Зима 1941 года выдалась очень суровой. В декабре морозы зачастую доходили до 42 — 45 градусов. Холодрыга была страшная. Температура в классах была ненамного выше, но если в поле на тактических занятиях и стрельбах мы могли согреваться пританцовывая, то в классе надо было сидеть, не двигаясь, слушая педагога. К тому же одеты мы были довольно легко: буденновский шлем, хлопчатое обмундирование, шинели, кирзовые сапоги с теплыми портянками, летнее нательное белье и варежки с одним пальцем.
К этому времени дорога от железнодорожной станции, занесенная снежной пургой, сделалась непроезжей, что исключило в течение декабря подвоз продуктов питания. Поэтому весь месяц нам выдавали два сухаря, вместо положенных нам семисот грамм хлеба, и пять кусочков сахара в день, а завтрак, обед и ужин состояли из миски свекольного супа. И тем не менее мы не унывали, будучи уверенными, что это временные трудности.
В конце ноября 1941 г., когда немцы подошли к Москве, весь состав 2-го Горьковского автомотоциклетного училища написал письмо Главнокомандующему Сталину с просьбой послать нас на фронт. Спустя всего два дня в адрес училища пришла от него ответная телеграмма, в которой он поблагодарил весь состав училища, однако указал, что мы еще понадобимся Родине позже, а пока требовал, чтобы мы учились и лучше готовились к грядущим боям. Из этой телеграммы мы поняли, что Москву не сдадут, а это было самым главным. И действительно, через несколько дней началось наше контрнаступление.
В марте после восьмимесячного курса обучения на командиров мотоциклетных взводов училище направило на фронт около четырехсот человек. Нам же, курсантам 3-го мотоциклетного батальона, было приказано продолжить учебу, но уже по программе командиров автомобильных взводов.
Курс обучения на автомобилистов мы закончили только в июне 1942 года, а в конце июля нас повезли на практику в Москву, на завод «Марз-3», откуда, пройдя стажировку, мы вернулись в училище и начали готовиться к выпускным экзаменам.
В конце августа посреди ночи объявили боевую тревогу, и всех курсантов направили в санитарную часть училища на очередную медкомиссию. Отобранной сотне человек, среди которых был и я, зачитали приказ Верховного Главнокомандующего о переименовании училища во 2-е Горьковское танковое училище. Не прошедшие медкомиссию выпускались автомобилистами. Мы, молодежь, кричим: «Ура!» А те кто постарше, кто воевал на Хал-хин-Голе и на финской, освобождал Западную Украину, Белоруссию, говорят: «Что вы радуетесь? Будете гореть в этих железных коробках». Мы уже были хорошо подготовлены по программе автомобилистов, и переход на изучение танка нам дался легко.
В первых числах апреля 1943 года приехала Государственная комиссия принимать первый выпуск училища. Экзамены по огневой подготовке и материальной части считались основными, и если ты их сдавал на «хорошо», то присваивали младшего лейтенанта, а если на «отлично», то лейтенанта. Материальную часть я сдал на «отлично». Предстоял экзамен по огневой подготовке. По программе полагалось стрелять с коротких остановок. «Отлично» ставили, если выстрел произведен меньше чем за восемь секунд, «хорошо» — за девять, «удовлетворительно» — за десять, ну, а если больше задержался — «неуд». Но я, наверное, первый в училище начал стрелять с ходу. Поначалу мы тренировались наводить орудие на примитивном тренажере — качалке, которую раскачивали сами курсанты. Потом нас выводили на полигон с оборудованным на колхозном поле огневым рубежом. Мишень для стрельбы из орудия таскали трактором на тросе длиной метров триста. А стреляли мы с 1200 — 1500 метров. Все боялись, как бы в трактор не попасть. Командиром батальона у нас был майор, фронтовик, без правой руки. Он нас учил: «Остановки надо делать короче, а лучше не останавливаться». Когда я первый раз сказал ребятам, что буду стрелять с ходу, командир роты предупредил, чтобы я не дурил, но я все же решил попробовать. Получилось! С первого выстрела поразил танк! Меня остановили. Командир роты, старший лейтенант Глазков, бежит: «Ну что, разгильдяй, я же тебе говорил! А если бы не попал?» Начал меня отчитывать. Подъезжает командир батальона: «Кто стрелял?» — «Да вот курсант Фадин, несерьезный». — «Что?! Да он молодец! Вот так, командир роты, учи стрелять, как он стрелял, с ходу!»
