– Это мальчик, – пробормотала она, – он себя очень хорошо чувствует. Где вы были?

– Ты дала телефон твоего отца во дворец, понадобилось время, пока они его нашли, пока он меня забрал…

Голос Сирила дрожал между волнением и упреком, но Тифани ему улыбнулась с нежностью, которая заставила его замолчать. Она не хотела, чтобы он сходил с ума, устремлялся на улицу в поисках такси, а потом терпел долгое время в одиночестве в коридорах клиники.

– Не было ничего срочного, – пошутила она, – ты не мог для меня сделать ничего особенного. Очень милый старый месье помог мне подняться по лестнице метро, мы нашли телефонную будку, и потом он подождал скорую вместе со мной. Я записала его адрес, ты его отблагодаришь.

Сирил сел на край кровати, взял лицо Тифани в ладони, и крепко ее поцеловал, безразличный к присутствию Винсена за спиной.

– Я до безумия люблю тебя, – прошептал он, – я не хочу, чтобы старые месье занимались тобой вместо меня.

Она обняла его за шею, потом подняла глаза на отца, который ждал. Ему было немного не по себе, руки в карманах плаща.

– Папа, ты не дашь мне его, чтобы я представила его Сирилу?

Взволнованный тем, что первым коснется малыша, Винсен повернулся к колыбели. Двадцать три года назад у изголовья Магали он с осторожностью поднял Виржиля именно таким же образом. Новорожденный показался ему легким, хрупким, сказочным. Он воспользовался предоставленным ему временем, чтобы разглядеть его, прежде чем передать в руки молодых людей.

– Как тебе твой сын? – спросила она у Сирила.

Сначала он не ответил, потом, в конце концов, произнес, низким голосом:

– Очень красивый.

– Он им, безусловно, станет, но в настоящий момент он скорее… сморщенный, нет?

Она рассмеялась, тогда как Сирил нахмурил брови, озадаченный, потом она снова обратилась к Винсену.

– Счастлив стать дедушкой?

– Больше, чем ты себе это представляешь, ваш ребенок меня переполняет, я даже не знаю, что сказать!

Однако она, казалось, ждала, что он заговорит, задаст все вопросы, которые хотел задать по поводу ребенка, он выбрал самый простой.

– Как вы собираетесь его назвать?

– О, это уже давно решено, – ответила ему Тифани, и я надеюсь, это доставит тебе удовольствие! Твоего внука будут звать Шарль.

– Шарль? – повторил он недоверчиво.

Слишком растерянный, чтобы что-то добавить, он посмотрел в глаза Тифани. Конечно, она знала, насколько он любил своего отца. Она не просто хотела доставить ему удовольствие, ее выбор был серьезно обдуман.

– Я не могла думать ни о каком другом имени для наследника Морванов и Морван-Мейеров, – объяснила она. – Мы надеялись, что этот ребенок представит собой две семейные ветви и их объединит…

Винсен опустил голову, попытался улыбнуться и в конце концов отказался от этого.

– Я очень тронут, – пробормотал он, – но сейчас я вас оставлю, вы, должно быть, хотите спокойно побыть с… Шарлем.

Когда он вышел из комнаты, он все еще был раздвоен между легкостью и странной меланхолией. Он был дедушкой, он скоро будет судьей Кассационного суда; с другой стороны, он почти разводился, и все еще мысли о бывшей жене преследовали его. А его зять мог со дня на день его разорить. Поворот жизни его изумлял, несмотря на все усилия, он больше ничем не владел. Что Клара подумала бы об этом новом Шарле, сделанном двумя ее правнуками?

В холле, когда он искал в глубине кармана свою пачку сигарет, он заметил Мари, которая в спешке входила и вскоре наткнулась на него.

– Ты видел ребенка? Как он?

Она схватила его за руку, сумасшедшая от волнения, и он потрепал ее по волосам, не обращая внимания на прическу.

– Великолепно! Абсолютно нормальный, успокойся. Это мальчик, которого зовут Шарль.

– Как?

– Шарль…

Замолчав сначала, она вдруг стала плакать конвульсивно, пока он не обнял ее.

– Я знаю, Мари, – сказал он тихо, – я знаю…

Они знали друг друга наизусть, всегда, они в одно время учили право, вместе пережили разного рода драмы, недавно поссорились, но в этот момент их объединяло что-то такое, что только они двое могли понять и оценить.

