Он обернулся, и при свете луны Джессика увидела, что по щекам его катятся слезы. До сегодняшней ночи Джессике казалось, что ее уже ничем не пронять, но, увидев, как Джейк плачет, почувствовала в сердце такую боль, словно его разрезают на две части.

– Как его зовут? – тихонько спросил Джейк.

– Джошуа, – прошептала Джессика, сама не зная, как ей удалось произнести хотя бы одно слово. – В честь твоего отца.

Ей показалось, что Джейк кивнул. Он снова опустил голову, коснувшись бородатой щекой волос мальчугана, и еще крепче прижал его к своей груди. Сердце Джессики зашлось от боли. Как же ей хотелось броситься к Джейку, обнять его, но она не могла двинуться с места.

Джейк сам подошел к ней и осторожно передал ей спящего ребенка.

– Чудесный малыш, – проговорил он хрипловатым голосом и, проведя рукой по волосикам Джошуа, сдавленно прошептал: – Позаботься о нем вместо меня, хорошо?

И, повернувшись, направился к окну. Секунду спустя его уже не было в комнате.

А Джессика крепко прижала к себе сына и, закрыв глаза, прошептала:

– О, Джейк, что же я с тобой сделала?

Джейку столько раз в своей безмятежной юности приходилось лазить по раскидистому дубу, росшему с северной стороны усадьбы, что сейчас он начал спускаться по нему машинально, не задумываясь над тем, куда поставить ногу. Он спускался с ветки на ветку, а в голове билась одна-единственная мысль: сегодня он спускается по знакомому с детства дереву в последний раз. В глубине души Джейк понимал, что ставит точку не только на своем прошлом, но и на чем-то гораздо большем. Однако это не имело такого уж большого значения, поскольку лучшую часть самого себя, единственную часть, к которой относился с любовью, он оставил в этой комнате. Легко спрыгнув на землю, Джейк почувствовал, что все кончено, и даже обрадовался этому.

В спину ему уткнулось стальное дуло револьвера, и Джейк этому даже не удивился. Он даже не попытался обернуться.

– Значит, ты все-таки сделал это, Джейк, – тихо проговорил Дэниел. – Мне следовало это ожидать. Не знаю, как ты умудрился проскочить мимо охраны в первый раз, но уверяю тебя, что больше тебе этого сделать не удастся. Давай сюда свой револьвер.

Дэниел и сам удивился тому, что голос его звучит настолько ровно. В течение этих трех лет, полных ненависти к Джейку, он часто думал о том, какие чувства – ярость или жалость – испытает, доведись ему встретиться лицом к лицу со своим братом. И вот… единственное, что он испытывал сейчас, – это спокойную решимость. Он сделает то, что должен сделать для защиты своей семьи.

Джейк понимал, что мог бы сейчас оказать сопротивление и, вполне возможно, вышел бы из схватки с братом победителем. Он мог бы пуститься бежать, вряд ли Дэниел стал бы стрелять ему в спину. И та и другая мысль пришла ему в голову, и обе он отмел. Он почувствовал, что устал сопротивляться и даже рад тому, что конец настал именно здесь, в родной усадьбе, рад, что сдается брату, а не кому-то другому. Все могло бы кончиться гораздо хуже. Вытащив из кобуры револьвер, Джейк, не оборачиваясь, протянул его Дэниелу.

Дэниел взял оружие, по-прежнему держа брата под прицелом. Странно, но он не испытывал почти никаких чувств. Просто делал то, что должен был делать.

– Ладно, – тихо проговорил он, – не будем поднимать никакого шума. Пошли к старому амбару. Только медленно.

Старый амбар считался в «Трех холмах» одной из самых первых построек. Он был выстроен из толстых бревен, а на двери его висел мощный железный засов. Для нужд ранчо уже давным-давно требовалось более просторное помещение, которое и было построено, и теперь амбар использовался лишь для хранения старых инструментов и оборудования. Мальчишками Джейк с Дэниелом часто играли там.

Они уверенно шли по лунной дорожке. Примерно на середине пути Джейк заговорил. Он просто должен был это знать.

– А если бы я побежал, ты бы застрелил меня?

Секунду поколебавшись, Дэниел тихо, но уверенно ответил:

– Думаю, что да, так что, пожалуйста, не делай этого.

Джейк ничего не сказал.

