– Молния попала в дерево, стоявшее рядом с домом, упавшая крона разрушила крышу, – подхватив разговор, пояснила Беверли. – Хорошо, что мы были в гостях.

– Да, дом сильно пострадал, – кивнул Ричард. – Нам пришлось переселиться, – добавил он и стал пространно объяснять, сколько было забот с поиском ремонтных рабочих.

Мэгги по глазам Дилана заметила, что он успокоился, и последующая беседа протекла тихо и мирно.

Наконец Мэгги непроизвольно зевнула, незаметно прикрыв рот.

– Мэгги, дорогая, почему же вы не скажете нам, что устали? – заботливо упрекнула ее Беверли. – Вы хорошо спите эти последние дни?

– Не очень, я часто просыпаюсь, – честно призналась Мэгги. – Но после девяти вечера я уже без сил. – И, словно чтобы подтвердить свои слова, она снова зевнула. – О Господи, простите меня.

Ричард рассмеялся.

– Намек понят. – Он отодвинул стул и вышел из-за стола. – В это время мы тоже ложимся. Завтра нам предстоит трудный день. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Мэгги, Дилан. Как приятно было с вами побеседовать, – попрощалась Беверли, следуя за мужем.

– Спокойной ночи, – почти хором ответили Мэгги и Дилан.

– Я тоже порядком устал, – сказал он, – и мне пора попрощаться. Да, я должен вас поблагодарить.

– А что такое я сделала? – нахмурилась Мэгги.

– Очень удачно спасли меня от разговора о моей особе, – объяснил Дилан.

– Представляю, как вам надоело объяснять всем, что вы потеряли память, – понимающе сказала Мэгги.

– Когда я очнулся после комы, мне не пришлось слишком часто говорить об этом, разве что с врачами, сестрами, да еще со своим начальством, конечно, – сказал Дилан. – Я все чаще молчал, ушел в себя. Но, как мне говорили, я вообще не был разговорчивым, так что моя молчаливость никого особенно не удивляла. Я всегда был замкнутым человеком.

У Мэгги сжалось сердце от той обреченности, которая была в его словах. Ей хотелось сказать ему что-нибудь ободряющее, но он уже направился к двери.

– Спокойной ночи, – сказал он, махнув рукой.

В открытое окно легкий ветерок доносил запах роз. Устало вздохнув, Мэгги разделась и легла под стеганое одеяло. Но сна не было. Каждый раз, закрыв глаза, она видела перед собой лицо Дилана и его взгляд растерянного мальчишки.

Все, что он сказал, было сущей правдой. Замкнутый человек, державший все в себе, он как бы стоял в стороне, наблюдая и прислушиваясь.

Мэгги нахмурилась. Розмари даже не знала, что ее сестра ждет ребенка; долгое время она и не подозревала о рождении Дилана. Так было до тех пор, пока Розмари не вернулась в Америку после пятнадцати лет пребывания в Австралии: она вышла замуж за коммерсанта из Мельбурна.

Когда муж умер, Розмари возвратилась на родину и решила отыскать свою младшую сестру. Друзья и соседи рассказали ей о ребенке и о том, что мать бросила его. Только тогда Розмари принялась его искать. Это были долгие поиски, а когда она наконец нашла Дилана, он уже был тринадцатилетним подростком.

Розмари рассказала Мэгги, что мальчик не проявил интереса ни к ней, ни к ее предложению переехать жить в ее дом. Она еженедельно навещала его, пытаясь как-то сблизиться с ним, но Дилан был воинственно настроен против нее и полон недоверия и пренебрежения ко всему и всем. Порой она теряла надежду, что когда-нибудь сможет установить с ним хоть какой-то контакт.

Однако спустя год, когда Розмари в очередной раз уже готова была признать свое поражение и сдаться, Дилан неожиданно согласился жить в ее доме. Он быстро освоился в новой обстановке и принялся за учебу, но продолжал держаться с тетушкой на расстоянии, чтобы уберечь себя от разочарований.

Вечером после похорон отца и Розмари, когда Мэгги и Дилан вернулись в «Фейрвиндз», Мэгги была удивлена тем, что Дилан вдруг стал с любовью и нежностью вспоминать свою тетушку. Он рассказывал разные истории из их совместной жизни и о том, как он испытывал ее терпение своими выходками, ожидая, что она вот-вот отправит его назад в приют.

Слушая Дилана в тот вечер, Мэгги поняла, насколько он уязвим и что, по сути, он любящая натура, чего она даже не могла подозревать.

