Очередной раз, выведя из леса, дорога указывала дальнейший путь через вершину небольшого холма. И здесь-то Гая от его дум отвлеки звуки приближающихся галопом лошадей. И в тот же момент на гребне холма показались две фигуры. Гаю хватило света звезд и месяца, чтобы рассмотреть их. Один был в крестьянской одежде, другой — в монашеской рясе. Они со всех ног бежали к лесу, очевидно, пытаясь уйти от погони. Заметив впереди Гая, крестьянин что-то крикнул монаху, и тот вильнул вправо, в то время как крестьянин продолжал бежать вперед — прямо на его лошадь. В руках он сжимал увесистую дубинку и Гай направил коня вправо, то есть в противоположную от монаха сторону, совершенно не желая, чтобы он сам или его конь ни за что не про что получили этой дубинкой. Гай вовсе не был трусом, чтобы бежать от мужика с дубьем и был достаточно опытным воином, чтобы справиться с гораздо более сложным соперником, нежели германский виллан, однако он никогда не вступал драку не имея на то веской причины, а с этим человеком ему делить было нечего. Однако на всякий случай он до половины вытянул свой клинок и тут же понял, что не зря: дело принимало более серьезный оборот.

На вершине холма появились преследователи: трое вооруженных мечами райтеров. Мгновенно оценив обстановку, двое из них свернули за монахом, а третий продолжил преследование крестьянина. И то, как они держали свои мечи, красноречивее всяких слов говорило, что райтеры намерены зарубить преследуемых без всякой пощады. Мгновенно оценив ситуацию, Гай дернул за узду, послав коня наперерез всадникам, что гнались за совершенно беззащитным человеком в рясе. Во-первых, крестьянин с палкой имел хоть какие-то шансы постоять за себя, а, во-вторых, до леса ему было гораздо ближе, чем вильнувшему в сторону монаху.

Ну а в-третьих, при таком маневре он перво-наперво оказался на пути как раз у третьего всадника. Тот что-то кричал, судя по интонации и жестикуляции, очень ругательное, но этот язык не был известен Гаю. Поэтому Гисборн по-сакски проорал в ответ:

— Не трогать!

На всадника это не произвело никакого впечатления, зато маневр Хранителя очень впечатлил его лошадь, мирную клячу, на которой до этого случая ездили только почтенные бауэры да сорванцы-мальчишки. Увидев несущегося прямо на неё коня, лошадь испустила громкое ржание и встала на дыбы столь яростно, что подпруга лопнула, и всадник вместе с седлом полетел на снег.

Мысленно поблагодарив Господа и Святого Патрика за помощь, Гай сосредоточил своё внимание на монахе и двух других всадниках и тут же понял, что не успевает. Он летел вперед, протяжно крича на сакском:

— Нет! Не надо!

Но мечи райтеров уже взметнулись над головой монаха, и… И в этот момент ноги несчастного запутались в его длинной рясе и он упал. Да так удачно, что не ожидавшие такого подвоха райтеры промахнулись, а их лошади не задели жертву копытами. Проскочив вперед, воины спешно развернули лошадей, однако этого времени Гаю хватило, чтобы стать между ними и их жертвой.

— Не трогать! — повторил он, тяжело дыша, по-сакски, а затем произнес эту же фразу на латыни. И тут же они бросились на него, рассчитывая на свое численное превосходство, однако, похоже, несмотря на солидный возраст о конном бое на мечах эти люди имели крайне смутное представление. Гай не хотел их смерти, но и рисковать собственной жизнью тоже не собирался. Ведь первый пропущенный удар мог сделать его мертвецом или калекой. Опасное это дело: размахивать мечами, если у тебя голова ничем не защищена. Всё случилось так стремительно, что не было времени надеть ни кольчужный колпак, лежащий в седельный сумке, ни новомодный горшковидный шлем, притороченный к седлу ремнем, продетым через большое кольцо припаянное к его плоскому навершью. Хорошо хоть, что надета кольчуга, добрая защита телу. Впрочем, далеко не от всякого удара меча спасает, стало быть, надо скорее этот бой завершать.

Парируя мечом и кинжалом атаки противников, Гай весьма быстро приметил момент, когда один из воинов от души замахнулся мечом, чтобы нанести сильнейший удар. "Хороший замах полезен в любом деле, кроме фехтования", — вспомнил он слова брата и сразу ударил левой рукой. Враг не успел ничего понять, а кинжал уже ушел ему в горло по самую гарду. Захрипев, всадник повалился с лошади, заливая белый снег темной кровью, а Гай тут же развернулся ко второму, отбил еще один выпад, потом еще…

Казалось, разумный человек должен был понять, что встретил противника не по силам. И мечом райтер владел намного хуже Гая, и кинжала у него не было, и кожаный доспех защищает куда слабее кольчуги. Однако против Хранителя сейчас сражался не умеющий отступать фанатик, казалось, его глаза светятся огнем мрачной решимости добиться своего: убрать неожиданное препятствие, возникшее на пути между ним и монахом. Гай не видел, что творится за его спиной, однако чувствовал, что враг не отвяжется, пока один из них способен драться. И, отведя очередной удар, быстрым выпадом пронзил райтеру грудь. Тот еще несколько мгновений держался в седле, потом скользнул вниз, на взрытый конскими копытами снег.

Успокаивая тяжелое дыхание, Гай обернулся. Монах и крестьянин стояли ярдах в семи за его спиной, лошадь третьего райтера медленно бродила поодаль, обнюхивая неподвижно лежащее тело своего всадника.

— Благодарим вас, господин, за помощь, — слегка поклонившись, произнес на сакском крестьянин.

Кивнув, Гай слез с коня, тщательно вытер снегом клинки меча и кинжала, и, убрав оружие, подошел к спасенным им людям.

— Кто эти люди и почему они хотели вас убить? — спросил он.

— Ты не знал ни их, ни нас. Почему ты помог нам? — ответил вопросом на вопрос монах.

— Они хотели убить тех, кто не мог защищаться. Я исполнил свой долг рыцаря и христианина.

— Как веруешь? — неожиданно резко произнес на латыни монах.

— Я добрый христианин и верую в Господа Бога, как веровали мои родители и родители моих родителей.

Монаха этот ответ, однако, не удовлетворил.

— Истинной ли ты Церкви?

— Я простой воин и не разбираюсь в богословии. Мой народ когда-то давно крестил Святой Патрик. Ежели Церковь, которую вы, отец, почитаете Истинной, прославляет его — значит, я её верный сын. Ежели нет, значит, я не принадлежу к той Церкви, что вы зовете Истинной, да помилует меня Господь на Суде Своем.