Дверь амбара со скрипом отворилась, и Дэниел, ткнув револьвером Джейку в спину, ввел его внутрь. Лунного света, лившегося сквозь отворившуюся дверь, оказалось достаточно, чтобы Дэниел увидел то, что ему нужно. Он подошел к свисавшей со стены веревке.

– Руки за спину! – коротко приказал он. Джейк повиновался.

Дэниел связал Джейку запястья и затянул узел с такой силой, что Джейк поморщился: грубая веревка ободрала ему кожу. Покончив с этим, Дэниел скомандовал:

– Садись.

Джейк неловко опустился на грязный, покрытый соломой пол, и Дэниел принялся связывать его лодыжки. Впервые за три года Джейк взглянул на своего брата, и, хотя в амбаре царил полумрак, увиденное настолько потрясло его, что сердце у него болезненно сжалось. Как же постарел Дэниел! Какое угрюмое у него лицо! Джейку вспомнился последний их день три года назад: вот Дэниел рассказывает ему о своей внезапной женитьбе, и глаза его светятся счастьем; вот он доверчиво вкладывает руку Джессики в его руку, говоря: «Вы единственные люди, которых я люблю больше всего на свете», – а вот Дэниел на земле, истекающий кровью, умоляет его отыскать Джессику. Господи, как могло случиться, что они с Дэниелом стали врагами? Как это могло произойти?

– Прости меня, Дэниел, – голосом, полным боли, прошептал Джейк. – Я вовсе не хотел, чтобы так случилось.

Дэниел взглянул на него, и впервые за три года в нем проснулось острое чувство горечи и сострадания к брату. «Черт подери, Джейк, ведь я любил тебя, доверял тебе. Ведь ты был моим братом! А сам предал меня…» – пронеслось у него в голове, но он тут же подавил в себе жалость.

– Ты думаешь, мне доставляет удовольствие тебя связывать? – сердито бросил он и туго затянул вокруг лодыжек Джейка еще одну петлю. – Но я не могу пустить тебя в их жизни. Они мои. Кроме них, у меня никого нет. – Внезапно у него перехватило дыхание, и, коротко вздохнув, Дэниел сосредоточился на завязывании узла. – Не могу, – закончил он и встал.

Взглянув на Джейка, он заметил в его глазах смирение и полнейшую покорность судьбе.

– Что ты собираешься со мной делать? – помолчав, спросил Джейк.

Казалось, Дэниел не слышит вопроса. Но вот он посмотрел на Джейка, и в его взгляде не было ничего: ни жалости, ни сожаления, ни удовлетворения, ни даже злости.

– Утром первым делом я поеду к начальнику полиции, – деловито ответил он. – Ты не оставил мне выбора, Джейк.

Джейк кивнул, безропотно принимая свою дальнейшую судьбу, какой бы та ни была, и прислонился спиной к стене.

Несколько секунд Дэниел стоял, глядя на брата, потом повернулся и вышел из амбара, крепко-накрепко заперев за собой дверь.

Когда он вошел в дом, у него внезапно отчаянно заколотилось сердце. Он прошел в детскую и, только стоя перед колыбелью, в которой лежал его спящий сын, стал постепенно успокаиваться. Протянув дрожащую руку, он коснулся головки мальчугана, чувствуя, что одного этого прикосновения достаточно, чтобы силы вновь вернулись к нему, и понимая, что ради малыша он может пойти на все, что угодно.

– Не может быть по-другому, Джош, – прошептал он, стараясь, чтобы голос его звучал решительно. – Не может.

Он прошел мимо закрытой двери спальни жены в свою спальню, не переставая читать молитву. В глубине души Дэниел вовсе не был уверен, что сдать Джейка в полицию – это единственный выход. Заснул он уже перед рассветом.

Яркое утреннее солнышко коснулось своими лучами лица Джейка, и он поморщился. Повернув голову, он едва сдержался, чтобы не застонать: шея затекла. Он попытался пошевелить руками, и плечи пронзила острая боль.

– Где она, черт тебя подери! – послышался с порога яростный вопль.

В дверях стоял брат. Джейк попытался сесть, но мышцы были ватные, а рот словно набит опилками.

– О чем ты? – пробормотал он, пытаясь сесть. Страшный удар свалил его на пол. У Джейка в глазах потемнело от боли, а когда немного прояснилось, первое, что он увидел, – это багровое лицо Дэниела. Со всклокоченными волосами он был ужасен.