Когда снимают гипс со сломанной руки, она выглядит очень худой, съежившейся и несчастной. Даже не верится, что когда-нибудь она станет снова двигаться так же, как раньше. Специальные процедуры помогают вернуть прежний вид коже и мышцам, укрепляя и тренируя их. Я видела эти метаморфозы не один раз. А еще я видела, как люди пугались, не узнавая собственных рук или ног.

Я осторожно подошла поближе. Джейми не слышал моих шагов. Он бережно перебирал пальцы, пытаясь двигать ими. На первый взгляд все срослось хорошо, кроме раздробленного сустава, который уже никогда не будет двигаться, как прежде.

– Прости, – сказала я тихо. – Я сделала все, что могла.

Он резко обернулся. Его глаза влажно блестели.

– Простить?! За что? Да ты в своем уме?!

– Она будет двигаться лучше, чем сейчас, – быстро заговорила я. – Есть упражнения, я покажу их, и массаж, и ванночки из морской воды. Твои пальцы будут двигаться, как раньше, только вот сустав на безымянном я не смогла спасти. А эти шрамы скоро заживут, их совсем не будет видно.

– Ты сумасшедшая. Как ты могла подумать, что я?.. Ты видишь на моих глазах слезы радости. Что мне за дело до каких-то шрамов или разбитого сустава. У меня две руки! Две руки! Я – целый человек. Я могу держать меч, могу обнимать тебя…

– Ты… ты хочешь сказать…

Я вспомнила хирургические инструменты, больше похожие на инвентарь плотника, в кабинете Битона. Вспомнила мужа Мэгги, Криса. Он говорил, что потерял ногу в бою, в нее попала пуля. И я еще удивлялась про себя, как это могло случиться. Ведь разрывных пуль и гранат еще не придумали. Теперь я поняла, как это случилось. Пулю вынули, но рана воспалилась – ведь лекари не имели никакого представления об асептике и антисептике – и ступню пришлось отрезать, чтобы спасти ему жизнь.

– Я думал, ты это сделаешь, – кивнул он, будто читая мои мысли, – отрежешь мне руку. Я не смог бы жить калекой. Крис… Он очень изменился. Ему тяжело. Только Мэгги помогает ему чувствовать себя целым. Вот почему я просил тебя дать мне умереть. Ну и еще… Не стоит об этом.

– Мне даже в голову не пришло, что руку можно отрезать, – сказала я искренне. – Меня этому не учили. Наоборот, учили их пришивать на место.

– Пришивать? – Он недоверчиво посмотрел на меня.

– Да, если прошло не слишком много времени с тех пор, как она была отделена от тела. Рука или нога, не имеет значения. Если бы ты видел, как работает дядя Сэм… Ты решил бы, что он творит чудеса, собирает человека по частям.

– Может, ты и голову пришить можешь?

– Если бы могла, обязательно пришила бы тебе новую, – съязвила я.

– Мхм, – сказал он. – Я тут думал, что нам делать дальше.

– Какое совпадение. Я тоже об этом думала. Но мне ничего не пришло в голову, кроме того, что нужно посоветоваться с твоим дядей.

– Он тебя опередил, – Джейми взял со стола запечатанный листок бумаги. – Вот.

– Что это?

– Рекомендательное письмо. Прекрасно образованный знаток литературы и английского, французского, немецкого, испанского, итальянского и греческого языков Джеймс Фрэйзер рекомендован в качестве переводчика ко двору короля Джеймса в Риме.

– Может, ты еще русский выучишь для компании?

– Боюсь, не смогу. Очень сложный язык, – помотал головой Джейми.

Когда-то давно я пыталась научить его нескольким русским словам, но он уверял, что от звуков «щ» и «ы» у него болит язык.

– Что делать с письмом? – спросил Джейми. – Сразу выбросить?

– Погоди пока. Может, стоит им воспользоваться?

– Это может быть небезопасно. Ты же сама говорила, что готовится восстание.

– Да, и готовится оно именно сейчас. Может, еще не поздно что-то сделать. По крайней мере стоит попытаться. Ради блага Шотландии и Англии. Шотландцы останутся целы, а англичане не прослывут мясниками.

– Они уже показали, на что способны, – усмехнулся он. – Англичане растерзали Уоллеса, посмевшего им сопротивляться. Вынули из него кишки на радость кровожадной толпе.

