Поэтому и пошли в ход киберкроты, предназначенные для мягкой земли, работающие по старинке, без нагрева.

На их основе мы, по существу, создали совсем новые машины.

Они погибнут при взрыве, навсегда останутся в стволе буровой, заваленные обломками, заплеванные нефтью. Точные, умные машины, в которые вложено столько труда и на Земле, и здесь.

Но что киберы, если погиб Вано!

Все время мысль возвращается к нему – и когда засыпаешь, и когда просыпаешься, и когда на минутку отрываешься от работы, чтобы вытереть со лба пот. И почему-то особенно остро, четко, снова и снова видишь, как, уходя из столовой Нефти, Вано с тоской оглядывался на стынущие на столике шашлыки!

Так и не успел он рассказать “ужасно романтичную историю” о женщинах из племени леров...

...Через пять дней мы на вертолетах растаскиваем наших киберкротов по углам гигантского треугольника и частотными генераторами выжигаем наклонные стартовые площадки для своих машин.

Мой остроносый кибер стоит, уткнувшись в красновато-бурую оплавленную гранитную стенку, и ждет сигнала. Далеко отсюда, в одной из геологических палаток, оборудовали мы пульт управления. И оттуда Нурдаль даст команду. А когда киберы вгрызутся в гранит и скроются в тоннеле, – спустим вслед тележки со взрывчаткой и с катушками плоских титановых шлангов.

Эти шланги выдержат любой взрыв. Их невозможно разорвать. Заваленные глыбами, забитые изнутри пробками, концы шлангов провисят в жерле буровой до тех пор, пока по ним под громадным давлением не пойдет морская вода.

Она оттеснит от рукавов глыбы, выбьет пробки и станет выдавливать из скважины нефть, загонять ее обратно под землю.

А пустят воду туда лишь после того, как геофизики разведают весь нефтеносный слой и высокочастотные электропушки разрушат под землей преграды на пути нефти из этого слоя в предгорную нефтяную долину. Когда русло подземной нефтяной реки будет проложено, по шлангам начнут накачивать воду и пробурят для воды новые скважины. Постепенно она выдавит нефть к уже готовым вышкам.

Никому пока не придется жить из-за нефти на Плато Ветров. Здесь будут работать автоматы, качающие воду из моря, и будут ходить киберы, контролирующие работу автоматов.

Геологи, конечно, не оставят в покое Плато. Но теперь им придется быть очень осторожными. По крайней мере, до тех пор, пока не будут точно очерчены границы нефти.

...Резкий, почти до живых ноток отчаянный скрежет обрывает мое ожидание. Это крот впился в стенку. Он грызет ее яростно как своего ненавистного врага, и она отступает перед ним, крошится, рассыпается. И крот, как насытившееся животное, удовлетворенно урчит. И скрежет становится все глуше.

Рядом со мной, съежившись от ветра под электрокурткой, сидит на камне маленькая, худенькая, узкоглазая женщина. Сумико, жена геолога Сергея. Та самая женщина, что привела меня в чувство после ожога, мазала мазью, поила из соски.

Она вовсе не медик в этой экспедиции, а топограф. Больше всех здесь Сумико бродит по Плато и все снимает, снимает его участки на свои планшеты. Даже в эти сумасшедшие последние дни она куда-то исчезала и теперь говорит, что сняла на планшеты еще три больших участка.

– Ты, наверно, лучше всех знаешь Плато? – спрашиваю я.

– Увы, только снаружи. – Она кивает. – Разве, разглядев лицо человека, можно знать, что он думает, что чувствует?

Мне мерещится второй, скрытый смысл в этих словах. Мне давно мерещится скрытый смысл даже в самых простых фразах, с которыми Сумико обращается ко мне. Но, может, я ошибаюсь?

– Всегда ли нужно знать, что чувствует другой человек? – спрашиваю я.

Сумико улыбается, растягивая маленькие, яркие губы:

– Зачем всегда? Иногда! Очень редко!

– Для чего?

– Хотя бы из эгоизма. Чтоб не причинять себе лишней боли.

Теперь уж и дураку ясно!

Почему-то неудержимо тянет к этой маленькой, хрупкой женщине с такими по-матерински нежными руками. До боли хочется погладить ее по голове, обнять, прижать к себе. Неужели это всего лишь благодарность за ее заботу? Почему же тогда нет такого чувства к Ра? Я не меньше благодарен ей, однако мне никогда не хотелось ее приласкать.

