– Что станет с домом на авеню Малахов? – спросил он, чтобы отвести разговор от Валлонга, который перерос бы в тему для споров.
– Надо об этом подумать, и мы все вместе решим. Можно его продать, чтобы оплатить права наследования, – предложил Винсен.
– Продать?
Раздосадованный такой перспективой, Даниэль встал с дивана, удалившись от Софии.
– Черт возьми! Никто из нас не нищенствует, насколько я знаю! Почему бы его не сохранить? Вы бы продолжали там жить, Мари и ты, и платить нам что-то… типа ренты, ожидая…
– Ожидая чего? – взволновался Винсен. – Наши дети растут, в один прекрасный день они уйдут. Ты представляешь нас там вдвоем? И потом…
Он хотел перехватить взгляд Алена, но тот все еще стоял у окна и упорно смотрел на ковер. И он неохотно закончил:
– Твое решение не устраивает Алена, я предполагаю.
Алена застали врасплох, он поднял голову, засомневался и, наконец, пожал плечами.
– Делайте, что хотите, мне плевать, я не хочу говорить сегодня о деньгах.
Он пересек комнату, чтобы выйти, но Мари разом встала с кресла, загородив ему проход.
– Ан нет, это слишком просто, останься! Мы должны продолжить этот разговор. У тебя нет никаких причин, чтобы не принять свою долю. Она может понадобиться тебе для твоего хозяйства. Столько, сколько ты нам сейчас скажешь…
Мари его искренне любила, он это знал, тем не менее, у него возникло желание небрежно отстранить ее со своей дороги.
– Клара очень щедро обошлась со мной, – ответил он. – Она оплатила мою первую подержанную машину, мою первую дробилку, мою первую центрифугу. Когда она увидела, что я с ними сделал, она дала мне оливковые деревья. Она даже приняла мою сторону против своего любимого сына!
– Ты говоришь о моем отце? – бросил ему Винсен.
– А о ком еще, как ты думаешь? В любом случае не о моем, не думаю, что она его сильно любила.
Стоя в разных концах комнаты, они смотрели друг на друга с вызовом. Другие больше не существовали. Именно для них этот вопрос был самым тяжелым. Ален продолжил решительно:
– Когда твой отец заставлял меня писать ему отчеты, Клара звонила, чтобы узнать, как дела. Когда он вдребезги разбивал мои бутылки с оливковым маслом, она с гордостью показывала их своим друзьям. Я не испытываю к нему никакого почтения, но отдаю уважение ее памяти. Если вы думаете, что она хотела видеть, как мы сбережем дом на авеню Малахов, я спокойно ухожу. А так как она стремилась к тому, чтобы мы сохранили поместье Валлонг, мы его сохраним. Но, слава Богу, ничто не обязывает меня жить там вместе с вами!
Он резко оттолкнул Мари и вышел, сильно хлопнув дверью. Винсен быстро отреагировал и вне себя бросился следом. Он догнал его на крыльце и схватил за воротник рубашки.
– Ты что? Тебе обязательно было вмешивать моего отца в разговор о наследстве Клары? Я не хочу слышать, как ты о нем говоришь, понятно? Или я скажу тебе, что я думаю о твоем отце!
Они оба были одинаково высокие, стройные, бесспорно из одной семьи, и в них жила одинаковая ярость.
– Попробуй, – произнес Ален. – Скажи хоть слово… Давай, я тебя слушаю…
Угроза была столь очевидной, что Винсен его отпустил и отошел. В детстве, когда Ален говорил: «Знаешь, твой отец!» и закатывал глаза, Винсен отвечал:
«Да, но твоя мать!», и они вместе смеялись над принципиальностью Шарля и глупостью Мадлен. Действующие заодно против мира взрослых, счастливые сообщники. Сейчас в это трудно было поверить.
– Ну? – настаивал Ален. – Ты не осмелишься?
Может, у него и было желание подраться, чтобы снять напряжение, но Винсен, как обычно, не решился идти за ним по этому опасному склону и, молча, покачал головой.
– Правда, нет? Припертый к стенке, ты отказываешься? Ты скажешь, что я сын мерзавца, что-то в этом роде? Но Шарль для тебя герой или хладнокровный убийца? Я напоминаю, что мы находимся в равных условиях и могли бы, держась за руки, блевать на их могилы!
