Осторожно, стараясь не разбудить Джейка, Джессика взяла его за запястье, намереваясь убрать его руку.

В ту же секунду Джейк проснулся. Зеленые глаза открылись и не мигая уставились на Джессику, ясные и чистые. Даже не верилось, что секунду до этого Джейк спал крепким сном. Джессика замерла, не смея пошевелиться.

А Джейк с удивлением подумал, что действительность не так уж сильно отличается от сновидений. Лицо Джессики, румяное и нежное, вот оно, совсем рядом. Губы чуть приоткрылись – то ли хочет что-то спросить, то ли что-то воскликнуть, – глаза огромные и синие, как небо над Техасом. Темные шелковистые волосы рассыпались по плечам и груди. Маленькие пальцы сжимают его запястье, и их тепло передается ему, жаром растекаясь по всему телу. Лежал бы так, кажется, всю жизнь, сжимая Джессику в объятиях. Потрясенный этой мыслью, Джейк вместо того, чтобы убрать руку, машинально передвинул ее выше, к груди.

Как, должно быть, сладостно коснуться губами губ Джессики. Он уже ощущал их вкус, сладкий, словно дикий мед, нежный, как нераспустившийся бутон. Желание вспыхнуло в нем яростным огнем, настойчивое, непреодолимое. Огромные, полные ожидания глаза Джессики притягивали к себе как магнитом. Сердце Джейка исступленно забилось.

Казалось, время остановилось. Джейк не шевелился, Джессика не дышала. Сердце ее билось в груди так быстро и так больно, как еще никогда в жизни. Вне себя от волнения ждала она, что будет дальше. Там, где рука Джейка касалась ее тела, жгло как огнем. Почему же он не убирает руку?

Внезапно над головой раздался пронзительный птичий крик, и очарование минуты бесследно исчезло. Убрав руку, Джейк порывисто вскочил.

– На завтрак нет времени. – Голос его звучал хрипло. – Давай собираться.

Когда плывешь по болоту, кажется, что время течет очень медленно. Мир полон каких-то сюрреалистических образов и неестественных звуков, бесконечного движения и таких же бесконечных раздумий. Джессика уже и сама не знала, сколько времени они плывут: два или пять дней, неделю или месяц. Временами ей казалось, что нигде, кроме болота, они никогда не были и никогда не будут. Мир начинался и кончался покрытыми мхом растениями и темной мутной водой, которая текла неведомо куда. И центром этого мира был Джейк.

Напряженность, не оставлявшая их в первые дни путешествия, постепенно исчезла, и смутная надежда Джессики на то, что они в один прекрасный день смогут стать друзьями, крепла медленно, но верно. Существовала, правда, между ними некоторая дистанция, которую Джейк установил в самом начале, однако и она, к великой радости Джессики, медленно сокращалась. Время от времени Джейк даже вспоминал о том, что нужно сначала предложить кофе Джессике, а уж потом пить самому, и уже не так часто, как прежде, забывал о ее существовании. Однажды, когда они остановились на ночлег, Джейк куда-то ушел и отсутствовал в течение довольно продолжительного времени. Вернулся он с полной шапкой ежевики и белкой, которую подстрелил на ужин, и первым делом спросил:

– Ты не могла бы испечь такой же хлеб, как тогда?

Джессика была только рада ему угодить и, когда Джейк принялся уписывать теплый хлеб за обе щеки, почувствовала себя на седьмом небе.

Конечно, время от времени Джейк раздражался, однако Джессика понимала, что такой уж у него характер, да и происходило это не так часто, как раньше. Единственное, что неизменно выводило его из себя, – это когда Джессика заводила разговор о Дэниеле. Тогда лицо его делалось жестким и отвечал он односложно, а то и вовсе молчал. Джессику это задевало, однако не так, как раньше, когда он пользовался каждой возможностью, чтобы заявить ей, что она Дэниелу не пара и в «Трех холмах» ей не место.

К своему немалому удивлению, Джессика обнаружила, что с Джейком довольно легко общаться. Он, похоже, ничего не имел против того, чтобы рассказать ей о тех местах, которые ему довелось увидеть, и не поднимал ее на смех, когда она делилась с ним своими самыми сокровенными мечтами, которые никому еще не поверяла. Например, как было бы хорошо побывать на балах в великолепных танцевальных залах Нового Орлеана, или в городах, расположенных на севере, где есть дома высотой в целых пять этажей, или во французском городе Париже, где, как она слышала, колеса карет красят золотой краской.

