Нет, мы не можем не успеть!!!

Нажал плечом на дверь — нет, кажется, в другую сторону, на себя… Успел увидеть в открывшейся щели тусклую полоску света и узкую кисть руки учителя. Тот что-то сказал… короткое, неразборчивое… потонувшее в нарастающем гуле нового катаклизма.

Они бежали по коридорам, по лестницам, сквозь повороты и стены. Под ногами змеились трещины, с потолка сыпался град камней, и Эжан непроизвольно вскидывал согнутую руку над головой — хотя все они, от мельчайшего крошева до крупных булыжников, совершали в воздухе противоестественные пируэты и разлетались в стороны, не касаясь мага и его ученика. Но сумеет ли учитель что-нибудь поделать, когда дворец полностью обрушится? В том, что это вот-вот случится, принц уже не сомневался.

Он так ничего и не понял про Лилиан. Учитель вроде бы объяснил — ему казалось, что объяснил; на самом деле несколько бессвязных слов не были способны дать даже малейшей зацепки мыслям. Что-то все о том же заговоре… но размышлять в этом направлении у Эжана не получалось: мгновенно бросались в память медные волосы, медовые глаза и смех, смех, смех…

Рубашка под тяжеленной кольчугой и камзолом давно промокла насквозь. А пути все не было конца — хоть они и мчались напрямик, не замечая дворцовых лабиринтов. Быстрее, быстрее! Успеть… что?

Спасти ее. Ведь правда, учитель?

Стена.

Это была первая стена, которую он заметил. Неожиданно твердая, шершавая, реальная. Эжан провел по ней ладонью: сырость и холод. И легкая дрожь, сотрясавшая сейчас весь дворец.

— Ты останешься здесь, мой принц, — сказал маг. — Им нельзя знать, что ты со мной.

И скороговоркой, словно пытаясь утопить еще не всплывшие на поверхность возражения:

— Если хочешь, я сделаю так, что ты будешь все видеть и слышать.

Эжан кивнул, и стена исчезла. Но не так, как мимолетно пропадали все предыдущие стены, переставая быть препятствиями. Исчезла — и в то же время осталась, невидимая, неосязаемая, но безжалостно-глухая. Как то непоправимое, что встало между ним и принцессой Лилиан… навсегда.

И тут он увидел ее.

Она сидела в дальнем конце зала, освещенного факелами, — прямо на каменном полу, сжавшись в комочек, обхватив колени тонкими руками. Запрокинутая голова — затылком к неровной кладке. Открытая беззащитная шея. Факельный отблеск на легких прядях волос из рассыпавшейся прически…

Маленькая-маленькая. Брошенная, покинутая — и уже переставшая плакать. Как и бояться.

Эжан хотел было подойти к ней, но вовремя вспомнил про стену.

— …Приветствую вас, брат Иринис. И вас, господин старший советник.

Они изумленно вскинули головы — двое, сидевшие за овальным столом; принц заметил их лишь теперь. Литовт не изменился в лице, только чуть сильнее сжал невидимые губы и метнул короткий обвиняющий взгляд на своего собеседника. А вот с него, тучного багроволицего стабильера, в этот миг можно было бы писать обобщенный портрет заговорщика, застигнутого с поличным.

— Брат Агатальфеус?!.

— Узнаю Каталию, — ядовито прошелестел Литовт. — Эмоции превыше государственных принципов. Она всегда была неравнодушна к вам, брат Агатальфеус.

Учитель пожал плечами:

— Ошибаетесь. Со мной произошло именно то, на что вы рассчитывали; просто мне удалось бежать. Вы то и дело ошибались в отношении Ее Величества, господин старший советник, и весь наш заговор был построен на фундаменте ваших ошибок. Возможно, поэтому он и провалился. Провалился — имейте мужество признать это.

Литовт слушал молча, сосредоточенно, бесстрастно. Учитель стоял спиной к стене; его лица Эжан не видел.

— Все из-за него, — пробормотал в никуда Иринис Усердный. — Не сумел быть убедительным… предал наше дело… а теперь…

Жалкая реплика повисла в воздухе. Агатальфеус Отмеченный по-прежнему обращался только к Литовту:

— Вы не имеете права ошибиться еще раз. Королева давно перестала Вам доверять — но пока не отдала приказа бросить вас в каменный мешок, как это сделали со мной. Вы еще можете остаться в стороне от этого позорного предприятия, господин старший советник. Вся вина ляжет на стабильеров.

