Оттуда мы повернули на север и пошли на Двинск. В атаку не ходили. Редко нам приходилось делать классическое наступление на подготовленную оборону. Немцы пользовались засадами, в которых, как правило, использовали «Артштурмы» — самоходные установки с 75-мм пушкой. Они очень тихо двигались, низенькие, легко маскируются — их чрезвычайно трудно обнаружить. Мы шли походной колонной: головной дозор, несколько танков впереди, остальные — на расстоянии. Если немцы устроили засаду, как правило, головной дозор накрывается женским детородным органом. Живые выскакивали, оставшиеся танки начинали стрелять. А куда стрелять? Черт его знает! Они уже смотались. Постреляли, свернулись в колонну и опять их преследуем. Кого нагоним — уничтожаем.

Вот раз наскочили на засаду. Два танка впереди сожгли, третий включил заднюю скорость и отходил, отстреливаясь. Ему прямо под погон башни болванку влепили, и он загорелся. А мы с дороги свернули и заглохли — кончилось топливо. Благодаря этому мы услышали, как внутри горящего танка кричали люди. Я сел за пушку и бил в направлении противника — я их не видел, но пугал, а экипаж с огнетушителями побежал помогать. Открыли люк. Командир танка весь израненный выскочил, видимо, в горячке не понял, что ранен, и рядом с танком упал. Вытащили механика-водителя, командира орудия с перебитой ногой, погибли радист и заряжающий. Механик-водитель был без сознания и до госпиталя не доехал — умер по дороге.

После этой засады мы остановились на ночлег. Ночью мы в танке закрылись и спим. Пехота нас охраняет от немцев. Утром просыпаемся, садимся завтракать. Иватулин хоть и обрусевший, но все равно татарин. Отчаянный парень, ничего не боялся. Его все считали трофейщиком: то трофейную машину приведет, то танк. Ходил с немецкой винтовкой, по самолетам стрелял. В этот раз он где-то добыл поросенка. Ребята на завтрак сварили его в бельевом баке. Сели, едим. От нас метрах в ста убитая лошадь лежит — тушу раздуло, словно резиновую игрушку, и ноги растопырило. Наводчик Жданов, покойник, говорит: «Слушай, Саша, тебе нельзя свинину есть». — «Почему?» — «Ты же вроде магометанин. Тебе ваш Аллах конину приготовил. Вот смотри, какого жирного коня тебе Аллах прислал. Свинину не ешь, смотри, какая жирная конина». Саша берет «парабеллум», стреляет. Газ вышел, туша сдулась. «Лошаденка-то тощая. Чего ты мне предлагаешь?!»

После завтрака пошли дальше, но уже в другом направлении. Вытянулись в колонну, и вдруг головной дозор пропал. Неизвестно, что с танками, что с людьми. Комбат остался в лесочке, а наша рота выдвинулась километра на полтора. Позиция у нас была плохая, посреди заболоченной низины, поросшей низким кустарником и небольшими деревцами. Впереди, в километре, населенный пункт, а справа — ведущая к нему дорога. Наблюдая за населенным пунктом, я заметил среди домов и посадок «Тигр», но прицелиться по нему не смог — мешали ветки деревьев. Тогда я пошел к командиру взвода лейтенанту Беликову, попробовать махнуть немца с его танка. Его танк стоял несколько боком к этой деревне, на открытом месте. Беликов спал в танке.

Взобрался к нему на башню, там уже стоял его механик-водитель старшина Моисеенко. Разбудили командира. Я говорю: «Смотри, между домами „Тигр“ стоит». — «Да не может быть. Это амбар какой-то». — «Нет, там квадрат, а посередине что-то черное». В бинокль еще раз посмотрели — вроде похоже на танк. Решили по нему шарахнуть. Только взводный стал разворачивать пушку, я увидел вспышку и закричал старшине: «Прыгай!» Сам прыгнул за танк, а он спрыгнул на сторону, обращенную к противнику.