И вот на экзамене мне разрешили стрелять с ходу, но экзаменатор, полковник, предупредил: «Имей в виду, если ты не попадешь всеми тремя снарядами, то ты не получишь и младшего лейтенанта, а получишь старшего сержанта». Сел в танк. Механик — опытный инструктор. Получив команду: «К бою!», я сразу сел за прицел. Только подошли к огневому рубежу, механик говорит: «Подожди, подожди, сейчас будет „дорожка“. А я поймал мишень, выстрел — кормы нет! Вторую цель, пехоту, тоже накрыл. Это был фурор! Вернулись на исходную, полковник подбегает, жмет руку, снимает и дарит мне свои часы. Но из курсантов никто не стал стрелять так, как я, — это же риск.
25 апреля 1943 года мне было присвоено звание лейтенанта, а в начале мая нас отправили в 3-й запасной танковый полк при заводе № 112.
В мой экипаж вошли, кроме меня, командира: механик-водитель старший сержант Василий Дубо-вицкий, 1906 года рождения, бывший в 1936 году личным шофером М. И. Калинина (когда я его стал расспрашивать, как его сюда занесло, он ответил: «Лейтенант, там все в карточке записано» — и ничего не сказал), командир орудия младший сержант Голубенко, 1925 года рождения, и радист-пулеметчик младший сержант Вознюк Василий, одессит, 1919 года рождения.
К концу мая 1943 года подготовка нашей маршевой роты подходила к концу. Примерно 30 мая мы получили на заводе новехонькие танки. Маршем прошли на них на наш полигон, где заранее для нас была установлена мишенная установка. Быстро развернулись в боевой порядок и осуществили атаку с ходу с боевой стрельбой. В районе сбора привели себя в порядок и, вытянувшись в походную колонну, пошли на погрузку для следования на фронт.
На рассвете одной из ночей где-то в конце второй половины июня эшелон выгрузился на станции Марьино Курской области. Маршем прошли несколько километров до какой-то рощи, где влились в состав потрепанного в оборонительных боях 207-го батальона 22-й гвардейской танковой бригады 5-го гвардейского Сталинградского танкового корпуса.
14 июля около полудня, позавтракав и осмотрев боевые машины, мы получили команду построиться поротно. Здесь в наши ряды по списку, зачитываемому начальником штаба батальона, стали входить воины, уже имевшие боевой опыт, а прибывшие с эшелоном, ранее не участвовавшие в боях, выходили из строя и направлялись в резерв. В результате такой переформировки я из командиров танковых взводов стал командиром танка Т-34. А на следующий день, 12 июля, пошли в наступление.
Взвились три красные ракеты. Пройдя несколько сот метров, мы увидели выдвигающиеся немецкие танки. Обе стороны открыли огонь. Через наши головы пронеслись ракеты «катюш», и немецкая оборона окуталась облаком пыли. Тут мы сошлись. Я не мог себе представить, что можно попасть в такую бестолковую, но при этом организованную с двух сторон мясорубку. Только бы не затеряться и не наскочить на один из соседних танков. После первых двух выстрелов появился азарт: поймать в прицел танк противника и уничтожить его. Но только во второй половине дня мне удалось поразить T-IV, который сразу же загорелся после моего попадания. А еще чуть позже я подловил на ходу бронетранспортер с флажком на правом крыле и влепил ему два осколочно-фугасных снаряда, от взрывов которых разлетелись огненные брызги. Здорово получилось! И опять движение в атаке вперед, стараясь не разорвать боевой линии нашей роты. К исходу 12 июля немцы начали организованный отход, и уже в сумерках мы овладели Чапаевым. К рассвету у нас в бригаде осталось восемнадцать из шестидесяти пяти танков. Помылись, перекусили хотя есть особо не хотелось, и опять в бой.
Для меня наступление закончилось 16 июля, когда наш танк получил два попадания и загорелся. К этому времени в бригаде оставалось четыре или пять исправных танков. Мы шли кромкой поля подсолнухов. Представь себе — четвертый день наступления, почти без сна, вымотанные… Первый снаряд попал в опорный каток, выбив его, а следом залепили в двигатель. Мы выскочили и скрылись в подсолнухах. Возвращаясь к своим, я увидел метрах в трехстах четыре танка Т-34. Только хотели выйти к ним навстречу, механик меня хватает «Стой, лейтенант, стой! Видишь, кресты на них! Это же немцы на наших танках». — «Твою мать, точно Наверное, эти танки и подбили нас». Залегли. Подождали, пока они пройдут, и пошли дальше. Шагали часа полтора. Случайно наткнулись на начальника штаба батальона, он потом погиб под Киевом «Молодец лейтенант, я уже представил тебя к званию гвардейца»… А что ты думал?! Если в гвардейском корпусе, так сразу гвардеец?! Нет! После первого боя, если ты смог доказать, что можешь воевать, только тогда присваивали звание.
