– Гра’мерси. – Та протянула дистрофично-тонкую руку.

Джейн отдернула амулет.

– Есть цена.

Темные глаза погасли и сделались жестокими, губки чуть разошлись вверх-вниз, обнажив крохотные жемчужные клыки. Джейн тем не менее продолжала:

– Где я могу получить информацию о контрацепции?

Полное изумление. Затем:

– Контрацепции? Ты?!

Девочка-стрекоза запрокинула голову в приступе жестокого эльфийского смеха.

– Ты его хочешь или нет?

– Давай сюда.

Амулет едва коснулся ладони девочки-стрекозы и пропал. Она развернулась и зашагала прочь, оставляя в воздухе за собой слова:

– Пег с Помойки. Она берет серебром.

Джейн потребовалось несколько недель, чтобы набраться смелости. Но холодным дождливым утром в начале Вдовьей Луны Джейн стояла в своей тонкой ветровке, дрожа от холода, перед жилищем Пег – обшарпанным кирпичным домишкой, одним из многих, чьи задворки выходили на свалку. О том, что здесь обитает ведьма, свидетельствовала лишь ржавая жестяная табличка с изображенным на ней двуглавым топориком. По фасаду причудливо извивалась трещина, расколовшая кирпичи надвое, большинство стекол в окнах заменил пластик. Шторы были задернуты.

Джейн стояла у крыльца, не в силах подойти ближе. За исключением той отчаянной ночи, когда они сбежали с завода, она никогда всерьез не бросала вызов дракону. Во всяком случае, не по такому поводу! Приход сюда подразумевал, что в ее вере образовалась брешь, ибо девственность являлась непременным условием практической инженерной магии. Технологические причины этого не были ей известны, но она знала, что все большие корпорации кастрируют своих инженеров, прежде чем доверить им какую-либо серьезную работу.

Она вынула из кармана клочок бумаги, спертый у Балдуина. Края вчетверо сложенного листка пообтрепались и стали серыми. Джейн развернула его и прочла. Он по-прежнему говорил о том же.

«Сделай глубокий вдох, – сказала она себе. – Поднимись по ступеням. Подойди к двери. Постучи».

Готово.

Долгое молчание, скрип, потом опять тишина. Дверь отворилась.

– Да? Чего надо?

Пег оказалась жирной старой каргой, густо накрашенной, с торчащей изо рта сигаретой. На ней был махровый халат и стоптанные коричневые шлепанцы. Под глазами у Пег темнели круги, а в руке стыла чашка кофе.

– Я могу зайти попозже, если хотите, – проблеяла Джейн. – Я не хотела вас будить.

Нарисованная бровь поползла вверх. Красные губы насмешливо изогнулись.

– Или туда, или сюда, только не стой в дверях. Я себе тут задницу заморожу.

Пег придержала дверь, и Джейн протиснулась мимо ведьмы в дом, приминая ее мягкий живот и страшных размеров груди. От халата ударял в нос затхлый запах никотина и благовоний.

В камине мерцал телевизор, передавали новости о беженцах, спасающихся от бойни в Каркассоне. Пег раздраженно щелкнула пальцами, и ящик выключился. Слишком маленькую и душную гостиную загромождали секретеры, приставные столики и стулья. Тут присутствовали гномья наковальня, гравюры с изображением освежеванных лошадей, аптекарский шкафчик черного дерева, законсервированный в растворе морской соли гомункулус. Все это напоминало некий несопоставимый по деталям коллаж из вырванных журнальных картинок; глазу никак не удавалось сложить их в осмысленное целое.

– Сядь, – велела Пег. – Я пойду что-нибудь накину. – Она протиснулась за портьеру на двери, и кольца на штанге звякнули.

Джейн, сложив на коленях руки, ждала хозяйку. Электрический обогреватель посредине комнаты гудел и слабо потрескивал. С одного боку девушке было жарко, с другого холодно. Гомункулус пялился на нее мертвыми, изумленными глазами, словно говоря: «До чего же ты уродливое создание».

Она отвернулась. Под стеклянным колпаком на каминной полке стояли позолоченные бронзовые часы. Она различала мучительное подергивание секундной стрелки, но, поскольку воздух внутри отсутствовал, механизм не издавал никаких звуков. Спустя непродолжительное время девочка снова обнаружила, что смотрит на маринованного уродца.