– Сейчас могут погибнуть многие, если мы не вмешаемся вовремя. Возможно, нам придется рисковать понапрасну. Ты помнишь Айрис?

– Да, но при чем здесь она?

– Я говорила тебе, что она пыталась помочь восстанию, передавала деньги и пыталась прибрать к рукам Дугала, чтобы получить власть. Она пришла в прошлое, чтобы изменить ход истории. И что с ней стало?

– Ты хочешь сказать, что один человек не в силах повлиять на ход событий? – переспросил он. Я кивнула.

– Ну, во-первых, нас двое, – сказал он, – а во-вторых, скоро Рождество.

– Рождество?

– Я хотел напомнить тебе имя человека, который в одиночку изменил все человечество.

– Все-таки Христос был не просто человек, – вздохнула я.

До Рождества, 25 декабря, оставалась всего неделя. Месяц в аббатстве Святой Анны пролетел незаметно. Я по старой советской привычке больше любила Новый год, чем Рождество, и праздника почти не чувствовала. Но все кругом исподволь менялось, готовясь к встрече главного церковного празднества. Встречные монахи имели какие-то особенно благостные лица, все кругом было по-особенному чисто, все в аббатстве были дружелюбны и приветливы – как всегда, и все же за этим угадывался какой-то особенный смысл. Даже я, закоренелая атеистка, волей-неволей настроилась на торжественный лад.

Я вспоминала новогодние праздники дома. Дважды мне приходилось встречать Новый год на дежурстве, под еловыми ветками в трехлитровой банке, которые мы увешивали пачками таблеток и пустыми ампулами, а вместо бумажных гирлянд использовали листы кардиограмм. Было уютно и весело. Не то что на этих дурацких корпоративных праздниках, которые фирмы организуют для своих сотрудников, чтобы те сдружились. Мне довелось побывать на одном из них, на моей последней работе. Этого хватило, чтобы понять: если человек мне несимпатичен; никакой корпоративный праздник не заставит его полюбить. Все церемонно расхаживали в вечерних платьях, говорили пафосные тосты и ели. Больше ничего интересного не происходило. Ах нет, еще всем вручили подарки: одинаковые записные книжки-органайзеры. Тьфу!

На новый тысяча семьсот сорок четвертый год мне достались куда более оригинальные подарки. Во-первых. Джейми преподнес мне платье, которое сшили втайне от меня. Теперь хотя бы праздник я могла встретить не в рясе. Во-вторых, пришло письмо с поздравлениями от сэра Бартоломью. Он писал, что Мэгги и Крис знают, где мы, и постараются передать письмо при первой возможности. Кроме того, он прислал мне выделанную волчью шкуру.

– Странно, – сказал Джейми, наблюдая за тем, как я разворачиваю подарок. – Она рваная. Неумелый охотник попортил шкуру. С чего вдруг он решил подарить ее тебе?

– Брр, – я взглянула в искусно сделанные желтые глаза, и меня передернуло. – Совсем как живой.

Джейми подозрительно посмотрел на меня.

– Ты хочешь сказать, что видела его живьем?

– Да, мы были близко знакомы некоторое время. Но качество шкуры в тот момент меня почти не интересовало.

Джейми тупо смотрел на меня, хлопая глазами, как сова. Я нехотя рассказала ему историю моего знакомства с волком, с самого начала, я рассказала ему все то, чего он еще не знал. Мне было тяжело говорить. В тот день, когда я повстречалась с волком, я была на пределе. Я сама не всегда понимала, что делаю. Мне очень не хотелось вспоминать, как я убивала. Убивала солдат, потом этого паршивого волка, потом несчастного раненого мальчика. Но я рассказала ему обо всем. Рассказала, не глядя ему в глаза. Он слушал молча, держа мою руку в своих, нежно перебирая мои пальцы.

– Ты сделала все это ради меня… – медленно сказал он. – Как я виноват перед тобой. Прости.

Мы обнялись и долго сидели молча, наконец найдя друг друга после долгой разлуки.

– Когда мы уезжаем? – спросила я наконец.

– Думаю, в середине января. Здесь будут морозы – самое время отправиться в Италию.

– Что ты знаешь о морозах! Ты русской зимы не видел, – во мне взыграла национальная гордость.