— А мне — женщин, которые думают, что они — предел мечтаний всякого мужчины и ни один из них не может устоять перед их чарами.

Они подошли к дальнему краю бассейна — он все еще поддерживал ее за локоть — и остановились, с вызовом гладя друг на друга. Он повернулся лицом к горизонту и тихо произнес:

— Продолжать этот разговор бессмысленно. Каждый останется при своем мнении.

— Вот именно, — нетерпеливо ответила Стейси. — А теперь соблаговолите показать мне то, что собирались, и я вернусь к себе в комнату.

— Вам это будет неинтересно.

— А что это? — Несмотря на досаду, Стейси разобрало любопытство.

— Всего лишь старое семейное кладбище. Вряд ли древние могильные плиты привлекут внимание такой искушенной особы, как вы, — саркастически заметил Корд, поворачиваясь к ней спиной.

— Я хочу посмотреть.

— Не утруждайтесь, — сказал он, считая, что Стейси соглашается только из вежливости.

— Мистер Гаррис, я совершенно не намерена вас перевоспитывать. Некоторое время тому назад вы предложили закопать томагавк и стать друзьями. Очевидно, ваше уязвленное самолюбие не позволяет вам воспринимать дружбу иначе как постоянное подобострастие. Я все же хотела бы взглянуть на «ваше» кладбище. Если вы отказываетесь меня сопровождать, скажите, где оно находится, я пойду одна.

Корд повернулся, его холодные глаза изучали ее лицо, как бы желая убедиться, что ей и вправду интересно.

— Это недалеко, но идти надо в гору. Вы только что встали с постели, и я боюсь, вас это утомит. Может быть, в другой раз? — Увидев, что сердитое «нет» сейчас сорвется у нее с языка, Корд поспешил его упредить: — Но если вы решили идти во что бы то ни стало, я составлю вам компанию.

— Во что бы то ни стало.

— Извольте.

Он попытался взять ее под руку, но Стейси дернула плечами и двинулась в том направлении, которое он указал. Они поднялись на невысокий холм за домом — Стейси впереди, Корд на шаг сзади. Холм был пологий, но, когда они взобрались на вершину, Стейси — еще слабая после болезни — тяжело и часто дышала. Не обращая внимания на ироничное выражение его лица, она пошла дальше — к ажурной металлической ограде.

Огромный памятник, возвышавшийся в центре, доминировал над остальными крестами и могильными плитами. Время их не пощадило, но Стейси отметила, что за кладбищем тщательно ухаживают. Черная металлическая решетка, которой следовало бы проржаветь от старости, была почти как новая, всюду на могилах зеленела нежная весенняя травка. Корд открыл калитку, и Стейси вошла внутрь.

Они молча брели по протоптанной дорожке вдоль надгробий и, дойдя до середины кладбища, остановились. Большинство дат относилось к концу прошлого и началу нынешнего века. Четыре маленьких креста указывали на детские могилки. Одна из надгробных плит была установлена недавно — восемь лет назад; надпись на ней гласила: «Стефен Гаррис, отец».

— Это могила вашего отца? — тихо спросила Стейси дрогнувшим голосом — при слове «отец» в ней всколыхнулась еще не утихшая боль.

— Да.

— А почему не видно могилы вашей матери? Она похоронена здесь?

На лицо Корда наползла тень.

— Она похоронена на Востоке, у себя на родине, со своей семьей. — Он произнес это сухо, взгляд его стал жестким. — Она не вынесла жизни на ранчо и того груза, который ей приходилось делить с моим отцом. Через несколько лет после того, как я родился, она вернулась к своим родителям.

— Бросив вас? — спросила Стейси, чью душу переполняло сочувствие к покойному и к его покинутому матерью сыну.

— Отец не оставил ей выбора. — Ледяной взгляд черных глаз Корда говорил о том, что он не приемлет ее жалости. — Сомневаюсь, чтобы вам было понятно. Эта земля никого не щадит. Ты берешь у нее свое, а потом борешься за то, чтобы это свое сохранить. Моя мать была изнеженным ребенком, она привыкла, чтобы ее баловали, а жизнь здесь этого не сулила. Ей не хватало привычного комфорта, а ее потребности не имели границ — ей вечно недоставало денег и внимания со стороны отца. Всего ей было мало.

