– Договорился с кашеварами, из трофейного барана они нам сегодня на обед сварганят плов, – негромко произнес Фома Неверующий.

– Отлично, – равнодушно кивнул Звягин, он требовал, чтобы в командировке разведчики питались тем же самым, что и местные жители (и боевики), чтобы в горах по запаху ничем не отличаться от моджахедов...

Постепенно палатка наполнялась голосами, морпехи просыпались, зевая и потягиваясь, обсуждали текущие дела.

Наконец в проеме показалась небритая физиономия верзилы с короткими волосами цвета спелой пшеницы и широкими покатыми плечами. Сибиряк Владислав Войцеховский большую часть своей жизни прожил в тайге, до срочной службы работал в лесничестве помощником егеря. Когда вернулся с Тихоокеанского флота, устроился промысловиком-охотником. Десять лет заготавливал пушнину, был довольно удачливым охотником, женился, поднимал двоих детей. В общем, жил в достатке. Только вот однажды, вернувшись из тайги, ни жены, ни сыновей не нашел. Подались в город за лучшей жизнью. Владислав их искать не стал, а по совету товарища завербовался в морскую пехоту и отправился на Северный Кавказ.

В разведке он выполнял функции следопыта, благодаря опыту охотника-промысловика он замечал самые незначительные следы, которые боевики скрывали самым тщательным образом. Себя Владислав Войцеховский называл дважды поляком. Дескать, первый раз его предков сослали в Сибирь еще при Екатерине Второй за Варшавское восстание. После революции родственники вернулись обратно в Польшу, но после пакта «Молотов – Риббентроп» их опять сослали в Сибирь. Больше в Речь Посполиту никто из Войцеховских возвращаться не стал. За эти истории следопыта разведчики окрестили Шляхтичем, чем Владислав очень гордился.

Вторым появился долговязый и сутулый радист Олег Сорокин, прозванный за специальность Птица Говорун. В прошлом безработный инженер-радиомеханик, не найдя себя на гражданке, пошел в армию по контракту.

Следом за радистом наружу выбрались два пулеметчика, коротко стриженные здоровяки с пудовыми кулачищами и могучими шеями. Они были похожи, как братья, но в родстве не состояли. Первым номером был сержант Иван Котков, по прозвищу Укат, а вторым номером в расчете состоял младший сержант Владимир Билашев – Беляш.

Последними появились снайпер и трое автоматчиков. Снайпером в группе был чемпион бывшего Союза по пулевой стрельбе среди юниоров. Невысокий худощавый мужчина с умным интеллигентным лицом, Станислав Овсянников величался почему-то Геркулесом, то ли в шутку, то ли благодаря своей фамилии.

Автоматчиков окрестили Три мушкетера, они были единственные в группе, кто воевал и в Первую, и во Вторую чеченскую кампанию. Сперва как морпехи Черноморского флота, затем перевелись на Каспий. Верховодил этой лихой троицей ловкий здоровяк с наглой физиономией деревенского ухаря, кубанский казак Федор Бешенцев, еще за первый штурм Грозного прозванный Федькой Бешеным. Исполняющий при нем обязанности ординарца смуглолицый и кареглазый, внешне похожий на местного горца ефрейтор Николай Стоянов – Болгарин, и последний, флегматичный молчун, вечно таскающий вместо магазинов к своему «АКМ» пару пулеметных дисков, – Василий Бобин, он же Боб.

Командовал разведчиками Александр Звягин, он же Зять (по понятной причине), по возрасту самый младший в группе. Старший лейтенант только приближался к тридцатилетнему рубежу, в то время как остальные его уже преодолели.

Мирная жизнь на базе имела свои законы и правила. После утренних процедур и зарядки, которую каждый из разведчиков выполнял, исходя из собственных представлений, наступало время завтрака, состоящего из жирной каши и крепкого чая.

Когда с трапезой было покончено, Звягин объявил:

– Сейчас чистим оружие, после обеда свободное время. Выходные – четверо суток, потом начинаем готовиться к очередному выходу в рейд.

– А чего тут четверо суток делать? – удивленно спросил Укат, укладывая возле себя ПКМ. – Даже пойти некуда, санчасть перевели в Ханкалу, остался один фельдшер, да и тот мужик.