Но неужели я смогу? Ведь я не хочу расставаться с Бирутой!

Наверно, я слишком долго один. Как-то неудачно складываются мои поездки: в первой – ЧП, во второй – ЧП...

Ну а Сумико? Ведь муж где-то рядом. А ее тоже тянет ко мне. Я замечал это раньше. И сейчас не случайно, конечно, она оказалась рядом с моим киберкротом, на самой далекой от поселка вершине “треугольника”.

Здесь никого нет, кроме нас. И вообще, я вполне мог прилететь сюда один, вместе с двумя моими киберами-помощниками, которые и будут вкатывать в тоннель тележки и замуровывать вход в него после того, как тележки со взрывчаткой уйдут в глубину.

Но почему-то в последний момент, когда все уже было погружено в вертолет, подбежала Сумико со своим планшетом и озабоченно сказала:

– Мне надо переснять там один участок! Я тебе не помешаю, Сандро, ладно?

И вскочила в машину.

И теперь Сумико сидит рядом со мной на камне, а планшет ее так и остался в вертолете.

В общем-то, сегодня мы должны что-то сказать друг другу. Потом будет поздно – наша бригада улетит.

Но может – не надо? Ведь все равно ничто не изменится!

Значит – убить? Человек давно уже научился убивать только-только возникающие чувства...

Ничто, оказывается, не может подавить тяги к женщине. Можно скрыть это от женщины. Но от себя-то не скроешь!

Извивающийся, блестящий киберкрот все глубже и глубже уходит в гранит. Уже почти половина машины скрылась в идеально круглом тоннеле. Середина ее вползает в тоннель спокойно, почти без дрожи – сказывается действие многочисленных антивибрационных перегородок. Мы поставили их втрое больше, чем положено, чтобы перестраховать энергетический “хвост” кибера, предохранить его от преждевременного разрушения.

Просто невероятно обидно, что эти отличные машины никогда уже не вернутся к людям!

– О чем ты сейчас думаешь? – спрашивает Сумико и глядит мне в глаза.

– О том, что нам надо поговорить откровенно.

– Ты хочешь меня обидеть?

– Я хочу тебя обнять.

Сумико сжимает мои пальцы крошечной, почти детской ручкой.

Я не выдерживаю и привлекаю к себе ее худенькое, хрупкое тело и глажу ее черные блестящие волосы, и целую еле заметные морщинки на смуглом лбу.

Она не сопротивляется. Она только не смотрит на меня.

Я поворачиваю к себе ее лицо и хочу заглянуть в глаза, хотя и знаю, что черные узкие глаза ее непроницаемы, как ночь.

Сумико по-прежнему не сопротивляется, но глаза ее закрыты. А губы... Нет, просто невозможно не поцеловать эти ждущие губы!

Мы сидим на камне и гладим друг друга, как дети. Совсем как дети после первого поцелуя.

Зачем это? Что с нами будет? Ведь все равно нам не быть вместе.

Я резко, остро чувствую, что за ласками – пустота. У них нет будущего.

И от этого становится страшно.

Сумико как-то угадывает перемену, которая произошла во мне. И отстраняется.

– Я боялась, что это – минута. – Она прикусывает яркую верхнюю губу. – Спасибо, что не солгал!

Мы долго молчим и глядим на медленно втягивающегося в гранит киберкрота. И я знаю, что ничего не надо сейчас говорить, ничего не надо объяснять. Любые слова станут ложью.

Мне снова хочется приласкать Сумико. Но уже не так. Уже по-другому. Как ласкают обиженную кем-то младшую сестру. У меня нет сестры. Но мне кажется, что именно сестер ласкают так.

И я снова прижимаю к себе ее голову. И глажу блестящие, отливающие синевой черные волосы, и худенькие плечи, и, как ребенка, мне хочется убаюкать Сумико на своих руках.

– Не понимаю, почему это, – говорит она. – Ничего не понимаю! Это сильнее меня! Если я когда-нибудь буду нужна тебе – позови. Я приду! Сразу же!

Погашен пылающий нефтяной фонтан, завален громадными глыбами почерневший кратер буровой, и мы наконец возвращаемся в Город.