— А для него на первом месте стояло ранчо, — проницательно заметила Стейси.

— Видите эту надпись? — спросил Корд, повернувшись к величественному памятнику в центре. — Елена Тереза Гаррис, моя бабушка. Она была испанской аристократкой, которая влюбилась в моего деда — в то время он только начал осваивать землю и был полон замыслов и надежд. Вот была настоящая женщина. Ему нечего было ей предложить, кроме кирпичного дома о три комнаты, нескольких голов скота и больших пространств земли, на которой большую часть года стояла засуха. Но не это было для нее главным.

Он говорил с нескрываемым уважением, даже благоговением. Он быстро сделал шаг вперед и открыл перед Стейси калитку, выходя следом за ней. Поглощенная беседой, она позволила ему взять себя под руку — так они и спустились с холма, глядя вниз. Свободной рукой Корд указал на западные горы, залитые пурпурными лучами заходящего солнца.

— Эти горы служили опорным пунктом для племени апачей — отсюда они совершали набеги на колонистов и мелких фермеров. «Тропа войны команчей» тоже неподалеку. На рубеже веков набеги индейцев прекратились, и западные земли начали заселяться скотоводами, устремившимися к этим богатым пастбищам. Большинство поселенцев разводили скота больше, чем могла прокормить земля, и тем самым стравливали пастбища. Вот почему сегодня здесь так много голых участков земли.

— А нельзя их опять засеять? И оставить в покое, пока не зарастут травой? — На лице Стейси было написано искреннее участие.

— Слишком поздно. Либо семена уносит ветром, либо смывает дождем еще до того, как они успевают прорасти, либо начинается засуха. Невежество и жадность более опасны для будущего, чем для настоящего, — хмуро ответил Корд. — Мои отец и дед понимали это. Все, что я имею, главным образом их заслуга.

— Вы должны ими очень гордиться, — улыбаясь, сказала Стейси. — Многое изменилось со времен вашего деда.

— Он был скотоводом, честным и преданным делу. Если бы он узнал, что овцы гуляют по его пастбищам, он бы в гробу перевернулся, — усмехнулся Корд.

— Овцы? — с изумлением переспросила Стейси. — Вы разводите овец?

— Да, у меня их несколько сот голов, на верхних пастбищах.

— Они пасутся отдельно от крупного рогатого скота?

— Иногда вместе — как правило, летом, когда мы выгоняем крупный рогатый скот в предгорья. Есть у нас и ангорские козы, но с ними пока еще только проводятся эксперименты. Опыт многих фермеров показывает, что можно добиться отличных результатов. Есть у нас и лошади американской породы. Племенные кобыла и жеребец и выведенные от них молодые лошади. Теперь племенных кобыл в стаде в два раза больше. Каждую весну мы проводим аукцион — продаем годовичков или двухлеток, которые нам ни к чему, а также взрослых племенных лошадей, если хотим заменить их на новую кровь.

— Я и не предполагала, что у вас такой предпринимательский размах, — задумчиво проговорила Стейси, придя в изумление от масштабов фермы. — Наверное, у вас и нефтяные скважины есть.

— Нет, на цивилизованном техасском ранчо это лишнее. — Корд тихонько усмехнулся, видя удивление на лице собеседницы. — У нас есть четыре скважины на восточной границе. Из них действуют только две. Почти весь район, где ведется переработка нефти, находится вдалеке от ранчо.

— Я начинаю понимать, что означает выражение «барон-скотовод», — заметила Стейси, глядя на бронзовое лицо.

— Только смотрите, чтобы наш размах не сбил вас с толку — жизнь здесь по-прежнему трудная, — предостерег он. — То обстоятельство, что наше хозяйство превратилось в многоотраслевое, лишь прибавило работы и затруднило управление.

При этих словах Стейси поморщилась. Трудно было представить себе, чтобы этот сильный человек испытывал трудности в управлении хозяйством. Он так четко знал, чего хочет, что ничто не могло ему помешать в достижении цели.

— Кажется, подъехала машина доктора Баченана, — сказал Корд, увидев, что внизу за домом остановился пикап. — Давайте спускаться. Да и у Марии с минуты на минуту будет готов ужин.