Валлонг, июнь 1978

Магали сложила чек, который подписал ей Жан-Реми, и аккуратно положила его в ящик стола.

– Я, правда, изумлена, я спрашиваю себя, когда ты остановишься! – сказала она смеясь.

Галерея увеличилась полгода назад благодаря покупке общего помещения, и число сделок не переставало расти. Жан-Реми занимался этим все меньше и меньше, даже если он по-прежнему выбирал талантливых художников, всем остальным заведовала Магали. Ей сейчас легко было сделать выставку или организовать банкет, не говоря уже о том, что она пристрастилась к продаже, находя в коммерции настоящее призвание.

– Твой внук приезжает сегодня вечером? – спросил он почти с отцовской улыбкой.

– Да, с последним рейсом. Он, кажется, уже ходит!

– Кто его сопровождает?

– Винсен. Мари не хочет сюда ступать, чтобы не рисковать встретить Виржиля, что касается Сирила… О, в любом случае он не сможет бросить Тифани даже на два дня, они оба сдают экзамены. К тому же это доставляет мне радость увидеть малыша!

Жан-Реми задумчиво улыбался. Рядом с ним никогда не было детей, он знал о них только то, что годами рассказывал ему Ален. Ален, который, безусловно, устремится к Магали, чтобы увидеть маленького Шарля… и Винсена.

– Ладно, давай закрывай, не опоздай, – сказал он, поднимаясь.

На улице была хорошая погода, и прохожие спешили по тенистому бульвару. Он остановился у Кафе живописи, совсем рядом, выпил два виски в баре. Он знал большинство посетителей этого заведения. Здесь встречались местные художники. Но он не хотел пускаться в пустые разговоры и через полчаса решил вернуться, хотя дома его никто не ждал. В очередной раз он должен был попытаться закончить холст, начатый три недели назад, который совсем не продвигался из-за отсутствия вдохновения.

Когда он поставил машину у мельницы, он был в плохом настроении от мысли, что ему обязательно надо рисовать. Он разорвал бы и выбросил свои последние картины, которые все меньше и меньше удовлетворяли его. Он должен был что-то написать, чтобы получить деньги за контракт. Или отменить предстоящую выставку, которая должна была состояться в Париже в декабре.

Толкнув дверь, он удивился, увидев там Алена, стоящего спиной к нему у мольберта. Он даже не потрудился обернуться, когда говорил:

– Мне очень нравится этот пейзаж… Ты его скоро закончишь?

Жан-Реми подошел, взглянул через плечо Алена. На небольшом холсте была изображена скрипка Лафонтена под грозовым небом. Тона черно-серые и синие не удовлетворяли больше Жана-Реми, и он вздохнул.

– Я не думаю ее когда-нибудь закончить, нет.

– Жаль, я бы тебя об этом очень попросил.

– Почему эта, о Боги?

– Потому что она мне нравится.

– Правда? Она будет у тебя послезавтра.

Вдруг Жан-Реми более внимательно посмотрел на свою работу, пытаясь понять, что он мог из нее извлечь. Ален повернулся к нему.

– Это очень мило, спасибо. Видишь ли, с тех пор, как я оставил овчарню Виржилю и вернулся в Валлонг, я нахожу свою комнату немного… голой. Я ее отремонтирую, поменяю мебель. И если ты отдашь мне эту картину, я думаю, что буду с удовольствием смотреть на нее каждое утро.

Пораженный Жан-Реми помолчал. А затем ответил срывающимся голосом:

– Если ты думаешь смотреть на нее с удовольствием, я напишу ее со страстью. Мне, конечно, не хватает скромности, но я должен суметь сделать настоящий шедевр для тебя, мне стоит только попросить себя!

У него была такая горечь в голосе, что Ален отстранился настороже.

– О, не уходи, только не сейчас, когда сказал мне комплимент, это не так часто случается!

С разочарованной улыбкой он снова посмотрел на картину, потом продолжил:

– Я достаточно знаю твои вкусы, чтобы написать такую картину, какую ты желаешь… Это будет легко, потому что ты ее хочешь, это тут же придает мне гениальности. Зато когда ты приходишь сюда и смотришь на мои картины, не видя их, я спрашиваю себя, не сменить ли мне профессию! Единственная проблема в том, что я не умею делать ничего другого…