Иногда, чтобы скоротать время, Джейк рассказывал ей всякие истории, и для Джессики это были самые счастливые часы. Больше всего ей понравилась история об одном человеке, попавшем на необитаемый остров. Человека этого звали Робинзон Крузо. Еще Джейк рассказал ей историю про одну семью, которая потерпела кораблекрушение и поселилась на дереве, и еще одну, которую написал Вильям Шекспир, где в конце все умирают. Последняя Джессике не понравилась, и она сказала об этом Джейку, но он лишь рассмеялся. Джессика любила его смех, правда, слышала его редко.

Бывали между ними и неловкие моменты. Иногда вдруг Джейк надолго замолкал, а время от времени Джессика ловила на себе его пристальный взгляд, и сердце у нее замирало. Тогда Джейк поспешно отворачивался и вскоре после этого обязательно находил какой-нибудь предлог, чтобы вспылить.

Однажды вечером, когда Джессика расчесывала на ночь волосы, Джейк тихонько подошел к ней сзади и легонько провел рукой по голове.

– Мне так жаль, что тебе пришлось отрезать волосы… – Голос его звучал как-то очень нежно и ласково.

Джессика машинально подняла руку – она уже совсем забыла об этом эпизоде, – и пальцы ее коснулись его грубой руки. На лице Джейка появилось какое-то странное выражение, и сердце Джессики подпрыгнула. Но уже мгновение спустя Джейк вновь замкнулся и, резко повернувшись, зашагал прочь. А Джессика еще долго сидела у костра, трогала то место на голове, которого коснулся Джейк, и думала о нем.

В ту ночь – впрочем, как и во все другие ночи – Джейк лежал с ней рядом и никак не мог заснуть. Теперь он даже во сне старался не задеть ее.

Время шло. День сменялся ночью, ночь – днем, и иногда двум путешественникам казалось, что, кроме них, в мире больше никого нет. Что касается Джессики, так она вообще не могла припомнить того времени, когда Джейк существовал отдельно от нее. Казалось, он всегда был и будет неотъемлемой частью ее жизни.

Перед заходом солнца они всегда останавливались на ночлег. Так было и сегодня. Усевшись на поваленное дерево и ловко выстругивая из веточки кипариса зубочистку, Джейк наблюдал за тем, как Джессика тушит на ужин мясо. На душе у него было неспокойно, хотя на лице это никак не отражалось. В. отличие от Джессики Джейк совершенно четко знал, сколько времени они плывут по этому проклятому болоту: семь дней и семь ночей, заполненных Джессикой.

И за это короткое время она умудрилась целиком завладеть его мыслями и чувствами и внести в его душу смятение. А ведь он не единственный сильный и здоровый мужчина на ранчо, таких там пруд пруди. И они будут кружить вокруг нее, как кобели вокруг суки, и рано или поздно она непременно отдастся одному из них, поскольку такая женщина, как Джессика, понятия не имеет о том, что такое верность. Это видно невооруженным глазом.

Джейк внимательно посмотрел на Джессику. От постоянного пребывания на солнце лицо ее покрылось золотистым загаром, а глаза казались еще ярче. Красивые темные густые кудри в беспорядке рассыпались по спине и по плечам. Джейка так и подмывало зарыться в них лицом и руками, ощутить их мягкость и волнующий аромат. Распущенные волосы и загорелая кожа делали Джессику похожей на цыганку, порывистую и свободолюбивую, и от одной мысли о том, как он будет ее укрощать, у Джейка сердце замирало в груди. Но в этот момент Джессика повернулась к нему и робко улыбнулась, и Джейк понял: она и не подозревает о том, насколько соблазнительна. И это делало ее еще более желанной. Однако самое плохое было не в том, что Джейка влекло к Джессике, а в том, что она сумела найти к нему какой-то особый подход. Вела себя с ним спокойно, по-женски мягко и вместе с тем решительно, и так это у нее получалось ловко, что Джейк готов был безропотно повиноваться ей во всем. Она была безмерно благодарна ему за малейшее проявление доброты, однако стоило ему произнести хоть одно бранное слово, как лицо ее каменело и Джейку становилось не по себе.