Вот почему я могу похвастаться, что был такой случай, когда я зайца догнал. С той поры и дружба у нас. Целое лето он меня за нос водил. А зимой, когда ребятня на санках каталась, а я за ними носился и уговаривал в снегу не валяться, шибанул мне вдруг в нос невыносимый заячий дух. Ясненько! Заяц здесь! В трёх прыжках с подветренной стороны.

Я с места — гоп! И заяц с места — гоп! Я поднял страшный шум, а заяц набрал скорость. Семьдесят, не меньше. Вот мы уже на самой горушиной макушке, ему бы вниз со всех ног кинуться, а он не может. Задние, длинные ноги не приспособлены. Тогда он колобком покатился. Я тоже не лыком шит, лечу вслед за ним, аж свист стоит! И вот заяц у меня в зубах.

— Aгa, — кричу, но зубов не разжимаю, — aгa! Попался, ушастый! Сейчас я тебя съем!

— Нээнад-деа мээняа еэсть! — заблеял он от страха, а сам так дрожит, что у меня зубы клацают. — Я оччень реээдкий звээрь.

— Ха-ха-хав! — захохотал я прямо ему в ухо. — Редкий зверь! Вас, зайцев, на свете как собак нерезаных! Ох, извините, как блох!

— Нет, я очень редкий зверь, — успокоился немного мой заяц. — Я совсем как верблюд. Только про него все знают, хотя это неправда. А про меня никто ничего не знает, хотя всё это правда.

— Ну и что же про тебя правда, а про верблюда неправда? — спрашиваю я.

— А то, что он может без питья обходиться. Совсем не пить. Только всё это неправда. Верблюд в пустыне обходится без воды. Это так. Но, перед тем как отправиться в путь, выпивает целое ведро, а то и больше. А я, заяц, могу полгода ни капли в рот не брать. Мне травы хватает, клевера, одуванчиков. Вот так-то: мне хватает, а верблюду нет! Как бы ни старался.

Интересно. Впервые слышу. Я взял и разжал зубы. Не могу же я такого редкостного зверя съесть! Заяц не мешкал. Ноги, как говорится, в руки! Взял с места третью скорость — и был таков. С тех пор и дружим. Я вам по секрету скажу: всё равно бы я его есть не стал. Верблюд не верблюд, зайцам тоже жить хочется. И вода здесь ни при чём. Хочешь пей, хочешь не пей.

Вот и наступил март, месяц «улыбнись, прищурь глаза». В марте звери просыпаются после зимней спячки, приходят в себя, улыбаются и щурят глаза на солнышко. Взять хотя бы барсука, суслика или хомяка. И зайчата-мартовички тоже продирают глазки и пялятся на белый свет. Никак не поймут, почему это мир такой огромный, если лапки у них такие коротенькие. И у меня во дворе под поленницей дров наконец-то просыпается ёжик. Всю зиму я боролся сам с собой. Пока не взял себя в лапы. Я ведь ёжика носом чую, как почтальона или трубочиста. Этот ежиный дух меня просто из себя выводит. Ежи вообще народ невоспитанный, ногами топают, сопят и чавкают. И чего тут чавкать, просто не понимаю. Еда у них совсем не такая аристократическая, как у нас, собак. Вы не знаете, что такое «аристократ»? Сейчас объясню. Например, пёс-аристократ никогда не влезет лапами в свою миску, не станет чесаться на ковре при хозяевах, не перебивает, если хозяин разговаривает с хозяйкой, а искупавшись в реке, ни за что не стряхнёт воду с шубы на подстилку, где хозяин играет со своими детишками в лото.

Понятно? Поэтому у собак-аристократов и еда аристократическая. А у ежей? Ничего похожего.

Ежи не брезгливы и едят что попадётся. И жука, и гусеницу, и червя, и улитку. Мышь, птичьи яйца, ящерицу и змею. Вот жёлуди, орешки, сливу-падалицу — это ёжик станет есть только от большого голода. Когда я вижу, как он закусывает пауком или сороконожкой, то не могу ничего с собой поделать и прямо в глаза называю его порросёнком с колючками!

Но был случай, когда на моих глазах ёжик храбро расправился со змеёй. Я от восторга чуть было не лизнул его в нос. Едва удержался. Я ведь уже говорил, что мы, собаки, никому не кланяемся, ни перед кем шапку не ломаем. Наверное, потому, что шапок не носим. Даже зимой ходим без шапки. На макушке только ушки. И потому в знак уважения шапку не скидываем, а лизнём в нос.

Что и говорить, мой ёжик росточком не вышел, так, недомерок, курице до колена. По траве колобком катится. Но на змею кидается отважно. С быстротой молнии. А змея, как вам известно, тоже не спящая красавица. Ей надо шкуру спасать. Они сцепились, а я лаю, так лаю, аж охрип. Ежик ведь наш парень, с нашего двора, из-под нашей поленницы.

В конце концов победил ёжик. Только вдруг выскакивает из дому мой хозяин. В полосатой пижаме. И ну на меня кричать. Ему, видите ли, в ночную смену идти, а моя брехня спать не даёт. Брехня! Это уже оскорбление личности. Я обиделся, хвост поджал и в конуру забился. Через некоторое время ёжик притопал. В клубок свернулся и говорит: «Давай считай!»

Так у нас и раньше бывало. Я на него накинусь, а он мячиком свернётся и говорит:

— Что, хочешь колючки пересчитать?

Очень нужно! Но сейчас я согласился.

— Шестнадцать тысяч и ещё шестнадцать, — говорю, — а если больше, то не намного.

— Верно! — отвечает он. — Ты, Барик, молодчина. Ставлю тебе пятёрку! А теперь прощай, я на ту сторону шоссе пошёл, за червями.

Странно. Почему-то всем ежам кажется, что на другой стороне червяки жирнее. Стоит только через дорогу перебраться.

— Не надо, — говорю. — Не ходи, ещё под машину попадёшь! Раздавят ведь!

По вечерам машины мчатся как бешеные. Им обязательно надо из ежиного клубочка лепёшку сделать.

Мой ёжик ничего не ответил и весело потопал через шоссе.

И вдруг я увидал, как прямо на него летят два снопа света и надвигается чёрная тень. Автомобиль! Скорость не меньше девяноста. Потом наступила полная темнота. Всё! С тех пор от моего ёжика ни слуху ни духу.

Я выл целую ночь. И ещё одну. И третью. На четвёртую опять выскочил хозяин. И опять оскорбил мою личность. Но теперь уже действием. Потому что ему чуть свет на работу, а я не даю спать. Я замолчал. Но глубоко в душе всё-таки выл. Так, чтобы никто не слышал.

Через три месяца вдруг является мой ёжик!

— Разве тебя в тот раз не раздавили?! — воскликнул я.

— Объехали. Наверное, колючек испугались! — отвечает ёжик.

— Так почему же ты так долго пропадал?

— Семьёй обзаводился. Детишками. Скоро к тебе приведу. У меня их семеро. Всех вместе нас девять, а называемся — семь-я.

Я фыркнул. И стал изучать поленницу. Как они теперь под ней разместятся? Может, колючки обстригут? А впрочем, какая разница! Живы-здоровы, и ладно. Я рад. Очень!

Если вы увидите на дороге ёжика, когда с папой на машине поедете, постарайтесь его объехать.

Я так и знал, что вы согласитесь. Один из них — мой. И все другие ёжики тоже наши. Правда?