Учитель. А может, он знал и об этом?

Королева подхватила на лету его немой вопрос.

— Брат Агатальфеус, — с тихой ненавистью произнесла она. — Они послали его сообщить мне свою волю: как раба, как холопа. Он и есть раб и холоп. — Она страшно улыбнулась одними губами. — Стоял передо мной на коленях, умолял бежать вместе с ним… Твой верный учитель.

— Где он? — почти равнодушно спросил Эжан.

Явилась прислужница с ворохом одежды, кольчугой, шлемом, высокими дорожными сапогами и небольшой котомкой на ремнях. Остальное уже приторочено к седлу, запинаясь, сообщила она. Дрожащая, смертельно напуганная катаклизмом. Королева отослала ее, и не подумав ничего объяснять.

Отвечать на вопрос сына она, кажется, тоже не считала нужным. И принц повторил, уже заинтересованно, с нажимом:

— Где сейчас учитель?

— Одевайся! — прикрикнула мать. — Где… Разумеется, в подземелье; в каменном мешке с заклинаниями на стенах. Слава Богу, у нас еще остались верные престолу маги. Агатальфеус Отмеченный — всего лишь бунтовщик, и не больше. Быстрее же!!!

Эжан путался в рукавах, застежках и завязках. И был уже готов, когда она добавила:

— А я — пока еще королева. Единая властительница Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке. И я не собираюсь отрекаться.

Испуганный конь со свежей ссадиной на морде, с мраморной крошкой, рассыпанной по седлу, косился на принца, прижимая уши. Его поводья привязали к бронзовому кольцу у выхода из дворца. Черного, незаметного выхода — всего лишь узкой дубовой дверцы в сплошной стене…

— Бежим? — сказал Эжан коню.

Было странно, что каких-то полчаса назад его поразило и даже оскорбило повеление матери. Бежать — ну и что? Если все равно незачем жить. Если ни в Великую Сталлу, ни в Аталорр или даже Ильмию больше никогда не вернется принцесса Лилиан… А если и вернется — то не к нему, ничтожеству и предателю.

А теперь — еще и трусу. Ну и пусть.

Новая перчатка жала руку. Пошевелив растопыренными пальцами, Эжан взялся за луку седла и поставил ногу в стремя.

И тут он услышал.

Что-то беззвучное, неуловимое, словно шорох сухих листьев по песку, словно шелест начинающегося дождя в древесных кронах, словно шепот человека, сорвавшего голос от крика за непробиваемой стеной… Голос?

Оказалось, что рука уже шарит по груди: глухая шнуровка камзола, а под ней — шершавый кольчужный металл. Что опять-таки не имеет значения, ведь амулет, красная капля на порванной цепочке, сгинул в ворохе грязного белья… Но амулет и не нужен. Зов личного стабильера способен пробиться в сознание и так.

Учитель?!

Слов не разобрать. Да, разумеется, мама же говорила: заклинания на стенах, верные маги… Но зачем? Что ему надо — теперь?! Да как он смеет?!!

Земля под ногами заколебалась; послышался раскатистый гул, в котором потонул отзвук далекого голоса. Эжан неловко взмахнул руками, впечатался ладонью в стену. Приглушенно, растерянно заржал конь. — Надо бы отвязать его от двери, чтобы в случае чего у животного осталась хоть какая-то возможность спастись… Пальцы в перчатках были словно чужие, и Эжан стащил их одну за другой, прикусив зубами толстую кожу. Поводья… вот так. Беги.

Конь остался на месте, изумленно тлядя, как принц, прикусив губу, ныряет в черный проем, роняющий с потолка каменную крошку.

Страшно было первые несколько метров — потом землетрясение успокоилось, и коридор стал почти привычным, если не считать осколков витражей, хрустевших под ногами, и запаха дыма от редких чадящих факелов. Большинство светильников погасло, и Эжан продвигался в темноте, едва ли не на ощупь…

Нет. На зов.

Он по-прежнему не мог уловить ни слова из немого крика учителя — и тем более ответить ему. Вот если бы был амулет, то… хотя, наверное, прорвать заслон темницы, где заточили одного из сильнейших магов королевства, не под силу никакому амулету. Но направление голос указывал четко, и принц шел, петляя бесконечными поворотами, спускаясь и поднимаясь — чаще все-таки спускаясь — по узким каменным лестницам…

А еще в этом голосе явственно звучали отчаяние, бессилие и тоска.

