Туртс, конечно, пошел. Пошел под выкрики, в которых знатоки узнали соло для саксофона — «Слушай меня, любовь моя». Наряду с лорд-канцлерской слабостью у Туртса была еще одна. Он всегда любил копировать звучание какого-нибудь инструмента.

Заведующий поселковым фотоателье Зиммерман жил в доме напротив. Его средний сын Герберт учился в седьмом классе и был фотографом дружины. Он любил фотографировать, но не любил делать карточки. Мы вечно дразнили его из-за этого.

Длинноногий Туртс обернулся за две минуты.

— Сейчас придет! — сообщил он. И в честь удачи снова взревел саксофоном.

Чтобы принять гостя, мы встали в ряд.

Ни о каком приветствии мы не договаривались. Но как только Герберт Зиммерман переступил порог, Туртс крикнул:

— Двенадцатого февраля!

Эймар на лету подхватил: «Все!» Тут и остальные поняли, что от них требуется. Как признак полной боевой готовности прозвучал призыв: «12 февраля все на выборы в Верховный Совет Эстонской ССР».

Если бы мы хотели таким вступлением воздействовать на фотографа, то это удалось на все сто процентов. Герберт не мог вымолвить и слова от удивления, лишь потом сказал:

— Вот это да.

Он подошел, потрогал ленты и удивился:

— А почему я ничего не знал?

Нам и в голову не пришло сразу же объяснить ему, в чем дело.

— Откалываетесь от масс, товарищ Зиммерман, — укоризненно произнес Эймар. — Нехорошо, нехорошо.

— Вы ходите с закрытыми глазами, молодой человек, — добродушно укорил его Туртс с высоты своего роста.

Даже Тихий Мюргель пробормотал нечто невнятное о том, что самодовольство ведет нашего товарища куда-то в болото.

— Вот это да! — повторил фотограф. — Ну, история! А я не знал. Я ничего не знал. Вы уже у многих избирателей побывали?

— А ты что думал? В будни бываем у пятидесяти человек, а в воскресные дни и того больше.

Фотографировались мы в саду, между яблонями. Все лихо стояли на лыжах, в руках — лыжные палки. Оратора Кусти искать не стоило. К ребятам шестого класса пришла в гости молодежная бригада льнофабрики, и они пригласили Кусти к себе. Поэтому мы сначала решили сняться без восклицательного знака. А потом Эймар решил: так как этим аппаратом можно сделать автоснимок, то Герберт может успешно выполнить роль Кусти. Главное, чтобы он ко времени щелчка отвернулся. Тогда на снимке его можно будет принять за Кусти.

Так и сделали. Мы были на лыжах и поэтому решили покататься с гор. А красные ленты оставили у Эймара.

Ленты не потребовались и на следующий день. Колхоз прислал в школу шесть лошадей. После уроков мы поехали на болото за торфом. Через день смотрели в кино приключенческий фильм, а еще днем позже нас соблазнил Криймвярт, и мы отправились на озеро играть в хоккей.

Честно говоря, мы совершенно забыли про свою агитбригаду. Но скоро нам ее припомнили. Да еще как!

Мы с Эймаром каждое утро по привычке заходили в почтовое отделение покупать газеты. На газету не подписывались, хотя из дому нам давали для этого деньги. Почтальон разносит газеты после обеда. А на почте узнаешь свежие новости уже до девяти часов утра.

В пятницу мы, как обычно, пришли на почту. Миг спустя стояли у прилавка, и думаю, не я один вытаращил глаза. С первой страницы свежего номера районной газеты смотрели на нас шестеро молодых людей на лыжах. По всей вероятности, созданная в доме Ринда агитбригада, потому что на груди лыжников ясно выделялись слова: «12 февраля все на выборы в Верховный Совет Эстонской ССР».

— Вот черт! — сказал Эймар.

Ругался он очень редко.

Над снимком жирными буквами стояли слова: «Берите пример!»

А под снимком было написано, что старшие пионеры Таристеской восьмилетней школы принимают активное участие в предвыборной агитационной кампании. Что в школе недавно создана агитбригада лыжников, которая может проникнуть в занесенные снегом лесные хутора. В конце статьи было сказано: «Молодые агитаторы уже побывали у четырехсот избирателей».

Мы с Эймаром уставились друг на друга. Потом снова уткнулись в газету. Нет, не ошиблись: именно так и было написано.