Губы Литовта изогнулись.

— Благородно.

Учитель тоже негромко усмехнулся:

— Покарать по-настоящему Орден не во власти Ее Величества. Все-таки в Великой Сталле не так уж много каменных мешков, пригодных для заточения магов, а умерщвление стабильера вызывает невиданный всплеск… вы знаете. — Он помолчал. — Да она и не станет. Королева мечтает лишь об одном: чтобы в страну как можно скорее вернулась стабильность. Риск Ордена с самого начала был куда меньше вашего. Нам — большинству из нас — она простит.

Высокая дипломатия, понимал Эжан. Заговор умрет, как только от него отступится Литовт. Так что же, выходит, учитель добивается того, чтобы заговор умер? Но ведь он, как говорила мама… он был с ними, он сам этого хотел! Снова предательство, теперь уже двойное? Или отчаянная попытка исправить то, что вряд ли поддается полному исправлению?..

Учитель и старший советник смотрели друг на друга. Глаза в глаза. Противостояние. Зримое противоречие, которое…

Эжан ощутил дрожь неосязаемой стены. По ту ее сторону огромный стол начал выбивать массивными ножками мелкую дробь. На столешницу посыпался с потолка град камней. С глухим стуком оборвался со стены зажженный факел; холодные камни пола сбили пламя, и вверх потянулась густая струя дыма…

— Брат Иринис! — отрывисто крикнул Литовт, поднимаясь из-за стола. — Проклятие, делайте же вашу работу! Что бы там ни было, вы пока еще мой стабильер!

Усердный вскочил; с грохотом опрокинулся его тяжелый стул. На лбу мага вздулась рогатка пульсирующих вен. Никаких заклинаний или магических движений: стабильеры всегда работают молча и незаметно. Только мертвенная серость обрюзгшего лица, бисер пота на пористой коже… И. медленно затухающая дрожь стола и каменной кладки… Маг Иринис тяжело поднял согнутый локоть и рукавом вытер влажный лоб.

— Вы забыли задать брату Агатальфеусу один вопрос, мой сеньор, — переводя дыхание, выговорил он. — Простился ли он со своим столь тщательно лелеемым желанием видеть на престоле Великой Сталлы…

Он не стал продолжать. Просто небрежно махнул рукой, указывая куда-то позади себя.

И она — нездешняя, безучастная — услышала, вздрогнула, оторвала голову от шершавых камней. Огромные, в поллица, отчаянные глаза.

Принцесса Лилиан.

И незримая стена. Ничего не поделать.

Литовт негромко выругался сквозь зубы.

— Я и вправду забыл о ней. Слишком много всего… Что ж, я сделаю это прямо сейчас. Брат Агатальфеус не станет возражать… — Шаг в сторону, мимолетные факельные отблески в глазах. — Если, как он уверяет, наше дело пропало, то уже не имеет значения, кто кого хотел видеть на троне, правда? Теперь самое время доказать преданность своей королеве… назовем это так.

Иринис Усердный судорожно встрепенулся:

— Вы… сами, мой сеньор?!.

Старший советник раздраженно обернулся через плечо:

— Разумеется, сам! Где вы видите здесь верных людей, брат Иринис?! Вас я не имею в виду: вы, стабильеры, всегда были чистоплюями. Но у нас нет времени на прогулки в Лагеря… Сгладите небольшое противоречие, только и всего.

…Ее лицо — белое, почти прозрачное. Ее фигурка в тусклом серебристом платье — уже на ногах, нетвердо, прислонясь к стене. Ее тонкая рука, вскинутая беспомощным жестом ребенка, на которого катится океанская волна…

Диалог двух убийц, неторопливый и циничный; но в нем не прозвучало самого страшного слова, и Эжан не понял, не захотел понять, отказался проникнуть в неглубокий подтекст, откуда это слово похохатывало лезвием короткого стилета. Целое мгновение… целая вечность непонимания, нелепого, словно птичья голова, спрятанная под крыло. И вспышка прозрения, и отчаянный рывок вперед, и резкая боль кровоподтеком на виске — стена!!! Непробиваемая стена…

Неподвижная спина учителя. Он тоже не желал понимать. Может быть, потом, когда все равно будет поздно… А может, он уже успел и понять, и обдумать, и согласиться: да, так лучше…