– И в кого только вы уродились, черти полосатые?

– Иди к нам, дядя Венедикт, угостим тебя хорошим табаком! – позвал я.

Венедикт почесал в затылке, подумал, потом решился, вернулся и уселся на камне. Закурили.

– Вот вы здесь дурака валяете, – начал Венедикт, – а простых вещей не понимаете… Потому дети вы, несмышленыши… У реки, как и у леса, свои законы. Это неважно, бьете вы слона или зяблика, ловите рыбу или кита… Охотник должен уважать охотника… Слышали про такое растение – женьшень? Так вот, когда искатель найдет и пометит его, никто другой не имеет права даже дотронуться до того женьшеня. Нарушил правило – смерть тебе! Это – закон! А как же! Река эта – общая, и все мы имеем на нее равное право! Я разве против того, чтобы вы здесь ловили рыбу? Да ни боже мой! Ловите себе на здоровье, рыбы в реке хоть отбавляй! Но ловите по правилу! Эвон сколько тут кошей выше моего! И ничего! Я ни слова! Почему? А потому, что поставлены они по правилу, люди держат расстояние! Я ведь поставил свои кош выше Ладикоиного, а он что? Ни слова. Потому знаю я, где и как ставить кош… А вы? Взяли да устроились и двух шагах от меня… Разве это дело? То-то… – Венедикт поднялся. – Ну ладно, пойду я… А вы тут будьте осторожны с рекой… Супса – она сумасшедшая… Бывайте, ребята!

Венедикт ушел. Мы подобрали свои манатки, сняли наш кош и перенесли его далеко вверх по течению реки.

…На берегу у нас разбита небольшая палатка. Отия и Яго отдыхают в тени палатки, я и Нодар устроились на коше и ждем, когда на сетку выбросится рыба. Мутные волны Супсы несут наглотавшуюся ила, потерявшую ориентацию рыбу, подбрасывают ее на сетку коша, а сами, вероломные, стекают сквозь сетку. Обалдевшая рыба бьется, извивается, разевая рот, прося помощи. Но какая уж тут помощь? Я и Нодар хватаем рыбу за жабры и бросаем на берег.

– Смотри, Сосойя, твоя красавица пожаловала!

Я посмотрел на берег. У палатки стояла Хатия.

– Хатия! – крикнул я.

Она помахала рукой и что-то крикнула в ответ, в шуме реки я не расслышал.

– Чего тебе, Хатия? Зачем пришла?

Хатия сложила у рта руки рупором и прокричала что-то.

– Иди к ней, – сказал Нодар. Я вышел на берег.

– Ну что ты орешь?

– Здравствуй, Сосойя! – Хатия протянула руку.

– Будто не виделись сегодня… Знаю я, зачем ты пришла! – Я пожал руку Хатии.

– Сосойя, дайте мне половить рыбу…

– Нельзя! Слышишь, как бурлит река? Куда тебе на кош!

– Сосойя, миленький, прошу тебя! – заскулила Хатия.

– Ты что, с ума сошла? – Отия вышел из палатки.

– Бессовестные! – обиделась Хатия.

– На вот тебе рыбы, бери сколько угодно! – Яго поставил перед Хатией ведро с пойманной рыбой.

– Что ты суешь дохлую рыбу! Я хочу сама ее поймать!

– Катись домой!

– Не уйду!

– Зайди хоть в палатку, сгоришь здесь! – попросил я заупрямившуюся Хатию.

– Не зайду!

– Ну и сиди здесь, черт с тобой! Я вернулся на кош.

– Что ей понадобилось? – спросил Нодар.

– Просится на кош.

– Ну и тащи её сюда! – Да ты что!

– Я приведу ее.

– Не глупи!

– Не бойся, не утоплю! – рассмеялся Нодар и полез на берег.

Спустя несколько минут Нодар втащил Хатию на кош и усадил её рядом со мной.

Мы сидели втроем и ждали, а рыбы все не было. Нодар от нечего делать бросал в воду прилипшие к сетке хворост и щепки и тихо напевал:

– Где же ваша рыба? – спросила Хатия.

– А мы послали ее за одним делом, она скоро вернется! – ответил Нодар.

– В самом деле, куда она исчезла, проклятая? Позор…

Вдруг перед нами шлепнулся подброшенный волной здоровенный усач. Мы с Нодаром схватили рыбу, но она вырвалась из рук и нырнула в воду. Волна снова выбросила усача на кош, а он снова выкрутился. Мы бросились в воду и с трудом удержали взбесившуюся рыбу. Просунув четыре пальца в жабры усача, Нодар вытащил его и поднес к лицу Хатии.