Барьер, казалось бы, был преодолен, во всяком случае на какое-то время, и, видя боль и страдание Дилана, Мэгги невольно почувствовала его обаяние. Он даже признался ей в том, что был не прав, сказав, будто брак его тетушки будет недолговечен, наоборот, он считает, что никогда еще не видел такой влюбленной друг в друга пары.

Слезы душили Мэгги, и она испугалась: вдруг Дилан услышит и придет поинтересоваться, что с ней, как он это сделал в ту ночь?

Подавив стон, Мэгги откинула одеяло и села на постели. Сделав несколько глубоких вдохов, постаралась прогнать воспоминания.

Осторожно поглаживая живот, чувствуя движения ребенка, она улыбнулась. Успокоенная, сунула ноги в комнатные туфли, набросила халатик и направилась в детскую комнату.

Уже на третьем месяце беременности Мэгги сделала открытие, что временами ей лучше всего спится в кресле-качалке.

Опустившись в кресло, она раскачала его и закрыла глаза. История Ричарда и Беверли снова напомнила ей ночь, когда они с Диланом любили друг друга.

Тогда Дилан сразу же после похорон ушел спать. Ушла в свою спальню и Мэгги, чувствовавшая себя одинокой и потерянной. Угнетенная сознанием того, что она больше никогда не увидит ни отца, ни Розмари, она громко разрыдалась.

Слезы заливали ее лицо. Опасаясь, что Дилан услышит ее плач и войдет, она уткнулась лицом в подушку и дала полную волю слезам.

Послышался стук в дверь, а затем раздался голос Дилана. Мэгги, охнув, быстро вытерла нос, чтобы выглядеть прилично.

– Со мной все в порядке, – хриплым голосом ответила она, глуша рыдания.

Но уже были слышны шаги, пересекавшие комнату, и она почувствовала, как Дилан сел на край ее постели.

– Мэгги, не надо так плакать... от этого вам станет еще хуже. – Он сказал это тихо, и в его голосе звучали сочувствие и боль. От этого слезы у Мэгги полились еще сильнее.

– Пожалуйста, оставьте меня, – простонала она так тихо, что ее мольба едва была слышна.

– Мэгги... – Ее имя слетело с губ Дилана как легкий вздох, и, когда его рука подняла ее голову с подушки, она снова жалобно застонала. – Я знаю, как вы себя чувствуете, Мэгги, поверьте мне, знаю, – шептал он ей на ухо, все сильнее прижимая ее к себе.

Мэгги всхлипнула.

– Как это несправедливо! – Голос дрогнул от охватившего ее волнения и растерянности.

– Вы правы, – спокойно согласился Дилан. – Судя по моему опыту, в жизни чаще всего так и случается.

Мэгги постаралась отодвинуться от него подальше и вдруг с удивлением и испугом обнаружила, что Дилан обнажен до пояса. Сердце се замерло, и по телу пробежала дрожь.

– Плакать не стыдно, Мэгги, – продолжал Дилан. – Слезы – это начало выздоровления. Они оба были для нас очень близкими людьми, и нам будет не хватать их.

Уловив нотки настоящей печали в голосе Дилана, Мэгги посмотрела на него. Их взгляды встретились, сердце замерло; пространство между ними было так узко, что мешало дышать. Это длилось всего мгновение, но в следующие секунды они, как разные полюсы магнита, прильнули друг к другу.

Мужчины целовали Мэгги и раньше, но... никто не целовал ее так. Страсть, охватившая ее от этих поцелуев, была подобна пламени. Она прерывисто дышала, вдыхая вместе с соленым запахом океана запах сильного мужского тела.

Дилан неожиданно прервал поцелуй и рукой отстранил Мэгги от себя. Она чувствовала, как дрожит его напряженное тело.

– Мэгги, – произнес он глухим голосом. – Мы не должны...

Мэгги показалось, что ей дали пощечину.

– Ты не хочешь меня? – Губы ее дрожали, слезы жгли глаза.

– О, я хочу тебя! Ты не должна сомневаться. – Он произнес это сквозь сжатые зубы, руки его напряглись. – Но мы не можем, ты должна это понять... ведь это – сущее безумие!

Когда пальцы Мэгги быстро закрыли ему рот, прекратив всякие протесты, она почувствовала, как по его телу вновь пробежала дрожь. Но губы Мэгги с неожиданной для нее самой смелостью уже тянулись к его губам. Ее первый поцелуй был робок и вместе с тем смел, и преграда рухнула. Дилан целовал ее так, будто у него уже не будет завтрашнего дня.