– Хватит! Хватит…
Прошлое с такой силой предстало перед ними, что Винсен внезапно понял, что способен на все, лишь бы заткнуть Алена. Он подумал о дневниках матери, написанных во время войны, о десятках страниц, покрытых ровным почерком, которые рассказывали об ужасах без названия. Рассказ, о котором они узнали все вместе, испытав отвращение, уничтоженные.
– Мой отец мстил, – проворчал он, – я поступил бы так же на его месте.
– Ты? Ты был бы способен выпустить пулю в голову Даниэля, ты уверен?
– Да! Если бы он отправил мою жену и дочь на смерть, тысячи раз да!
– Ты не понимаешь, что ты говоришь. Твоя жена, ты ее презираешь, ты выкинул ее, как бумажный платочек. Ты подлец и никого не любишь. От Шарля тебе досталось лишь высокомерие…
Ален резко повернулся, зная, что зашел слишком далеко, и спустился по ступеням крыльца. Противостоять Винсену было для него облегчением и горем в такой степени, что у него перехватило дыхание. Уже давно они должны были объясниться, но закончить не этим. Какой дьявол привел его к подобному вызову? Сильная горечь, которую он испытывал после смерти Клары? Или просто абсурдное желание оправдаться?
В конце аллеи он на секунду остановился и оперся на дерево. Он бросил взгляд назад и увидел на верхней ступени крыльца фигуру Винсена, который по-прежнему не двигался. Ален был уверен, что жестоко ранил его, назвав подлецом, как и тем, что обвинил Шарля. Ведь было очевидно, что самым гнусным из них был Эдуард, никто не мог игнорировать это, даже его дети.
– Чудовище и идиотка, у меня отличные родители…
Каждый раз, когда Ален об этом думал, он испытывал отвращение. Как Мари и Готье могли переносить свое происхождение столь невозмутимо?
– О, Клара! Клара, нам будет не хватать тебя…
Он сказал это совсем тихо, и его голос задрожал на имени. Зачем говорить о деньгах, когда цемент на могиле еще не застыл? В том, что касалось Валлонга, он прекрасно знал позиции бабушки. Она любила поместье практически так же, как и он, и распорядилась так, чтобы никто из ее внуков не мог от него избавиться. Тем лучше. Он не смог бы вынести никого чужого на этой территории. На крайний случай, он был согласен жить в своей овчарне, отмежевать свои земли, не заходя за ограду парка, но при условии, что только Морваны имеют право открывать голубые ставни.
У него было чувство семьи, понятие клана? Старой даме удалось ему внушить это незаметно для него самого. В бешенстве он решительно повернулся к дому. Винсена уже не было, и он спросил себя, когда он увидит его в следующий раз. Удастся ли ему избегать его до конца дней? Опустив голову, он пнул ногой камешек. Нужна ли его сила воли, если он отказывается смотреть правде в глаза, правде, которую приоткрыл ему Жан-Реми и которой он больше всего боялся.
Сирил и Виржиль прореагировали первыми, отойдя от фасада, напротив которого они все шестеро, затаив дыхание, стояли не шевелясь. Лея и Тифани все еще с суровым видом держались за руки.
Магали привезла их полчаса назад, набив в маленькую машину, как сардины в банку, чтобы не ездить два раза. Они всю дорогу горланили песни Клода Франсуа. Войдя в прихожую дома, они услышали громкие голоса в гостиной и вышли на цыпочках, чтобы поиграть в парке, пока их уважаемые родители успокоятся. Но едва они спустились со ступенек крыльца, как из дому выскочил Ален, что заставило их спрятаться за балюстраду. Там они все и услышали.
– Что это за история? – пробормотал, наконец, Сирил.
Он никогда не думал, что Ален способен так сильно выражаться.
– Без понятия, – коротко ответил Виржиль.
Он тоже был в шоке, но не хотел это показывать.
– Я боялась, что они подерутся, – на одном дыхании сказала Тифани.
Когда Ален оскорбил ее отца, обвинив его в подлости и высокомерии, она схватилась за Лею, готовая расплакаться и выдать их присутствие. Она поймала нежный взгляд Сирила и почувствовала себя немного лучше.
– Речь идет о наших дедушках. Было бы хорошо, если бы мы хоть что-то поняли! – бросила Лея.
