По мнению Юхана, Маленький Вольперт прогорит со своим планом, это точно. На курсах танцев был и все равно не танцует. Мюргель в этом деле проворнее. На вечерах он всегда приглашает Руту и твердит: «Теперь на номер два, теперь номер три». О четвертом и пятом на Мюргель не знает. Начинающим их не показывали.

Большой Вольперт совершенно иного склада. У него не то что больших планов — нет плана даже на текущий день. Отец Большого Вольперта — торговый работник. После инвентаризации на складе он и в дневнике сына производит ревизию. Это бывает четыре раза в год, не чаще. Обычно в дневнике расписывается мать. Отцовы ревизии весьма удручали Янно, но Туртс дал ему добрый совет. Теперь у Янно четыре раза в год дневник бесследно исчезает, и приходится покупать новый.

У Большого Вольперта иногда в голове гуляет ветерок. Девочки невзлюбили его с тех пор, как он им отметки ставил.

Делалось это следующим образом. На перемене он звал с собой Туртса и отправлялся в коридор — гулять. Ребята разглядывали каждую девочку: прямые ли у нее ноги, какие у нее волосы, хороша ли она. Когда не знали, какую отметку выставить, Большой Вольперт вынимал из кармана снимок Лоллобриджиды. Это, говорил он, эталон красоты, пять с плюсом.

Каждой девочке ставили по две оценки — за внешность и за характер. Окончательной была средняя этих двух. Самый высокий балл — четверку с плюсом — заслужила Марта Йыесаар.

Девочки сначала не могли понять, чем это Большой Вольперт занимается на переменах. А когда узнали, страшно разозлились. Они добились созыва собрания дружины, и Большого Вольперта заставили отчитаться. Эх, как его пробрали! Больше всех злилась Си?льви Трей, помощник председателя совета дружины. Она даже галстук хотела у него отобрать. Но ограничились выговором — за нетоварищеское отношение к девочкам.

Об этом предложили поговорить и в отряде. Большой Вольперт признал себя виновным, и Туртс согласился, что они допустили ошибку: надо было более высокие оценки ставить, особенно Сильви.

Записать эту историю для характеристики Большого Вольперта?

Юхан словно наяву видит жалкие лица товарищей, когда они каялись в своих грехах, и решает: да, записать.

А теперь не отвертишься. Юхан должен взять под наблюдение самого себя. Что же написать о себе? Может, то, что он ночью сильно храпит? Пожалуй, надо написать. Иначе никто никогда не узнает, что Юхан Салу изобрел средство от храпения. Ни у одного врача нет такого средства, а у Юхана Салу есть. Он изобрел его летом, когда они были в лагере в Ны?ммепалу и спали в палатках.

Юхан на ночь заклеивал рот пластырем. Широкий пластырь — от одного уголка рта до другого, а узкий — две ленточки крест-накрест. Это единственное и миру до сих пор неизвестное средство против храпения. Наклеивать пластырь нужно вечером, когда стемнеет, а снимать рано утром, чтобы соседи по комнате или палатке не видели. А если вдруг и увидят, тоже ничего. Мол, зубы болят, заклеил, чтоб не продуло.

Юхан думает, думает и решает, что не следует говорить о храпении. Ведь это средство несовершенно, при насморке его применять невозможно.

А может быть, отметить, что его не покидает мысль записать все, что происходит в школе… Что две истории он уже начал… О том, как однажды, когда они еще в шестом классе учились, отряд Кри?ймвярта чуть не отравился… И о том, как они в этом году встречали новую учительницу английского языка… Может, все-таки написать об этом? Но вдруг ребятам не понравится? Чего доброго, засмеют.

Лучше всего, видимо, признаться, что он иногда любит приврать. Что-нибудь такое похуже надо о себе сказать, а то получается неладно.

Странное дело творится с Юханом. Как начнет что-нибудь рассказывать, так и приврет. Если он, например, утром видел, что косуля пошла на реку пить, то в школе расскажет, что косуля была не одна, а с самцом. На следующий день выяснится, что и лось был в кустах.

Раз сто он попадался, но ничто не помогает. Написать об этом будущим поколениям?

Юхан Салу задумывается и решает, что не стоит.

