Увидев освещенные окна таверны, они остановились в нерешительности — страшно и неприятно было переступать порог этого заведения, откуда слышались пьяные выкрики, звуки гитары и песни, слова которых, скорее всего, не предназначались для девичьих ушей. Даже для особ в масках, укутанных в просторные плащи с капюшонами — именно в таких нарядах отправились в путь молоденькие фрейлины, — таверна была явно неподходящим местом.

— Что будем делать? — прошептала Сесиль. — Войдем или будем ждать Сен-Шамана у выхода?

— Я думаю, нужно войти, — ответила Шарлотта. — Если ждать его здесь, мы можем дождаться того же результата, что и в посольском доме — скорее всего, он будет пьян.

Но в этот вечер удача сопутствовала двум отважным. В тот самый миг, когда они, осенив себя крестным знамением, приготовились войти, дверь таверны распахнулась, и на улицу вышел человек. Он не собирался уходить, наверное, просто вышел подышать свежим воздухом. Молодой мужчина стоял и смотрел, держа под мышкой шляпу, на силуэт королевского замка, черневшего на светлом еще небе. По костюму девушки признали в нем француза и поспешили к нему, намереваясь спросить, не видел ли он в таверне месье де Сен-Шамана. Сесиль приготовилась уже задать вопрос и тут признала в незнакомце знакомого.

— Месье де Сен-Шаман, — обратилась она к нему и сняла маску, — мы пришли сказать вам, что королева нуждается в вашей помощи.

От задумчивой мечтательности не осталось и следа, молодой человек впился глазами в стоящих перед ним девушек.

— Кто вы такие?

— Мы фрейлины Ее величества, я Сесиль де Невиль, а это — мадемуазель де Фонтенак. Мы с вами встречались в Пале-Рояле.

Молодые люди обменялись поклонами.

— А! Помню, помню, — сказал офицер. — Так вы сказали, что я нужен королеве?

— Даже очень нужны, — подтвердила Шарлотта. — Ее величество ждет от вас необычайно важной услуги. Я бы даже сказала, что речь идет о жизни и смерти.

Восторг де Сен-Шамана был неописуем.

— Она? От меня? Какое счастье! Но может быть, мы пойдем куда-нибудь, где сможем спокойно поговорить?

Он взял девушек под руки и увлек их к реке, где было темно, и лишь небо проливало свой слабый уже свет на окрестности. Очень скоро на набережной они отыскали невысокий парапет, молодой человек усадил на него обеих дам, а сам остался стоять, по-прежнему держа шляпу под мышкой.

Шарлотта вспомнила, что видела этого высокого блондина тридцати с небольшим лет и в Пале-Рояле, и в Сен-Клу. На его приятном лице с правильными чертами всегда лежала печать глубокой грусти, которая казалась непреходящей. Но сейчас, когда с ним заговорили о королеве, лицо его засияло, и это сияние ощущалось даже в темноте. Неужели влюбленного озарил свет надежды?

— Что требует от меня ее величество?

— Чтобы вы незамедлительно отправились в Сен-Жермен, мчались туда что было сил, и...

Сияние вмиг погасло.

— Нет! Ни за что!

— Вы не дали мне договорить! — рассердилась Шарлотта. — И отвезли как можно скорее письмо герцогине Орлеанской...

— Письмо может отвезти любой гонец! А я...

— У вас просто мания какая-то! Вы не даете мне слова сказать! Так вот: в этом письме будет лежать второе, предназначенное для Его величества короля. Оно ни за что и никогда не должно попасть в руки наших недоброжелателей. Герцогиня Орлеанская передаст второе письмо королю, а вы... Вы можете снова сюда вернуться!

— Теперь вы поняли, что вам поручают? — осведомилась Сесиль.

— Я... О, да! Понял! Как мне благодарить вас за то, что вы вспомнили обо мне?

— Вы ведь любите ее?

— Я? О, да! Так давайте мне скорее ее письма! Где они?

От волнения его колотила дрожь. Шарлотта, желая его успокоить, коснулась своей рукой рукава его камзола.

— Вам придется немного подождать. Их еще надо написать, а вы ведь знаете, что с Ее величества не спускают глаз. Она не вправе взять сама перо в руки. Каждое ее письмо просматривает маркиза де Терранова. Больше того, каждое письмо, которое приходит из Франции, старая ведьма читает вслух перед обществом своих приспешниц под предлогом того, что священных ушей королевы не должно коснуться ни одно неподобающее слово.

— Господи боже! Да она еще несчастнее, чем я думал!

