— Никуда я не прячусь, — в голосе Балиса явственно слышалась обида. Так с ним дед никогда не разговаривал. — Я для себя всё решил.

— В этом-то я не сомневаюсь. Поэтому-то я именно так и говорю сейчас с тобой. У тебя только один недостаток: судишь ты больно резко. Кто не с тобой — уже враг.

— А что, друг, что ли?

— Друг не друг, но и не обязательно враг. Ты родную историю не забыл еще?

— Да вроде нет.

— Тогда вспомни Кейстута и Виттовта. Оба ведь добра Литве хотели. Только по-разному это добро видели. Понимаешь?

— Не очень.

— Благими намерениями дорога в ад вымощена, слыхал?

— Ты, дед, никак на старости лет в бога поверил?

— А с чего это ты взял, что на старости? — усмехнулся в бороду адмирал. — Я с детства в Бога верил. Кстати, на фронте замполит у меня отлично про это знал. Бывало дело, с ним такие споры вели, о-го-го… Особенно, если после боя да ста грамм.

— И не боялся, что настучит?

— Кто? — изумился Гаяускас-старший. — Серёга Воронин настучит? С которым под Урицком в одном окопе сидели? С Невского пятачка на катере раненых вывозили? Не боялся. Если людям не веришь — то лучше не жить вообще.

— А если кто подслушает? — не унимался Балис.

— Ну, так мы ж не дураки были — при посторонних душу выворачивать. Языком болтать — ума не надо. Ум нужен чтобы, не лезть зря на рожон, но не отступать там, где нужно держаться до конца.

— Сложно.

— А жизнь, знаешь ли, вообще штука не простая… Так вот, насчет врагов. Не спеши судить — старайся сначала понять. Бывают, конечно, враги, только редко. А большинство — просто люди за свою правду борются.

— У каждого, значит, своя правда?

— Выходит так…

Они немного помолчали: Гаяускас-младший собирался с мыслями, Ирмантас Мартинович его не торопил.

— Скажи, дед, а ты когда Кенигсберг брал — тоже так думал? У фашистов, значит, тоже своя правда была?

— Смотря у каких фашистов. У тех, что просто воевали — была, конечно. Вот ты в Афгане что делал?

— Долг интернациональный отдавал, — зло отрубил Балис. То, что несколько лет назад для него казалось очевидным, теперь выглядело совсем по-другому.

— Байки про интернациональный долг ты Кристинкиным одноклассникам на утреннике рассказывай, когда она в школу пойдет. Если, конечно, кто-то тебя об этом попросит. Ты там присягу выполнял, южные рубежи Союза от американской угрозы прикрывал, это любому военному понятно. А вот тот факт, что рубежи от этой угрозы можно было и по-другому прикрыть, ни наших ребят не губя, ни афганских крестьян не стреляя — это уже другой вопрос, к тем, кто в высоких кабинетах решение принимал. Офицер должен быть рыцарем. Дал присягу — выполняй, но честь при этом не теряй. И не думай, что напротив тебя зверье собралось. Чаще всего — такие же рыцари вроде тебя, только присягнувшие другому королю. Но бывают, конечно, исключения…

— Ага, бывают все-таки?

— Бывают… Эсэсовцев ненавижу. Вот уж где были редкостные сволочи… Хотя, самое интересно, что и в СС можно было встретить нормального человека.

— Ой уж? — недоверчиво протянул Балис.

Дед усмехнулся.

— Да было разок дело. Он от преследования СС решил там же и спрятаться — и удалось. Так что, внук, подумай над моими словами. У тебя когда отпуск будет?

— На майские хотел брать.

— Вот и отлично. Значит, на День Победы приезжаешь ко мне в Вильнюс, все-таки дед у тебя фронтовик. Там и все решим.

ДОРОГА.

Балиса вывело из размышления то, что Серёжка вдруг остановился. Рефлекс. Опытный спецназовец всегда реагирует на резкое изменение обстановки, даже если погружен в свои думы.

— Что случилось?

— Сандалия ногу трет…

Понятно, такое бывает. Не подходящая у мальчишки обувь для походов по пустыне, это точно. Хотя, что интересно, где-нибудь в пионерлагере паренёк мог бы целый день в ней пробегать — и не натирала бы.

— Может, передохнем? — осторожно предложил Балис.

— Вот еще, я не устал. Я босиком пойду.

А вот теперь и ещё кое-что стало понятно, а именно реакция Серёжки на происходящее. Не слишком распространенная, но для его характера вполне подходящая, под кодовым названием "У меня всё в порядке". Сейчас он будет при каждом удобном и неудобном случае демонстрировать, что у него нет проблем, все больше и больше при этом заводясь. В итоге либо срыв с истерикой по полной программе, либо же постепенно мальчишка успокоится и придет в норму. Балис прикинул, что в данной ситуации срыв лучше не провоцировать: немедленных действий обстановка не требует, можно подождать — вдруг само рассосется. Поэтому он только спросил:

— А ногу не наколешь?

— Обо что? — изумился Серёжка. — Бутылок битых здесь вроде не валяется, а к камням мне не привыкать — я ж в посёлке жил, летом часто босиком бегал.

Сандалии он засунул за ремешок шорт подошвами наружу и решительно зашагал вперед. Что ж, определенный смысл в его словах и действиях был. Во всяком случае, побольше, чем в событиях страшного января девяносто первого, когда за неполную неделю Балис потерял всё: почти всех своих родных. Потерял при самых таинственных и загадочных обстоятельствах, понять логику которых ему так и не удалось…