лга’нхи начал учиться им пользоваться. Не скажу, чтобы научился… Но к тому времени, как мой приятель смог наступать на больную ногу, выпустив десяток стрел, хоть одной из них я поражал мишень, стоящую от меня в паре десятков шагов. По сравнению с первыми опытами это уже был немалый прогресс.

Питались мы все это время рыбой, хотя Лга’нхи и кривился при виде ее, будто бы я ему живых червей есть предлагал… Еще я охотился, ну, по крайней мере, ходил на охоту. Только вот возвращался с добычей не часто. Часть добычи (в основном рыбу) коптил в дыму костра, без соли конечно, все запасы соли утащили враги. Насколько долго продержится сия консерва, я не знал. Но выходить в дальний путь без запаса еды мне казалось такой же глупостью, как моему приятелю идея заготавливать еду впрок и таскать ее с собой. Но как обычно бывало в данном месте – в споре победил тот, кто ходил на двух ногах и добывал пищу… Впрочем, Лга’нхи рыбу настоящей пищей не считал и к моей коптильно-заготовительной придури относился с философским спокойствием – коли хочет Дебил играть в эти игры, пускай играет. Воину спорить с дураком не пристало… Если бы еще из-за моего хомячества нам не приходилось жить почти впроголодь… но от голода мы не умирали, и ладно.

Травка ли шамана, которую я регулярно прикладывал на раны приятеля, помогла, или его бычье здоровье, но на поправку он шел довольно быстро. На голове, правда, остался жуткий шрам, пересекающий плешь почти по всей левой половине черепа. А наступать сломанной ногой он мог, только опираясь на копье. И уже недели через три удержать его на месте стало невозможно. Мы тронулись в путь… Он ковылял, используя копье как костыль, а я почти без труда поспевал за ним на своих здоровых ногах.

Путешествие наше проходило удивительно спокойно. Большинство родов откочевало к югу, а за ними ушла и основная масса хищников. Да еще мы, чтобы не нарываться на неприятности, выбрали пути, проходящие стороной от основных маршрутов кочевий. Иногда этот «обходной» путь оказывался даже прямей проторенного, поскольку обычно кочевники шли там, где могло пройти четвероногое стадо. Мы же двигаясь по крутым холмам, болотцам и перелескам, старательно избегая нежелательных встреч с другими племенами. Раз пять-шесть мой приятель заставлял меня залечь в траву и лежать не двигаясь, утверждая, что в отдалении проходит чужое племя. Сам я ничего подозрительного не замечал… Ну да ведь это я! Впрочем, частенько после этих «залежек» мы пересекали свежий след прошедшего стада. Так что сомневаться в способностях своего спутника у меня не было никаких оснований.

Четвероногие враги нас тоже почти не беспокоили. Только разок из зарослей кустарника на нас прыгнула парочка тигров. Но видно, что это были еще молодые, не старше двух лет самцы, только-только изгнанные из прайда. Опыта охоты на людей у них явно не было, так что они поперли на нас напролом, будто мы газели какие-то и сейчас побежим от них сломя голову. В результате одного мой приятель с ходу поймал на копье, а второго (не без гордости могу сказать) прикончил я сам!

Хотя… Говоря правду, и сам не понял, как это сделал. Когда лежащая передо мной трава вдруг задвигалась и, превратившись в комок шерсти, с бешеной скоростью понеслась на меня, я швырнул в ее направлении свой дротик. Не метнул. А именно швырнул с перепугу. Будь у меня в руках лук или тапочек – швырнул бы и то и другое. Но то ли поспособствовало то, что в последние дни я немало тренировался в метании дротика (под презрительными взглядами Лга’нхи). А скорее всего, какой-то бог, назначенный в этот день приглядывать за дураками и убогими, был на моей стороне… но дротик, чиркнув тигра по волосатому боку, вошел куда-то между задней ногой и пахом, и следующим движением тигр сам загнал его настолько глубоко, что животное занесло и развернуло. Тут уж подоспел я и начал, испуганно подвывая, наносить беспорядочные удары по бьющемуся полосатому ужасу… Не уверен, что удары помогли. Скорее тигр просто изошел кровью. Но в конечном итоге я с гордостью приписал себе заслуженную (а кто скажет что нет?) победу. И в результате наконец-то обзавелся тем, о чем мечтал всю жизнь, – ожерельем из зубов и когтей тигра! Еще там, в Москве, в далеком детстве, читая «Борьбу за огонь», увидел картинку дикаря с таким вот крутейшим ожерельем и реально впечатлился. В смысле, не столько от ожерелья, сколько от книжки. Несколько месяцев только в первобытного дикаря и играл… Воображал себя крутым и опасным мужиком, выходящим с дубиной на пещерного медведя и рассекающего по первобытной степи в ожерелье из клыков и когтей больших и опасных кошек… И вот сбылась мечта идиота. Я дикарь, а передо мной убитая мной кошка… Конечно, поменьше пещерного льва или даже нашего тигра, но все равно круто!

