Парень жаждал мести, но помнил уроки Зелы, что ненависть ослепляет человека. Он сам насчитал около сорока эстов, но их могло быть и больше. Ведь и сам же он видел дымы с двух сторон горизонта. Была уничтожена деревушка Землинов, дворище спалов, может и какие другие селения. Да и слишком мало знал он про эстов, живущих на северо-востоке, за рекой Висулой — лишь то, что не было у них никаких правителей, и что говорили они на языке, немного походившем на язык спалов. Когда-то — так рассказывала Зелы — это был один общий язык.
Проведенная в развалинах сожженного дворища ночь привела к тому, что сын Бозы почувствовал себя изменившимся. Да, он жаждал мести, но чувство это уже не распаляло его как вчера. Он понял, что ему уже не воскресить Зелы из пепла, который сам же высыпал в глубокую могилу. Он понял, что если даже и одолеет эстов и освободит пленников, никогда уже не вернуться ему в разрушенный двор, ибо ночью пришла к нему болезнь, называемая Жаждой Деяний.
А началась она с того, что у него появилось гнетущее чувство одиночества и страха перед будущим. Сын Бозы понимал, что нужно свершить что-то, но не знал, что следует делать. Ему вспомнились его детские года у Землинов, и внезапно ушла уверенность в том, что отцом его был великан Боза. На самом деле был он из рода карликов, только дал себя уговорить, что в нем течет кровь великанов. В это поверили Землины, в это поверила Зелы, вот только был ли сам он уверен до конца, что зачал его все-таки великан Боза, а не карлик? Как удостовериться в истине, если не великими деяниями по великанской мерке?
Напавшие эсты, пленники, месть — все это перестало вдруг иметь какое-либо значение. Ему хотелось борьбы, хотелось совершать сверхчеловеческие подвиги. Вот теперь он уже явственно чувствовал, как близится и пожирает его эта хворь. Ночью охватил его жар, все тело сотрясалось в судорогах, зубы стучали друг о друга, а слюна во рту приобрела вкус крови. Пальцы перестали слушаться его, царапая землю; член напух и напрягся до страшной боли, пока не выпрыснул семя; волосы его как бы вздыбились над головой; мышцы рук поначалу окаменели, а потом как бы налились новой силой. Юноша схватил дротик и переломал будто тонкую ветку, взял топор и, хрипя от усилий, обливаясь потом, согнул его лезвие. В конце концов, он стал кричать, все громче и пронзительней, до потери дыхания… До того мгновения, пока он будто мертвец не упал в снег лицом и не заснул.
Утром он еще раз обыскал руины дворища и набрал три колчана стрел для своего лука, нашел два копья и еду. Оружие было тяжелым, узел из юбки с едой мешал двигаться, но сын Бозы чуть ли не бегом двинулся по четко отпечатавшемуся в снегу следу большой группы людей. Широкий след вел сначала по замерзшей реке, затем сворачивал в лесную чащу и направлялся к покрытым льдом болотам. В полдень он увидал раздетый донага мужской труп, В нем сын Бозы узнал человека, которого когда-то считал своим отцом. Эстам он показался слишком старым, а кроме того, он, по-видимому, был ранен в бою и не мог идти быстро. Кто-то ударил его копьем в спину, поскольку он замедлял марш. Ему оставили лишь маленький шерстяной мешочек на груди, опасаясь, видно, что чужие амулеты смогут навлечь на них несчастья. Юноша разорвал мешочек, который не раз уже видал на груди человека, считавшегося его отцом, и нашел там лишь комочек мха, бобровый клык, кусочек янтаря, называвшегося здесь еще и бурштыном, и немного шерстяных нитей. С презрением сын Бозы выбросил мешочек в снег, так как, познав уроки Зелы в искусстве чар и изготовлении амулетов, эти посчитал лишенными всяческой силы. У него самого, как пристало человеку, знающему чары, таких амулетов не было.
Через час он обнаружил след первого постоя врагов. Затоптанный снег, следы пяти костров и еще один полураздетый труп — на сей раз беременной женщины, которой, скорее всего, немоглось.