«Ненавижу тебя, – говорило застывшее на его лице выражение, – потому что ты можешь двигаться, а я нет, потому что у тебя есть свобода, которую я и не надеюсь обрести, а ты с ней ничего не делаешь».

Джейн поерзала на стуле.

У стены высился стеклянный стеллаж, подсвеченный скрытыми лампами, так что полки сияли холодным, недобрым светом. На них ровными рядами выстроились яйца, безумно разнообразные, все одинакового размера, вырезанные из малахита и прозрачно-белого, как снежинка, обсидиана, из зеленого и розового оникса, золотистого рутилового кварца и сияющего синим аргоновым огнем опала. Попадались и хрустальные шедевры с миниатюрными сценками внутри, городами и горными пейзажами, играющими детьми. Блошки с человеческими мордочками держали в лапках корзинки с яйцами, внутри которых помещались меньшие блошки с корзинками еще меньших яиц.

Джейн не понимала, почему вид всех этих яиц наполняет ее отвращением, но дело обстояло именно так. Ее тошнило при одном взгляде на них. Отвернувшись, она снова встретилась взглядом с выпученными глазами недовольно кривящего губы гомункулуса.

«И дура к тому же».

Джейн моргнула.

– Привет? – неуверенно произнесла она.

«Да уж пора бы. Ты словно тусклая лампочка, не так ли? Гримаса эволюции. В семье не без урода».

Для мимолетной мысли выходило довольно грубо. Джейн с любопытством подошла к бутылке и коснулась ее стекла. Маленький человечек внутри был белый и раздувшийся, словно готовый лопнуть гриб-дождевик.

– Ты живой?

«А ты?»

Джейн отошла от бутылки. Наверное, надо что-то сказать, но что?

«Спроси меня, чего я хочу, – предложил карлик. – Над этим всегда можно посмеяться».

– Чего ты хочешь?

«Я хочу умереть. Хочу затолкать ведьму в эту бутылку и чтобы она мучилась, как я. Хочу знать, кто стоит у тебя за спиной».

Джейн резко обернулась. Никого. Когда она снова повернулась к гомункулусу, тот заметил насмешливо:

«Разумеется, оно не собирается торчать там, когда ты смотришь. Не на того напали. Посмотри на наковальню. Видишь кувалду? Разумеется, видишь».

На наковальне, на расстоянии меньше вытянутой руки от гомункулуса и так, чтобы он все время его видел, лежал двадцатифунтовый молот.

– Да.

«Подойди к нему. Дотронься до молота, вот и все, чего я прошу. Разве он не приятен на ощупь? Такой крепкий и тяжелый».

От окна прямо в уголок глаза подменыша упала тонкая полоска серебристого света и ослепила ее. Джейн отодвинулась, но перед глазами прыгали крошечные солнышки. Накатила слабость, голова кружилась, все казалось нереальным.

– Наверное…

«Проведи ладонью по рукояти. Какая гладкая. Приподними. Почувствуй его вес. Почувствуй, как напрягаются и перекатываются мышцы. Какое чудесное ощущение, какое удивительно настоящее: надо стать парализованным, как я, чтобы оценить это в полной мере. Подними чуть выше. Покачай туда-сюда. Почувствуй силу инерции, ощути, как тебе приходится напрягаться, чтобы справиться с ней».

– Ты прав. – Джейн никогда раньше сознательно не уделяла большого внимания тому, как работает ее тело, – интересное ощущение. Казалось, комната уплывает куда-то, тонет в нарастающем гудении обогревателя. – Довольно забавно.

«Теперь подними молот над головой. Почувствуй, как дрожат руки под его весом. Как обух его стремится к земле. Он хочет перевесить и устремиться по дуге вниз. Чувствуешь?»

– Да.

«Тогда опусти его вниз – быстро! Разбей бутылку!»

Джейн чуть было его не послушалась.

– Нет! – В последнее головокружительное мгновение девочка увела молот в сторону и со звоном и грохотом уронила на наковальню. Потом отступила к своему стулу и села. – Зачем ты это делал?

«Не останавливайся, когда мы подошли так близко! Освободи меня. Дай мне забвение. Можешь сказать ведьме, что это я тебе приказал».

– Ага, прекрасно, – Джейн не двинулась с места, – и что она сделает, когда обнаружит, что я разбила ее вещь? Ее бутылку. Вряд ли обрадуется. Может, даже накажет меня.