В принципе, мохнатые тигры – тиграми не были, хотя и были вполне себе мохнатыми. Я их так называл благодаря похожему полосатому окрасу. Только полосы были черно-серые, как у запылившейся зебры. Размером эти тигры были, наверное, с леопарда, только более массивные, и имели густую шерсть. Когда тигр нападал или дрался, эта шерсть поднималась дыбом, и он превращался в этакий мохнатый шарик с торчащими из него саблезубыми клыками и мощными когтистыми лапами. Обычно этой нечисти в степи было полно. Иной раз наши воины каждый день приходили, хвастаясь очередной победой над тиграми… А подчас мы находили туши овцебыков, а то и кого-то из своих соплеменников, обгрызенных характерными саблезубыми клыками. И я представлял, как сейчас, где-то там в степи, тигр хвастается своей победой… Тигры, в представлении местных, были чем-то вроде хорошо проверенных и надежных врагов. Почти вся мифология местных крутилась вокруг овцебыков и тигров… А местный парень не мог даже претендовать на звание воина, пока не убьет первого тигра и не обзаведется ожерельем из его когтей и клыков… Так что торопящийся спасать мир (конечно, исключительно свой маленький мир), Лга’нхи вполне с пониманием отнесся к моей идее задержаться тут на пару дней, пока я не выдолблю из челюстей здоровенные клыки, не вырежу когти и, обвязав их изящно шнурком, не сделаю себе атрибут, достойный воина… Малость гундел, правда, что убил я его не совсем по правилам. И что по-настоящему-то старшие воины никогда не позволили бы мне надеть знак воинского отличия… И ему бы как последнему оставшемуся воину тоже надо бы… Я с ним спорил, возражая, что важен не процесс, а сам результат. Я, может, и не гений логики и прочих рассуждений и адвокатских уловок. Но запутать и переговорить дикаря особых проблем не было. Вот убедить – это было сложнее. Опутанный и убежденный, но понимающий, что все не так и не правильно, Лга’нхи злился и орал. Но теперь я его криков и злости больше не боялся! И не потому, что обзавелся таким крутым знаком отличия…

Лга’нхи быстро шел на поправку, не прошло и трех недель, как он забыл, что такое опираться на копье, и все время пытался двигаться в обычном для себя темпе. Я, конечно, уже давно не был тем задохликом, что попал сюда семь-восемь лет назад. Когда вокруг тебя все бегают, то и сам как-то поневоле привыкаешь двигаться в их темпе. Да и отсутствие мягких диванов, телевизора и компа, а также присутствие множества «тренеров», всегда готовых пнуть тебя по заднице, если заметят сидящим без дела, существенно укрепили как мои мышцы, так и дыхалку. Теперь я, по моим старым московским меркам, был изрядным атлетом и вообще – крутым парнем. Теперь я без особых проблем пробегал марафон прежде, чем у меня начнет колоть в боку из-за поломанных ребер. Мог тащить немаленьких размеров бурдюк с водой на длительное расстояние. Да и по части реакции, после драк с местными детишками и охоты за кроликами, мог дать немалую фору «московским спортсмэнам». А отдышавшись после марафона и сбросив бурдюк с плечей, я был готов работать, работать и работать (попробовал бы не быть!). Но несмотря на все это, увы, с Лга’нхи в беге мне было все равно не сравниться. Местные были прирожденные бегуны. Кочевники, не знающие, что такое седло… Естественный отбор превратил их в высоких, длинноногих, поджарых и очень выносливых бегунов. Я рядом с ними казался себе беспородным осликом, рядом с призовыми скакунами… Так что угнаться за Лга’нхи мне не светило. Первое время, едва набравшись сил и вновь передвинувшись (в своем понимании) на первые строчки рейтинга в нашем небогатом хит-параде соплеменников, он по старой привычке начал подгонять меня пинками и оплеухами. Я ведь, в его представлении, снова стал неполноценным дебилом, которого он, воин, просто обязан вразумлять и наставлять на путь истинный. Но тут уж я устроил скандал, сел на землю и пообещал, что не тронусь с места, если он не прекратит раз и навсегда это свое воспитательное воздействие. А без меня, мол, ему меч с амулетом не найти никогда, поскольку духи говорят только со мной! Лга’нхи был искренне шокирован моим поведением. Мои нахальные требования противоречили интересам общества, заветам пращуров и правильному фен-шую. Я ведь не только задерживаю возрождение племени своим медленным бегом, да еще и не позволяю ему исполнять обязанности старшего по отношению к младшему – подгонять и вразумлять. А ведь он это делает исключительно ради моего блага и блага всех хороших людей на свете. (В его представлении, всеми хорошими людьми на всем белом свете оставались только мы двое. Остальные были врагами. И об этом мне с ним еще предстояло поговорить.) Но я уперся и, беззастенчиво напирая на авторитет духов, запретил ему меня пинать, толкать, лупить, отвешивать оплеухи, зуботычины и подзатыльники. Видно, авторитет духов помог, и он нехотя, с сомнением, согласился на такой оригинальный и неестественный способ общения… Раздухарившись, я было попытался еще и «Дебила» отменить… Начал требовать, чтобы он звал меня «Петр»… Увы, «Петр», в его понимании, был бессмысленный набор звуков. А ведь даже животным дают имена со смыслом… Он просто тупо не мог запомнить этого «Петра», в его памяти каждое имя должно было ассоциироваться с каким-то образом. Когда я это понял, то сдуру, запутавшись в лингвистических дебрях, предложил ему звать меня «Камнем», что есть буквальный перевод «Петр» с греческого. Лга’нхи долго катался по траве и ржал. Я стоял и грустно смотрел на него, проклиная себя за то, что так опростоволосился. Обзывалка «камень» у местных была куда обиднее, чем «Мунаун’дак», сиречь – Дебил. Так что он, в смысле «Дебил», так и остался, лишь иногда, под хорошее настроение, Лга’нхи, демонстрируя свое непревзойденное в первобытных масштабах чувство юмора, звал меня камнем и, захлебываясь смехом, объяснял мне же, что это я сам так попросил себя называть. Эта шутка ему никогда не надоедала. Хорошо хоть шутил он не так уж часто.