– На вот, на твое счастье!

Усач рванулся, ударил Хатию хвостом в грудь. Хатия ухватила рыбу обеими руками, прильнула к ней щекой.

– У, какая она холодная!

– Только не вздумай дурить, как в тот раз! – предупредил я Хатию.

– Не бойся, ее я не выпущу!

Я отвернулся, и вдруг в глазах у меня зарябило, я похолодел от ужаса: прямо на нас река несла огромное ветвистое каштановое дерево.

– Нодар! Бери шест! – заорал я. Нодар вскочил как ужаленный.

– Хатия! – бросился я к Хатии.

Но было уже поздно. Мощный толчок опрокинул наш кош. Я не успел увидеть, как из палатки, крича и размахивая руками, выскочили Отия и Яго, и тут же провалился в темную, холодную яму. В мгновение ока рот, глаза, уши забило илом, и вода понесла меня вниз по течению. «Вправо… Вправо… Вправо… – бьется мысль в затуманившемся сознании – еще немного, Сосойя, продержись еще немного!» Я открываю глаза, но ничего, кроме мутной воды, не вижу… Я глотаю воду и чувствую, что начинаю задыхаться… Вдохнуть хоть раз… Хоть раз… А там будь что будет!.. Легкие больше не выдерживают. Я глубоко вдыхаю и…

Я открыл глаза на берегу… Жив? Жив!.. Но что это? Куда бегут ребята? Что такое? Ведь я жив и невредим?

– Э-э-эй! Ребята, сюда, я здесь! – крикнул я и сам не услышал своего голоса. Потом в ушах что-то лопнуло, зашуршало. До меня сперва донесся шум реки, потом я почувствовал биение собственного сердца и наконец услышал отчаянный крик ребят:

– Хатия-а-а!.. Хатия-а-а!..

– Хатия… – прошептал я и опустился на песок.

Я не помню, как очутился с ребятами. Помню лишь, как меня удерживали Нодар и Отия, как кричали сбежавшиеся люди, как Супса уносила Хатию и как никто не осмеливался вступить в единоборство с неминуемой гибелью.

Потом все увидели, как на противоположном берегу показался незнакомый мужчина, как он подбежал к реке и, не раздеваясь, бросился в воду. Он то скрывался в волнах, то вновь появлялся на поверхности. Рассекая воду сильными взмахами рук, он гнался за Хатией. Наконец он настиг ее, ухватил за волосы. Супса тащила их до самой нашей школы. Здесь незнакомец пересилил реку, выполз на берег, уложил Хатию на песок и припал ухом к ее груди. Потом он подхватил девочку, шатаясь вошел, во двор школы и осторожно опустил ее на траву. Спустя минуту все село окружило Хатию и ее спасителя. Припав на колено, он массировал Хатию. Я опустился рядом с ним и… обмер. Я узнал бригадира Датико. Он не обмолвился ни словом, спокойно продолжал свое дело, потом стал растирать Хатии виски.

– Хатия! – позвал я. – Хатия! Хатия!

Ресницы Хатии чуть дрогнули. Потом она медленно открыла глаза и тихо, очень тихо прошептала:

– Сосойя…

– Жива? – спросил кто-то.

– Жива! – сказал Датико и встал.

В толпе пронесся ветерок шепота и тут же стих. Наступило гробовое молчание.

Датико выступил на середину круга – исхудавший, заросший, в изодранной одежде и обуви. Он обвел собравшихся мутным взглядом. И каждый, с кем скрещивались глаза Датико, опускал голову и отступал назад. Датико стоял и ждал, когда заговорит село. Но народ молчал, как могила, и я испугался этого молчания, испугался, как в тот страшный день, первый день войны. Долго ждал Датико, но никто не нарушил безмолвия. Тогда он сорвал с пояса кобуру с револьвером, бросил ее на землю и покорно опустил руки. Люди по-прежнему молчали.

– Скажите хоть слово! – крикнул Датико с мольбой и дрожью в голосе.

Никто ему не ответил.

– Володя, где ты? Арестуй меня, чего ты ждешь? Ведь ты работник безопасности! Я бросил оружие, сдался. Бери же меня!

Володя Джаши выступил из толпы и остановился перед Датико. Народ напрягся в предчувствии крика, драки, стрельбы. Но случилось нечто более страшное и необъяснимое. Володя повернулся и вышел со двора, ни разу не оглянувшись.