Любой другой человек на моем месте отступил бы, давая ему возможность поднять меч. Я же бросился на него всем телом, направив свой меч ему в горло.

Светало, уже достаточно развиднелось. Я заметил в его глазах презрение и ярость. Он перекатился, уворачиваясь от лезвия меча. Я промахнулся и попал в губчатые водоросли, растущие на камнях. За секунду, в которую я пытался выдернуть свое оружие Бритаэль изменил тактику и ударил меня железным кулаком по уху. Отпрыгнув назад, он метнулся вниз по склону к мечу, блестевшему в двух шагах от обрыва.

Если он достанет его, через секунду меня не станет. Перевернувшись, я вскочил на ноги, бросившись тоже по скользкому склону к мечу. Его удар свалил меня на колени. Мне в бок вошел его тяжелый сапог, второй удар последовал по спине. Как растекающаяся кровь, меня охватывала боль переломанных костей. Я лежал, распластавшись по земле, носком ноги чувствуя металл его меча. От легкого толчка меч соскочил со скалы, и через секунду внизу раздался нежный звон, перекрывший рокот волн. Меч Бритаэля упал в обрыв на камни.

Не успел звон утихнуть, как Бритаэль снова кинулся на меня. Стоя на колене, я пытался подняться. Сквозь заливавшую глаза кровь я увидел приближающуюся руку и попытался увернуться. Получив кулаком по горлу, я упал на бок и распластался на мокрых камнях, потеряв дыхание и перестав видеть. Переворачиваясь и скользя, я все-таки помнил о пропасти и выставил вслепую левую руку, чтобы не скатиться в нее. Он снова прыгнул, попав обеими ногами в латах на мою руку, сжимавшую меч. Хрустнули кости, и рука инстинктивно согнулась. Я попал ему по плечу. Бритаэль беззвучно выругался и отскочил. Я перехватил меч в левую руку. За моей попыткой перевернуться последовал очередной прыжок. Он наступил на мою сломанную руку. Кто-то закричал. Обезумев от боли и ничего не видя, я метнулся по земле. И, собрав последние силы, вонзил обломанный меч и его распростертое тело. Оружие выпало у меня из рук. Бессильно откинувшись назад, я ждал последнего удара, который пошлет меня в обрыв.

Бездыханный, я лежал ничком, икая и давясь желчью. Моя левая рука вцепилась в водоросли, словно удерживая для меня жизнь. Морской прибой сотрясал скалу, и его едва заметные толчки вызывали у меня в теле резкую боль. Болело все. Ребра словно пронзили бок. Со щеки была полностью стесана кожа, с той щеки, на которой я лежал, вжавшись в траву. Рот наполнился кровью, а рука превратилась в болевое месиво. Вдалеке кто-то стонал.

У меня на губах пузырилась кровь и сочилась по подбородку, капая на землю. До меня дошло, что стонал я, Мерлин, сын Амброзиуса, принц, великий волшебник. Я зажал во рту кровь и, цепляясь и карабкаясь, начал подниматься на ноги.

Боль в руке была невыносима. Я почти слышал, нежели ощущал, как сломанные кости трутся друг о друга концами. Шатаясь, я встал на колени и побоялся подниматься дальше: внизу зияла пропасть. Сзади обрушился вал, обдав меня водяной пылью, серой в тусклом утреннем свете. Утес дрогнул. Над головой с криком парила морская птица, первая за сегодняшний день.

Я отполз от края и поднялся.

Бритаэль лежал на животе у потайной двери, словно пытался уползти туда. За ним по земле тянулся кровавый след, блестевший на мокрой траве, как след улитки. Он был мертв. Последним отчаянным ударом я разрубил ему большую вену в паху, и жизнь медленно покинула его, пока он полз, пытаясь получить помощь и спастись. Часть крови, пропитавшей меня, должно быть, принадлежала ему.

Я опустился рядом с ним на колени и удостоверился в его смерти. С боку на бок я перекатывал его по склону, пока не сбросил под откос, где пропасть поглотила его, как и его меч до этого. О крови можно было не беспокоиться. Начинался дождь, который смоет ее, прежде чем кто-нибудь увидит.

Потайная дверь была по-прежнему распахнута. Я добрел до нее и встал, опершись о косяк. Глаза застилала кровь. Я вытер ее мокрым рукавом.

Ральф и привратник исчезли. Факел чадил на стене, слабо освещая комнату и лестницу. В замке было тихо. Из приоткрытой двери наверху доносились голоса. Говорили тихо и настойчиво, но не встревоженно. Сторонники Утера, по всей видимости, по-прежнему владели ситуацией; тревогу в замке не поднимали.