С полчаса он ломает голову, что же все-таки сказать о себе. Ничего толкового на ум не приходит. Со школьного двора слышатся удары по футбольному мячу, и Юхан с завистью думает о Туртсе, у которого такое поручение, что он все время должен торчать на футбольной площадке. Он прислушивается к ударам, и в конце концов не выдерживает. Юхан сует журнал в стол и исчезает, как ветер.

Он бежит на площадку и приговаривает: «Надо будет попросить у Эймара Ринда новое пионерское поручение, это точно».

Он повторяет эти слова столько раз, что под конец не понимает, хитрит ли он сам с собой или взаправду хочет попросить новое поручение.

Марта Йыесаар заметила пропажу грибов, когда уроки почти во всех классах уже кончились. Она обнаружила, что на серовато-зеленом мхе рядом с большим пнем пусто, и вспомнила, что здесь было два семейства белых мухоморов — Amanita virosa.

Уголок, где стоял пень, был украшением выставки. Камарик, отрядный силач, нашел этот пень за дровяным сараем и сам притащил его сюда, на второй этаж. Слева, между корявыми корнями пня, мы поставили три шампиньона, которые учительница ботаники нашла в своем саду под живой изгородью, справа от пня Лора воткнула в мох белые мухоморы.

И вот мухоморы исчезли!

Дежурная по выставке в испуге побежала в пионерскую комнату. Но там никого не было. Марта нашла нас внизу, в мастерской. Вместе с новым пионервожатым Сергеем мы вытачивали на токарном станке шахматные фигурки. Марта стояла в дверях с таким растерянным видом, что Сергей, случайно подняв на нее взгляд, ничего не спросил и сразу же выключил станок.

— Идемте скорее! — сказала Марта. — Мухоморы исчезли.

Без лишних слов мы помчались наверх. Мы могли только подтвердить слова Марты.

— Грибы стояли здесь, налево от моего пня, — сказал Камарик.

— Если бы мы получше следили, этого не случилось бы, — сказала Анне.

Мы заговорили все сразу и вдруг замолчали: Сергей резко нагнулся и поднял валявшуюся во мху этикетку: «Шампиньоны. Съедобные в свежем и маринованном виде».

— О боже! — вскрикнула Марта совершенно не по-пионерски. — Эта этикетка лежала с другой стороны.

Да, этикетка должна была лежать по другую сторону пня. Там и сейчас стояли три шампиньона. Но рядом с шампиньонами лежала этикетка, говорящая совершенно о другом: «Amanita virosa — Белый мухомор». И более мелкими буквами: «Смертельно ядовит».

«Кто-то переставил этикетки. Мы посмотрели на Марту: в последний раз пояснения на выставке давала она.

— В двенадцать часов приходил второй класс. Они хотели все потрогать руками.

Ясно. Этикетки нечаянно перепутали малыши из второго. У них уж такая привычка — все брать в руки. Они всегда вьются вокруг Марты, как пчелы. Поди уследи за ними!

Мы стали думать, кто же мог унести грибы, как вдруг тоненький голосок пропищал за чьей-то спиной:

— Девчонки! Сергей! Если этикетки перепутаны, значит, кто-то уже отравился!

У Лоры Еремовой противная привычка предсказывать. Хоть старшая пионервожатая и сказала, что не годится давать друг другу прозвища, мы все равно звали Лору Пророком. Но теперь в словах Лоры не оказалось ничего пророческого. Не берут же грибы для того, чтобы ставить их на письменном столе. Того, что вслух высказала Лора, боялись Сергей — это выдавало выражение его лица — и Марта: у нее дрожали руки.

Первым пришел в себя Сергей. Он был старше нас, но юное и веселое мальчишеское лицо делало его нашим ровесником.

— Кто приходил на выставку последним?

Нахмуренные брови Сергея говорили о том, что многого он от этого вопроса не ждет. Мухоморы мог унести и не последний посетитель выставки. Мы все посмотрели на Марту.

Марта сморщила лоб.

— Мальчишки из шестого «Б». Па?йкре… Криймвярт был… Ти?дрик…

Тут ее снова перебил тоненький голосок:

— Значит, Тидрик взял. И съел.