Болванка попала в борт танка, срикошетировала и снесла ему череп. Вторым выстрелом немец попал в шаровую установку пулемета, а третьим — в командирскую башню, правда, броню не пробил. Беликов выскочил из танка: «Надо уводить танк, где механик?» — «Вон лежит». А тут еще их самолеты налетели. Бомб у них не было, но они кружили, обстреливали нас из пулеметов. Я вернулся к своему танку. Рядом с ним пристроился Иватулин с винтовкой и палит по самолетам. А уже автоматные очереди слышны и пульки посвистывают. Надо тикать. Заряжающему говорю: «Сходи посмотри за кустами, что там делается». А он, мальчишка: «Лейтенант, ну что же вы меня посылаете, меня же пристрелят». — «Ладно. Иватулин, хватит развлекаться, давай садись за рычаги, надо уходить». Он начал разворачиваться и немножко забуксовал в болоте. Туда-сюда, а мы уже одни остались, остальные танки смылись. Один танк решил махануть через дорогу и за насыпью уходить. В принципе правильно, поскольку до леса, в который мы отступали, было открытое пространство. Но не успел он перескочить, как «Тигр» рубанул его. Я увидел только клубы черного дыма — накрылись ребята. Уже потом оказалось, что болванка попала в запасной топливный бак. Разлившееся топливо вспыхнуло, но, прогорев, погасло, и они не пострадали. Однако, проскочив на полной скорости через дорогу, они врубились в мощное торфяное болото и зарылись в нем чуть ли не по башню. Так и сидели там, пока их не вытащили.

Ну, а мы кое-как выбрались на твердую почву. Иватулин дал газу, видимо, решив, что я заскочу на трансмиссию, а это делать уже было опасно — автоматчики могли снять. Мне бы надо было через люк механика-водителя в танк заскочить, но он, как вывернулся из болота, так дал газу. Я оказался сбоку танка и бегу под его прикрытием. Бежал, бежал, танк-то быстрее двигается, я уже выдохся, а танк вышел на дорогу, включил третью передачу и помчался, а я упал в кювет. Отдышался, перескочил на другую сторону дороги. Там стоял танк, командир которого был полностью дезориентирован. Я ему говорю: «Мы отступаем. Давай к лесу». Встречает меня начальник штаба Гладков: «Чего ты панику устроил?» — «Какую панику?» Оказалось, что Иватулин проскочил через порядки батальона и умчался в тыл. «Мой танк последним отходил, но я на него не успел». — «Ладно». Добрался до своего танка, устроил Иватулину нахлобучку за то, что бросил командира и умчался неизвестно куда.

Через некоторое время приезжает командир взвода Беликов: «Давай с Люберцевым поезжай в тыл. Пришла радиограмма от командира бригады — ему нужны танки». Хорошо. В тыл едем, я, как обычно в таких случаях, сажусь на крыло у люка механика водителя. Беликов говорит: «Ты садись в башню, мало ли что». Он, может быть, и знал, какая там обстановка, но мне ничего не сказал. По дороге мы проехали несколько километров, поднялись на очередной пригорок, и вдруг я вижу, что впереди, метрах в пятистах, стоит поперек дороги танк и ведет огонь в сторону леса, что располагался слева. Черт возьми, что это? Я остановился. Справа от дороги какое-то строение, за которыми спрятались два или три танка. Этот танк, который вел огонь, на моих глазах загорелся. Я подбежал к танкам, что стояли за домом: «Ребята, что происходит?» У них уже и раненые есть, перевязывают друг друга. «Там „Тигры“ или самоходки какие-то». — «А что за танк на дороге сожгли?» — «А черт его знает». Я вернулся, встал на башню, в бинокль смотрю, увидел эти «Артштурмы» в лесу метрах в восьмистах. Иватулин потом рассказывал: «Бьют по нашему танку, а у меня командир взобрался на башню и рассматривает их в бинокль!» Мне же надо знать обстановку. Они прекратили стрелять. Чувствую, что я у них уже под прицелом, но они медлят стрелять. Что делать?

«Жданов, как только Иватулин тронет, ты разворачивай пушку и веди огонь. А ты, Иватулин, разворачивайся и за это строение». Мы только развернулись, и они нам в борт влепили. Танк загорелся, все выскочили в правый, дальний от противника, кювет. Жданова нет. Я спрашиваю: «Жданов выскочил?» — «Выскочил». Начали его искать. В нашем кювете его не было. Переползли на другую сторону. Танк наш горит, снаряды в нем рвутся, правда, не детонируют. Начали обследовать кювет. Нашли его мертвым — одежда на нем полностью сгорела. Вернулись, я доложил командиру батальона, что машина сгорела, погиб Жданов.