— Пропала молодая жизнь! — сказал Эймар. — Нужно было раньше думать, что Зиммерман — репортер скандальной хроники!

Да, мы допустили страшную глупость, упустив из виду самое главное увлечение Герберта. Средний сын Зиммерманов был корреспондентом пяти газет. Он писал не так, как, например, наша Марта Йыесаар. Та рассказывала в пионерской газете «Сяде» о всех происшествиях в классе и при этом досконально описывала свои личные переживания. Герберт же готовил корреспонденцию официально, по-деловому. Черновики писал в школе на уроке, а перепечатывал на машинке в фотоателье. Он посылал сообщения о том, что в Таристе приехал на гастроли вильяндиский театр «Угала», что на стройке прядильного цеха льнофабрики закончили кладку стен, что колхоз «Койт» получил картофельный комбайн нового типа и что у Мээри Сикк из совхоза «Кы?ргемяэ» родилась тройня. Откуда он выкапывал новости — никто не знал. Это было его секретом. Случалось, что некоторые его сообщения печатались под рубрикой «Краткие новости» или «Корреспонденты сообщают». Тогда Герберт выреза?л напечатанное сообщение и вклеивал в общую тетрадь. Иной раз в нескольких газетах печаталась одна и та же информация. Тогда наш одноклассник получал письма, где говорилось, что товарищ Зиммерман грубо нарушает профессиональную этику корреспондента и поэтому исключается из числа внештатных корреспондентов. Герберт делал двухмесячную паузу, а потом действовал по принципу: кто старое помянет, тому глаз вон! И начинал карьеру сначала.

А теперь наш одноклассник заварил кашу погуще.

— Если директор увидит эту фотографию! — горевал Эймар. — Если он только увидит! Ты можешь себе представить, что тогда будет?

Я мог довольно хорошо себе представить, что будет.

— Четыреста избирателей! — продолжал Эймар свой грустный монолог. — В Таристе о бригаде еще ни слуху ни духу, а оказывается, агитация уже проведена у четырехсот избирателей! Это же просто смешно!

На самом деле это было вовсе не смешно. Скорее — плачевно.

— И зачем ты в тот раз наговорил Герберту всякой чепухи? — обвинял я Эймара. — Теперь сам расхлебывай.

Эймар лишь махнул рукой. Задним числом легко быть умным.

У парадной двери школы он остановился:

— Ну, придумай что-нибудь!

Одна идея у меня уже была.

— Знаешь, а если подождать почтальона? Попросить, чтобы он нам разрешил отнести почту в канцелярию и… — И я пояснил жестом, какая участь ожидала газету.

Эймар засомневался:

— Ты думаешь, он даст? В канцелярию то и дело приносят журналы, и почтальон расписывается об их доставке в почтовой книге.

Он был прав. Это обстоятельство я упустил из виду.

— Выиграть бы сегодняшний день! — сказал мой друг. — Только один день! После уроков мы бы взяли лыжи и дотемна обходили дома. Что-то было бы сделано. Не стыдно людям в глаза смотреть.

Он снова развернул газету и перечитал сообщение о том, что славные ребята побывали уже у четырехсот избирателей. Я посмотрел на снимок. Стал искать на снимке себя. И тут у меня мелькнула новая мысль. Положение еще не совсем безнадежное. Правда, еще не все потеряно.

— Эймар, ты можешь узнать Пауля на этом снимке? — спросил я.

Эймар указал на второго справа, но не сразу.

— Ты помнишь, где стоял Пауль. А попробуй узнай по лицу!

Теперь изобретатель агитбригады понял, что я задумал. По лицу нас узнать невозможно. Непонятно, что сделали в редакции со снимком. Может быть, это ретушь, о которой нам рассказывал учитель рисования. Он говорил, что перед печатанием художник делает на снимках темные места еще темнее, а белые — белее. Во всяком случае, мы на фотографии были с такими лицами, какие рисуют молодым людям на плакатах «Берегите деньги в сберегательной кассе!».

— На первой перемене еще никто из учителей не успеет прочитать газету, — продолжал я подбодрять себя и Эймара. — Снимок они увидят на четвертой, ну — в крайнем случае — на третьей перемене. Факт, что нас сразу же не узнают. Пока выяснят, кто, из какого класса, прозвенит последний звонок и мы уже будем на лыжах.