Это «гуманное» ощущение жизни, которое так типично для современного Запада, только подтверждает его плебейский и низменный аспект. То, что для одних являлось постыдным, — "человек," — теперь громогласно прославляется другими. Античность возвышала индивидуума до бога, стремилась освободить его от страстей, отождествить его с трансцендентным, с небесным воздухом, как в размышлении, так и в действии. Ей была известна традиция нечеловечеких героев и людей божественной крови. Семитский мир не только обезбожил «творение», но и окончательно принизил бога до человеческого уровня. Оживив демонизм пеласгийского инфернализма, он заменил чистые олимпийские регионы, головокружительные в своем сверкающем совершенстве, на террористические перспективы своего Апокалипсиса, своего ада, своей предопределенности и своей обреченности. Бог не был более аристократическим Богом римлян, Богом патрициев, к которому взывали стоя, в сиянии огней, с поднятым челом, и который находился во главе победоносных легионов. Он не был более Донаром-Тором, победителем Тима и Химира, "Сильнейшим из Сильных", "Незнающим Сопротивления", Господином, "неведающим страха", грозное оружие которого — молот Мьелмир есть символ молнии, (как и ваджра Шивы), осветившей божественных королей ариев. Он не был более Одином-Вотаном, Приносящим Победу, Орлом, покровителем героев, в смерти на поле битвы празднующих высший жертвенный культ и преображающихся в фалангу бессмертных. Нет, Он стал, как говорил Ружье, прибежищем для убогих и обреченных, искупительной жертвой, утешителем подавленных, которому молятся в слезах экстаза, в полном забвении своего собственного особого бытия. И поэтому дух материализовался, напряжение ослабло. Люди знали теперь только страсть, чувство, усилие. И не только смысл трансцендентной, олимпийской духовности, но и смысл мужественного, нордическо-римского достоинства был постепенно утерян, и в общем обнищании на место эпического, дорического мира вступил судорожный мир трагедии, жалости, серьезности — «человеческий» мир.
"Гуманизм": очень многие славословят его — этот мерзостный, поднимающийся от земли туман, мешающий взглянуть на небо — как высшую «ценность» Запада. Он действительно проник во все формы, он — это корень нового и старого романтизма, корень всякого сентиментализма, всякой современной жажды деятельности, всякой мечтательности.
И мы призываем: очиститесь от этого! Это не менее трудное задание, нежели выкорчевывание других, вышеупомянутых корней, которые привели к упадку Европы.
"Человеческое" следует преодолеть полностью, безжалостно. Но для этого необходимо, чтобы индивидуум достиг ощущения внутреннего освобождения. Следует уяснить себе, что это освобождение не может быть объектом жажды, алчного стремления закрепощенных, потому что им как таковым путь к нему закрыт. Либо это дается просто — и тогда об этом не извещают радостно, не убеждают никого в реальности происшедшего, не боятся это потерять — как естественная, элементарная, непреходящая очевидность избранничества, либо это не дается вообще. И чем больше человек стремится к этому и желает этого, тем дальше он от него удаляется, потому что желание освобождения подобно смерти.
Необходимо прийти в себя: как тот, кто заметив, что он, задыхаясь, бежит в жару, говорит себе: "О? А что если я пойду медленно?" — и идя медленно: "О? А что если я остановлюсь?" — и остановившись: "О? А что если я присяду?" — и присев: "О? А что если я растянусь на земле, здесь, в тени?" — и растянувшись на земле, он ощутит бесконечную прохладу и с удивлением вспомнит свой бег, свою прежнюю спешку. Так и усталость современного человека, не знающего ни спокойствия, ни отдыха, ни тишины, постепенно пройдет. Люди должны возвратиться к самим себе, они должны в самих себе искать свою причину, и свою цель, и свою ценность. И тогда они научатся чувствовать себя одинокими, без помощи и без закона, и, впоследствии, они проснутся для действия абсолютного приказания или абсолютного подчинения. И при этом они, обратив спокойный взгляд внутрь себя, узнают, что никакого "куда?" не существует, что ничего не надо продвигать, не на что надеяться и нечего бояться. И при этом, освободившись от бремени, они снова вздохнут и увидят и в любви, и в ненависти лишь нищету и слабость. И при этом они снова возвысятся как простые, чистые и уже более не человеческие существа.