– Ну да, тяжело без женской ласки, – беззлобно поддел Ивана Шляхтич и, кивнув на разобранный пулемет, добавил: – И после таких тяжестей руки становятся грубыми и шершавыми.

Грубый солдатский юмор мгновенно дошел до разведчиков, и те дружно рассмеялись. Один лишь пулеметчик даже не улыбнулся, а лишь исподлобья зло зыркнул на следопыта. Но уже через секунду забыл о шутке, полностью погрузившись в разборку кургузого бесшумного пистолета ПСС.

Федька Бешеный, вытащив из ножен десантный кинжал, правил широкое обоюдоострое лезвие, бормоча под нос слова какой-то старинной казачьей песни.

Расположившиеся на спальниках морпехи походили на мусульман, исполняющих намаз. Впрочем, их действия и в самом деле напоминали поклонение некоему религиозному культу, богу Войны...

Бывалые бойцы на собственном опыте знали, оружие – это их верный спасительный талисман на войне. И чтобы оно не подвело в самый неподходящий момент, его нужно неустанно холить и лелеять.

Солнце постепенно сместилось к обеденному времени, от кухни, куда направился Неверующий Фома, потянуло ароматом плова с бараниной.

– У, запашок, аж слюни текут! – собрав свой «Винторез», воскликнул Геркулес. Несмотря на тощие габариты, снайпер не дурак хорошенько поесть.

Упитанный Беляш только сокрушенно покачал головой и недовольно пробормотал:

– Опять у засушенного Геракла солитер проголодался.

Овсянников на издевку второго номера хотел ответить равноценной колкостью, но не успел. Возле палатки появился солдат-срочник с повязкой на руке «Посыльный по штабу». Козырнул Звягину и доложил:

– Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывает начальник базы.

– Понял, сейчас иду. – Александр легко поднялся со своего спальника, отряхнул камуфлированные штаны и обратился к Стоянову: – Болгарин, мой автомат поставишь в пирамиду и барахло соберешь.

– Не вопрос, – продолжая шомполом чистить ствол своего «АКМ», откликнулся ефрейтор.

Надев куртку, старший лейтенант затянул ремень с тяжелой кобурой и, широко шагая, поспешил за посыльным.

Вернулся Звягин через сорок минут, когда по котелкам разведчиков прапорщик Фомин уже разложил горячий жирный плов.

– Что-то случилось? – увидев озабоченное лицо командира группы, поинтересовался радист Сорокин. Гул мужских голосов вокруг котла мгновенно стих, и в следующую секунду на старлея, как стволы автоматов, уставились девять пар настороженных глаз. Разведчики, те, кто всегда впереди всех, постоянно находятся на самом острие, а значит, покой – понятие относительное. В любую минуту готовы сорваться с места, независимо от того, спишь ли ты с женщиной, сидишь с друзьями за столом или еще где находишься, и броситься в пекло на другом конце света. И этому удивляться не стоит, потому что контрактник сам выбрал себе судьбу, связав ее с морской пехотой.

– Да херня какая-то получается, – с недоумением произнес Звягин. – Завтра прилетает борт, и на нем мы возвращаемся в бригаду. Странная рокировка, да и без замены.

Последнюю фразу никто из морпехов уже не слышал. Человеческая психология такова, что всегда тянет из командировки домой, а побыв немного в родных пенатах, начинаешь почти сразу скучать по смене обстановки в очередной командировке.

– Клево! – радостно оскалился Беляш. – Лялька ждет меня только к концу месяца, а я по-суворовски явлюсь, как снег на голову. Да и выясню заодно, стоит ли мне с ней связывать дальнейшую совместную жизнь.

Олег Сорокин, подняв вверх указательный палец на манер проповедника, назидательно проговорил:

– Браки заключаются на небесах...

– Да вот только срок заключения отбывать приходится на земле, – перебив радиста, вставил Федька Бешеный под смех морпехов. Мысли сержанта были далеки от подобной новости, он лихорадочно размышлял, как бы получше провести выпавшие для отдыха деньки. Это тебе не по базе неприкаянно шататься, как тому узнику «Замка Иф».