Ретиф вернулся к своим людям и вскоре во главе коммандо вышел на поиски похищенного стада Дингаана. Буры с честью справились с этой задачей. И в конце января 1838 года — примерно через два месяца после первой встречи с зулусским королем — Ретиф возвращался в Умгунгундхлову, чтобы окончательно скрепить сделку с Дингааном. Его сопровождали шестьдесят шесть европейцев (среди них уже испытанный переводчик Холстед) и около тридцати слуг-готтентотов. Перед собой они гнали обещанное стадо. Несколько бурских ребятишек, в том числе и четырнадцатилетний сын Ретифа, упросили взрослых взять их с собой, чтобы они могли взглянуть на легендарного короля Зулуленда.
Подъезжая к Умгунгундхлову, буры дали ружейный залп — это был обычный способ известить о своем прибытии. Их встретили и разместили в специально устроенном лагере за пределами города. За несколько дней до того сюда начали прибывать толпы зулусских воинов в полном боевом облачении, и сейчас все они собрались вокруг гостей. Дингаан пожелал, чтобы белые продемонстрировали «танец на спинах лошадей», и бурам пришлось организовать представление в духе Буффало Билла. После чего чернокожие воины исполнили национальные танцы.
На следующий день состоялись собственно переговоры, на которых присутствовал Пит Ретиф и несколько его доверенных командиров. Буры выполнили свою часть договора, теперь дело было за Дингааном. С возвратом скота формальных оснований для отказа не оставалось, и король торжественно скрепил своей подписью договор, согласно которому земли между Тугелой и Умзимвубу переходили в собственность буров. Ретиф спрятал драгоценный документ в охотничью сумку, и на том деловая часть встречи завершилась. Следующий день стал днем веселого празднества и подготовки к отъезду. Сидя в краале, буры наблюдали за красочным представлением — молодые зулусские воины исполняли традиционные «танцы со скотом». Каждое из воинских подразделений танцевало со своим стадом в четыреста голов: первое с безрогими коровами, второе с черными, третье с белыми быками и т. д.
По ходу выступления Дингаан развлекал гостей оживленной беседой: расспрашивал их, хвастал собственными богатствами. Под конец Ретифу пришла в голову идея — крайне неудачная, надо признать — продемонстрировать королю, как европейцы умеют вести конный бой. Вот уж трудно придумать более неприятное зрелище для зулусского короля! Хотя Дингаану самому не доводилось видеть, как буры на ходу разряжают ружья, но он был об этом наслышан. Именно при помощи таких фокусов они победили вождя Мзиликази и заставили его бежать за пределы Лимпопо. Завершив представление, буры поскакали в лагерь — пообедать и дать отдых лошадям перед тем, как пускаться в обратный путь. Когда они уже были готовы выезжать, явился гонец с известием, что Дингаан просит гостей задержаться до завтра. Утром, мол, будут еще танцы и «кафрское пивопитие», после чего они смогут уехать с миром. Не желая обижать короля отказом, буры согласились остаться.
К тому времени в воздухе уже ощущалось некое напряжение. Находясь на своем «миссионерском» холме, преподобный Фрэнсис Оуэн наблюдал за королевским краалем — а надо сказать, его жилище стояло прямо напротив Большого дворца, и они с Дингааном всегда могли видеть друг друга в подзорную трубу — и заметил какое-то подозрительное оживление. Он предупредил одного из буров, чтобы те уезжали, не дожидаясь рассвета, — ибо в поселке что-то «затевается» (как он выразился) и зулусы ведут себя «необычно». Говорят, Ретифу поступали и другие предупреждения, но он не желал верить в предательство Дингаана. Утром следующего дня двое буров завтракали у четы Оуэнов, и миссионер поинтересовался, как им понравился король. Буры ответили, что он «вполне хорош».
Вскорости после завтрака пришел один из Дингаановых военачальников сообщить, что все готово к празднику. Оставив в лагере лошадей и ружья (как того требовал этикет), буры пешком отправились в Большой Крааль, где их уже поджидал король. Он сидел в своем резном кресле под «канделябровым» деревом и радушно приветствовал гостей. Пита Ретифа он усадил подле себя, остальные разместились прямо на земле немного поодаль. Мужчинам подали «кафрское пиво», детям — молоко, и Дингаан подал знак к началу представления.