В превосходстве аристократии, в высшем состоянии душ, властвующих сами над собой, подобные люди будут насмешкой над темной алчностью, с которой рабы рвутся к кормилу жизни. Они замкнутся в активном безразличии, которое может все, благодаря своей обновленной невинности. Возможность поставить свою собственную особую жизнь во главу угла и, смеясь, смотреть в бездну, возможность беспрестанно давать и одинаково относиться как к победе, так и к поражению, как к успеху, так и к неудаче родится из того превосходство, которое позволит отныне управлять своим собственным существом как вещью, и которое проснется в истинном познании принципа, более могущественного, нежели смерть и разложение. Ощущение оцепенения, усилие, грубое "ты должен" будут тогда только воспоминаниями об абсурдной мании. И когда избранные поймут, что все мечты об «эволюции», все "планы провидения", все историцистские идеологии, а также вообще все «цели» и «основания» являются только помочами для детей, еще не научившихся ходить, тогда они перестанут быть движимыми и начнут двигаться самостоятельно. И когда их «Я» станет центром, в них возродится как в людях, а уже более не как в призраках, действие, в своем изначальном, первичном и абсолютном смысле.
И здесь, на этой стадии, когда ядовитый туман «человеческого» мира будет разогнан, над интеллектом, над психологией, над страстями и предрассудками людей снова откроется природа в своем свободном и бытийном состоянии. Все вокруг станет свободным, все, наконец-то, сможет вздохнуть. И тогда великая болезнь романтических людей, вера, будет преодолена — через опыт. И у реинтегрированных людей тогда реально, стихийно появятся новые цели, новые глаза, новые крылья. Сверхъестественное перестанет быть бесцветным бегством бесцветных душ. Оно станет реальностью, оно сольется с естественным. В чистом, спокойном, могущественном и бестелесном свете возрожденной нордической простоты, дух и форма, внутреннее и внешнее, действительность и сверхдействительность станут одной единственной вещью, в равновесии двух членов, каждый из которых не больше и не меньше другого, и впоследствии наступит эра трансцендентного реализма: в энергиях, которые считают себя людьми, и которые не знают о том, что они спящие боги, вновь содрогнутся энергии стихий, вплоть до ужаса абсолютного Освящения и абсолютного Воскресения.
И тогда будут разбиты другие человеческие оковы, оковы безличной социальной амальгамы. И когда будет ниспровержен закон, делающий людей частями механизма, частями булыжника, схваченного безличным цементом коллективного деспотизма и гуманитарной идеологии, индивидуумы снова будут иметь начало и конец в них самих. Они станут закрытыми в себе как мир, как скала, как вершина — имея дело только со своей силой или со своей слабостью. Каждый займет свой пост, — пост в борьбе; каждый обретет свое качество, свою жизнь, свое достоинство, свою особенную силу, ни на что не похожую, непреходящую. Мораль таких людей будет формулироваться так: ты должен возвыситься над потребностью «доверия» и «понимания», над скверной братства, над безволием любви и самолюбия, над ощущением себя похожим на других и равным другим — возвыситься над хитроумной силой разложения, которая разрушает и унижает смысл благородства. Непередаваемость, уникальность станет тогда ценностью во имя абсолютного и мужского уважения: долины и вершины, могущественные и слабые силы, находящиеся одни над другими или одни напротив других, честно признаваемые, тайно воспламененные в дисциплине духа, но внешне резкие и содержащие в сверкающей строгости полную меру неизмеримого, бесконечного: по-военному, как в походе, как в сражении. Точные отношения, Порядок, Космос, Иерархия. Предельно индивидуализированные группы, организующиеся в действии без посредников и смягчений, одни из них — как отдельные мужи, так и целые племена — блистательно возвысятся, другие будут безжалостно уничтожены. Сверху солнечные и самодостаточные существа, властелины с "глубоким, далеким и грозным взором", которые ничего не берут, а, напротив, дают от избытка света и могущества, и которые стремятся к решительному течению жизни со все более удивительной интенсивностью, одновременно с этим становясь все более неподвижными в своей сверхъестественной законности.