— Вот почему, дорогой граф, именно вам придется взять на себя роль гонца, — заключила Сесиль. — Если вы согласны, то мы встретимся с вами завтра, здесь же, примерно в то же самое время. Только прошу вас, не заходите в таверну!

— Только чтобы согреться! Я уеду на заре... следующего дня. А теперь позвольте мне проводить вас в замок. Уже стемнело, и двум девушкам находиться здесь небезопасно.

Шарлотта и Сесиль подошли к окну посмотреть, стоит ли еще на дороге их провожатый. Он поклялся, что не сдвинется с места, пока не удостоверится, что им ничто не угрожает. Узкий серп месяца показался на небе, и его слабого света оказалось достаточно, чтобы разглядеть господина де Сен-Шамана. Он уже пустился в обратный путь, но при этом выделывал престранные антраша и ловко жонглировал своей шляпой.

— Вы уверены, что мы не ошиблись в выборе? — забеспокоилась Шарлотта. — Поведение этого человека вызывает у меня сомнения. В конце концов, у королевы есть курьеры, и мы могли бы поручить отвезти письма им.

— Не стоит волноваться, милая Шарлотта. Может, он и не в себе, но с ума он сходит от любви. И будьте уверены, он загонит десяток лошадей, но доставит письмо скорее любой почты.

Мадемуазель де Невиль не ошиблась. Двенадцать дней спустя Франсуа де Сен-Шаман свалился (именно свалился, а не спрыгнул и не спешился!) с лошади во дворе Пале-Рояля. Через десять минут герцогиня Орлеанская уже приняла его, забрызганного грязью, полуживого от усталости, но сияющего от счастья. Он выполнил поручение, доверенное ему возлюбленной королевой, и передал двойное письмо в руки герцогини Елизаветы. Передал и, выходя из дворца, потерял сознание...

Герцогиня Орлеанская, направляясь в Сен-Жермен, вновь и вновь перечитывала письмо своей падчерицы, пытаясь себе представить, как примет король обращенную к нему мольбу, которую она взялась передать. Взялась, надо сказать, охотно: с самого начала она противилась этому безумному браку и от души жалела бедняжку, которую к нему все же принудили. Обрисованная в письме жизнь королевы испанской вызывала ощущение кошмарного сновидения. Дни, проводимые в вынужденной праздности, поскольку единственным разрешенным занятием считалась молитва, под неустанным взором злобного дракона в женском обличье, который в любом, самом невинном желании, видел преступление, и ночи без сна, рядом с мужчиной, который неумело терзал ее своими ласками и не был способен завершить их естественным способом. Да, от такой жизни любая молодая женщина взбунтовалась бы или сошла бы с ума. Опыт супружеской жизни самой курфюрстины был не так уж сладок, но герцог, по крайней мере, хоть и не был ее идеалом мужчины, но должным образом исполнял супружеские обязанности и дал ей детей, которые стали для нее величайшей радостью. У Марии-Луизы отняли возможность познать и это счастье. И разве не естественно, что девушка восемнадцати лет ищет возможности избавиться от такой жизни? Конечно, это вполне объяснимо. Но герцогиня Елизавета нисколько не обольщалась насчет отношения Людовика к подобному желанию юной королевы. Разве не сказал он племяннице, прощаясь с ней, что надеется никогда больше ее не увидеть во Франции?

И ей пришла в голову мысль: а почему бы не поговорить сначала с королевой? Тем более что отношения их были более чем дружественные. Если рассудить, то вечно печальный Карлос был всего-навсего ее сводным братом, а такое родство обладает немалыми особенностями, тем более что их матери принадлежали к двум враждующим королевским домам. К тому же бедная Мария-Терезия вот уже много лет была окружена фаворитками мужа, который то и дело менял их, а значит, не могла никому довериться и прекрасно знала, что такое одиночество. С другой стороны, в своей несчастливой супружеской жизни королева являла образец покорности воле Божией и супругу, противостоя распутной жизни Людовика лишь своей добродетелью, неся молчаливо и с поистине королевским достоинством крест отвергнутой спутницы жизни. Поэтому она могла сострадать несчастьям своей юной родственницы, но никогда бы не поняла, как государыня может желать избавиться от богоданного супруга и короны... Прибыв в Сен-Жермен, герцогиня отправила мадемуазель де Теобон, которую взяла с собой, готовить покои, отведенные их семье в королевском дворце, а сама, заметив господина де Сен-Валье, капитана Королевской гвардии, подозвала его и спросила, где сейчас находится Его величество король, — во дворце или, может быть, на охоте?