Сын Бозы удостоверился в том, что трупов он не боится. У мертвой женщины были открыты глаза, а зубы оскалены точно так же, как и у Зелы. Но могла ли заставить бояться себя чужая женщина, скорее всего, из рода Землинов, лишь потому, что на шее у нее висел бобровый клык? Юноша уселся рядом с женским трупом и спокойно поел, уменьшив свои запасы, а потом сразу же двинулся дальше, идя все время быстрым, ровным шагом, что было легко, так как впереди идущие хорошо утоптали дорогу в снегу.
Остановился он только ночью — темнота не позволяла видеть дорогу. Сын Бозы обнаружил в лесу яму в корнях вывороченного дерева, собрал сухих веток и разжег костер. Он поел и заснул, кутаясь в свою меховую накидку. Еще до рассвета его разбудил холод, нагнанный пронзительным северным ветром. Этот ветер мог засыпать следы, потому, не тратя времени на завтрак, при свете позднего рассвета юноша побежал по теряющемуся чуть ли не на глазах следу. Бег разогрел его, а следы на снегу, пусть и засыпал их северный ветер, были до сих пор четкими. Это значило, что он, скорее всего, эстов догнал. Через час он обнаружил еще теплый труп одного из спалов, страдавших скифской хворью. Эсты не знали, что эти, вроде бы, здоровенные мужики из-за болезни своей были нежны будто женщины. Как обычно, его убили ударом копья в спину. На его груди остался висеть продырявленный медвежий клык — амулет рода спалов.
Дальше след раздваивался. Пять человек отошли в сторону. Сын Бозы понял, что они решили добыть какого-нибудь зверя, чтобы прокормить такую большую группу воинов и пленных. Он пошел за тем, кто оставлял самый малый и неглубокий след, то есть, мог быть юношей.
Эсты были хорошими охотниками. Они окружили густую рощу, и один из них, этот самый юноша, выгнал оттуда стадо серн. Одну из них подстрелили, а поскольку близилась темнота, решили больше не охотиться и направились в ту сторону, где наверняка стояли лагерем все остальные. Сбившись в кучку самый высокий и сильный нес на спине серну — они прошли мимо сына Бозы, затаившегося в корнях упавшего дерева. Только на двоих из них были надеты мохнатые шкуры, которые наконечник стрелы пробивал с трудом. Когда они немного отошли, сын Бозы захрюкал будто свинья. Эсты остановились и стали совещаться. Победило желание отведать свиного мяса. Двое пошли дальше, неся с собой серну, а трое вернулись и вновь разделились, медленно подкрадываясь к тому месту, откуда услыхали хрюкание. Становилось все темнее, и все время дул северный ветер, грозно шумя в кронах могучих сосен.
Человек с натянутым луком осторожно обходил упавшее дерево. Именно тогда-то сын Бозы и ударил его копьем в спину. Тот громко вскрикнул и упал, а потом со стонами пополз по снегу. Сын Бозы выскочил из своего укрытия и снес ему голову Тирфингом, а потом вернулся в засаду.
Через некоторое время прибежали двое оставшихся, в том числе и юноша в суконной накидке и меховой шапке. Их перепугал вид отрубленной головы и мертвого тела. Этого мгновения изумления и испуга было достаточно, чтобы в грудь юноши ударила стрела. Третий бросился бежать, но его догнала мрачная тень. Эст упал с отрубленной правой рукой, а потом на снег покатилась и его голова.
Наступила ночь. Сын Бозы собрал три копья убитых им эстов, схватил их головы за длинные волосы и пошел в ту сторону, куда ушли два воина с серной. Пошел снег, а поскольку дул северный ветер, вместе с ним началась и поземка. Юноша знал, что потерявшихся воинов до утра никто разыскивать не станет. Ночью же их тела, а также следы борьбы занесет снегом.
Меж деревьями он увидал свет нескольких костров и услыхал людские голоса. Эсты стали лагерем на берегу скованной льдом речки. Возможно, они хотели идти по ее течению, а может решили реку перейти. Он сам обошел лагерь и, невидимый в снежной дымке, вышел на покрытый снегом лед. Огонь костров был виден издалека, и три копья с отрубленными головами сын Бозы вонзил в лед прямо напротив стоянки. На дворище спалов, когда хотели отпугнуть ворон от маленьких цыплят, убитую ворону вешали на длинной палке. Отрубленные же человеческие головы должны напугать людей. Страх — учила Зелы — может стать союзником воина, он обезоруживает врага и позволяет нанести неожиданный удар.