На сей раз выступали два лучших королевских подразделения — «Белые щиты» и «Черные щиты». Безоружные воины начали хором что-то напевать и кружиться в ритуальном танце. В это время за спинами ничего не подозревавших зрителей собиралось еще два подразделения зулусских воинов, вооруженных короткими копьями и боевыми дубинками. Движения танцующих все ускорялись, голоса становились громче. В тот миг, когда представление, казалось, достигло своей кульминации, Дингаан вскочил со своего трона и громко прокричал:
— Вперед, мои воины! Убить колдунов!
И прежде чем буры успели понять, что происходит, на них со всех сторон накинулись зулусские воины. «Нам конец!» — кричал Томас Холстед. Со всех сторон доносились отчаянные вопли: «Измена! Нас предали!» и «Смилуйся над нами, Господь!» Некоторые из буров успели выхватить охотничьи ножи и убить около десятка зулусов. Остальные нападавшие, обезумев от полученных ран, позабыли о запрете проливать кровь в пределах королевского крааля, и принялись избивать дубинками плененных буров. Несколько человек были убиты на месте, остальных потащили на Хломо Амабуто. И в течение всей этой ужасной сцены над площадью разносился голос Дингаана, командовавшего кровавой расправой.
Незадолго до того в дом Оуэна явился зулус с посланием от короля. Дингаан сообщал, что собирается убить буров, и предупреждал миссионера, чтобы тот не пугался — ему самому и его семье ничто не угрожает. Пока объятый ужасом англичанин прикидывал, что он может сделать для спасения несчастных треккеров, раздался крик: «О Боже! Они убивают буров прямо сейчас!»
Я бросился к подзорной трубе и увидел жуткий переполох на холме, — записывал тем вечером Оуэн в своем дневнике. — Огромная толпа зулусов (по девять-десять человек на каждого бура) тащила беспомощных и безоружных жертв на место казни. Там им предстояло навсегда распрощаться с белым светом, на который еще сегодня поутру они взирали с такой радостью. Я в отчаянии упал на колени. Миссис и мисс Оуэн были поражены не меньше моего. Мы, как могли, утешали друг друга… Завершив свое кровавое деяние, толпа палачей вернулась обратно к королю. При их появлении над площадью разнеслись громкие торжествующие крики, которые хорошо были слышны на нашей станции.
…В этот ужасный миг я обнял свою семью и начал читать 91-й псалом: «Не устрашишься ужаса ночного, стрелы, летящей днем… Ибо ангелам Своим Он заповедает о тебе, хранить тебя на всех путях твоих». Слова эти настолько точно подходили к нашей ситуации, что голос мой прерывался от слез, и я едва сумел закончить молитву!
Буры отчаянно сражались до последнего. Перед тем как казнить Ретифа, зулусы заставили его стать свидетелем смерти товарищей и малолетнего сына. Трупы буров, как обычно, оставили разлагаться на вершине Хломо Амабуто, поверх навалили тела их чернокожих помощников и кучеров. Палачи вырезали сердце и печень Ретифа и, завернув в тряпку, отнесли королю Дингаану. Надо думать, этот монстр сполна насладился своей победой! Тем солнечным февральским утром на Холме Казней лежали тела шестидесяти буров, одного англичанина и огромного числа готтентотских слуг. Богатая пожива для стервятников, которые уже кружились в небе.
Несколько дней спустя Оуэн со своей семьей покинул Умгунгундхлову, опасаясь, что их тоже может постигнуть судьба несчастных треккеров. Он провел в Южной Африке около трех лет, а затем вернулся в Англию, где занял пост викария в одном из шеффилдских приходов.
Знакомство с «Дневником» Фрэнсиса Оуэна позволило положить конец несправедливым слухам, которые долгое время циркулировали по всей Колонии. Слухи эти (хоть и понятные в той обстановке, но от того не менее обидные) касались неблаговидной роли британцев в случившейся трагедии. Поговаривали, будто буров предали их английские друзья. Должен напомнить, что англичане сами серьезно пострадали в этой истории. В первые же дни после убийства Пита Ретифа их поселение в Порт-Натале было стерто с лица земли зулусскими воинами Дингаана.