Я вздрогнул от утреннего холода. Я где-то потерял плащ, упавший с моей руки. Я даже не стал пытаться его искать. Отпустив дверь, я сделал попытку стоять без опоры. Получилось. Я направился прочь от замка на берег.

Достаточно рассвело, чтобы видеть путь, а также рассмотреть головокружительную пропасть с камнями и бурлящими волнами внизу. Поскольку я думал только о том, чтобы держать свое ослабевшее тело прямо и не задевать ни за что сломанной рукой, то не обращал внимания на морскую пропасть и узость тропинки над обрывом. Я быстро преодолел первый участок и сполз-соскользнул на следующем по кочковатой земле на галечник. Море приблизилось, до меня долетали брызги. Морская соль смешивалась с соленой кровью у меня на лице. Утренний прилив набирал силу. Высокие волны накатывались на гладкую скалу, разбиваясь рядом со мной с оглушительным шумом и стекая по тропке, по которой я полз, спотыкаясь и цепляясь.

Я нашел его на полпути от берега. Он лежал лицом вниз, его голова находилась в полудюйме от обрыва. Одна рука свисала вниз и качалась под порывами ветра. Другая рука задеревенела, вцепившись в камень. Пальцы почернели от запекшейся крови.

Тропинка была достаточно широка, и я перевернул его на спину, придвинув к скале. Сам я встал на колени между ним и морем.

— Кадал, Кадал.

Его тело окоченело. В полумраке я увидел у него на лице кровь, выступившую из раны рядом с волосами. На ощупь это казалось порезом. Мои онемевшие пальцы не могли больше ничего нащупать на мокрой коже. Намокшая туника не расстегивалась, наконец застежки поддались, и под одеждой показалось тело.

Увидев скрытую туникой рану, можно было не щупать пульс. Я накинул обратно промокшую ткань, словно ему станет теплее, и сел на корточки. Только тогда я заметил, что от замка к тропинке шли люди.

Утер обогнул скалу с такой легкостью, словно гулял по дворцу. Он держал наготове меч, накидка намотана на левую руку. За ним, бледный, как привидение, шагал Ульфин.

Король наклонился надо мной и несколько мгновений молчал.

— Мертв? — проговорил он в конце концов.

— Да.

— А Джордан?

— Тоже, наверное. Иначе Кадал не дополз бы сюда, чтобы предупредить нас.

— А Бритаэль?

— Мертв.

— Ты знал об этом вчера вечером?

— Нет.

— А о смерти Горлуа?

— Нет.

— Если бы ты был пророком, как ты утверждаешь, то знал бы, — в его голосе послышалась горечь. Я посмотрел на его снизу. Лицо спокойное, горячность покинула его, глаза, серые в тусклом свете, затопила усталость.

— Я говорил тебе, надо довериться судьбе и времени. Оно пришло, это время. Мы победили. — Мой ответ был кратким.

— Если бы мы подождали до завтра, то эти люди и твой слуга остались бы живы, Горлуа погиб бы в бою, а его жена была бы вдовой... Она была бы моей, и никто не шептался бы у меня за спиной, обвиняя в их смерти меня.

— Завтра ты зачал бы другого ребенка.

— Законного, — поспешил вставить он. — Не побочного, каким он был зачат сегодня. Клянусь головой Митры, ты думаешь, наши имена останутся незапятнанными после того, что случилось сегодня ночью? Даже если мы через неделю поженимся, ты представляешь, что скажут люди? Что я убийца Горлуа. А некоторые поверят, что ребенок и в самом деле его, как она говорила.

— Они не скажут этого. Не найдется ни одного человека, который будет утверждать, что ребенок не твой и не по праву является законным королем всей Британии.

Из горла Утера вырвался звук, не смех, а выражение насмешки и презрения.

— Неужели ты думаешь, что я буду когда-нибудь еще тебя слушать? Теперь я вижу, что кроется за твоим волшебством, твоим «могуществом», как ты говоришь... Ты занимаешься обычным обманом людей. Попытка с твоей стороны приобщиться к государственным делам, чему ты научился у моего брата. Тебе это понравилось, и ради этого ты убеждаешь всех в своем могуществе. Это самый настоящий обман — обещать людям исполнение их желаний, убеждать их, что ты способен это сделать, но цену желаний оставляешь в тайне — пусть потом платят.