Разумеется, зло думал Эжан. Теперь, когда заговор стабильеров захлебнулся, напоровшись на неприступную твердость матери, а сам учитель оказался первой жертвой этого заговора. И гнев королевы, и безнадежно-безжалостные попытки стабильеров наглядно показать свою власть — все обрушилось главным образом на него. Справедливое возмездие за предательство… Защищают ли заклинания, наложенные магами не из Ордена, от катаклизмов, сотрясающих его каменный мешок? Какая тебе разница — с треском лопнул очередной витраж, и Эжан отскочил к противоположной стене, — какая тебе…

Он уже почти пришел. Он чувствовал.

Винтовая лестница уходила в чернильную тьму. Шпоры звякали о стертые ступени, эхо умножало этот звук, делало его гулким, будто колокольный перезвон. Эжан был уверен, что внизу — глухой тупик; и смутно удивился, упершись вытянутыми вперед руками в массивную подкову замка.

Здесь?

Он прислушался. Мерный ритм капель воды, срывающихся с потолка, — там, за дверью. И еще какой-то неясный шаркающий звук — шаги? Неужели слышно даже их? Тогда почему слова?..

— …а-ан…

Сорванный до шепота отчаянный крик из последних сил.

Эжан приложил руки рупором к дверной створке и, сдерживая голос — неизвестно, до какой степени расшаталась от землетрясений каменная кладка, — позвал:

— Учитель!.. Тишина. Звонкая капля.

И — совсем близко, совершенно отчетливо, хоть и приглушенно:

— Эжан?.. Пришел…

Принцу показалось, что он расслышал даже вздох — хотя нет, такого уж точно не может быть. Однако теперь их, несомненно, разделяла лишь дубовая перегородка двери. И учитель тоже, наверное, приложив к ней ладони, мог разговаривать со своим учеником. Просто говорить — а не пытаться докричаться с помощью тонкой магической связи, надорванной и почти уничтоженной чужими заклинаниями.

— Я уже думал, мой принц… Мать тебе сказала? Эжан не стал уточнять, что именно.

— Да.

— Я был дураком… старым дураком, которого обвели вокруг пальца, использовали и выбросили за ненадобностью… впрочем, не важно. Мы должны спешить. Ты можешь открыть эту дверь?

— Я…

Он ощупал в темноте висячий замок: в общем-то да, мог бы… Даже странно, что на дверь, за которой заточен опасный заговорщик, навешена всего лишь эта гиря для конюшен и кладовых. Внушительная по весу, но запросто отмыкающаяся — он знал еще с детства — любым длинным предметом с подобием бородки. Хотя бы… Эжан присел, отстегивая шпору от сапога.

Каталия Луннорукая бросила в темницу мятежного стабильера, сильного мага, способного проходить сквозь стены, — она не позаботилась о том, чтобы как следует запереть обычного человека из плоти и крови.

…Бросила его в темницу.

Шпора скрежетнула о чугун замка. Нет. Мама всегда знает, что делает. Этот человек — преступник, предатель, бунтовщик. Он заслужил и заключение в каменном мешке, и даже — да!!! — погребение под его развалинами. Мама права, она не бывает не права… и вообще разве мало того, что он сделал тебе самому?!.

Если учитель звал его, Эжана, только для того, чтобы вырваться с его помощью на свободу…

— Скорее. — Отрывистый голос из-за двери. — Они уже начали действовать… а она целиком во власти брата Ириниса. Мы можем не успеть. Скорее, Эжан!

— Кто во власти?..

Принц осекся. Гулкая, разящая холодным острием тишина. И — почти неслышно:

— Ты… забыл ее? Ты забыл принцессу Лилиан?!

Огонь в щеках, клокочущий туман в голове. Принцесса Лилиан… Он, низкий, грязный, не имеет больше права думать о ней. Он бы умер, он собирался, просто пока не представилось времени… и потом, он был уверен, что Лилиан ушла, растворилась, проСНУлась, как всегда… Но он не забыл ее. Не забыл!..

Шпора лязгала по замку, не желая попадать в скважину; да, конечно, ведь лучи звездочки гораздо шире, чем бородки нужного ключа… Двумя пальцами, играючи, словно сминая бумагу, он загнул два стальных зубца. Теперь хорошо… «Мы можем не успеть».