В памяти Балиса вновь всплыл штурм. Асхадов, Клоков, Хрусталев-Карповцев, таинственный «Гедеминаскаус»… Нет, никто из этих людей на роль такого кукловода не годился. И всё же понимание того, что они были пешками в чужой игре, становилось всё яснее. Ну, может, не пешками, офицерами, но от этого не легче. Всё равно кто жертвовал фигурами, разменивал их… Просто бил, убирая с доски. А доска — это жизнь. Шекспиру приписывают фразу: "Весь мир театр, а люди в нём актеры". Но актеры в пьесах Шекспира умирали только до конца представления, а в этой игре люди гибли насовсем.

— Теперь ты знаешь всё. Что делать собираешься? — поинтересовался он у Огонькова.

— Хотелось бы понять, где всё-таки ты прокололся, — задумчиво произнес капитан третьего ранга. — Понимаешь, не похоже, чтобы покушение было делом рук этого гебешника, ему проще было тебя в душе пристрелить. Хрусталев — тем более не стал бы такими вещами заниматься. Это кто-то другой… Но кто? Как тебя могли вычислить, не понимаю.

— И я не понимаю, — честно признался Балис. — Голову сломал — ничего придумать не могу. Я даже пытался представить, что это никак не связано со штурмом — но тогда вообще непонятно почему.

— А может, случайность? — размышлял вслух Огоньков. — Хотя, что-то слишком профессиональная случайность. Машина угнана, отпечатков пальцев нет, шли вы по тротуару, туда заехать только нарочно можно. Или пьяным в дымину, но это, похоже, не наш случай — уезжал-то он больно грамотно… Нет, не случайность. А из этого следует, что где-то ты всё-таки засветился. Будем выяснять, где.

— И как же мы будем это выяснять?

— Посоветуемся со знающим человеком. Есть у меня дружок один — вместе курсы одни в КГБ оканчивали, хороший мужик. Сейчас здесь в Питере, на Литейном четыре работает[29] . Вот его и спросим. Пошли, позвоним.

И моряки направились к выходу из Летнего Сада.

Первый телефон-автомат на набережной Фонтанки, попавшийся им на пути, как и ожидал Балис, оказался сломанным. Второй тоже: в борьбе за светлое демократическое будущее на обслуживание уличных телефонов времени не хватало, как и на уборку улиц. У третьего вообще не было трубки: кто-то аккуратно отрезал её вместе с проводом и унёс по какой-то своей надобности… Но четвертый оказался в полной исправности, позволив Огонькову связаться со своим товарищем. Пока капитан-три общался со кэгебешником, Балис, облокотившись на ограду, задумчиво глядел вниз, в Фонтанку. У стен набережной поверх льда намело белый снег, а на середине реки сквозь тоненькую корочку было хорошо видно тёмную зимнюю воду.

С Ритой они часто гуляли по набережным маленьких питерских речек. Он вспоминал об этом, и его мысли тут же возвращались к той Вильнюсской улице, песочному «Москвичу», красному лицу водителя, глухому удару…

— Ждем здесь, — подошел закончивший разговор особист. — Сейчас он подъедет.

Гаяускас молча кивнул. Он снова был там, в Вильнюсе, в полутемном коридоре больницы. Прямо на него шел врач, Балису почему-то запомнилось только то, что лицо у него было очень уставшим. Смертельно уставшим…

— Рассказывай всё. Володе можно верить, — донесся откуда-то издалека голос Огонькова. Чтобы вернуться в реальность, Балису понадобилась пара секунд. Он снова стоял на набережной Фонтанки, мимо изредка проезжали автомобили, а рядом курил капитан третьего ранга Вячеслав Огоньков — начальник особого отдела штаба бригады.

— Слав, дай закурить, — неожиданно попросил Балис.

— Держи, — Огоньков протянул ему довольно помятую пачку "Ту-134". — А ты, вроде, не куришь.

— Вроде — не курю, — усмехнулся Гаяускас, — а сейчас вот — буду.

Особист щелкнул зажигалкой и, прикрывая язычок пламени рукой от порывов ветра, протянул её Балису. Тот глубоко затянулся, с непривычки закашлялся, но зато воспоминания отступили. Пусть хоть на мгновение…

Он не успел докурить сигарету, как рядом с ними остановились потрепанные бежевые "Жигули".

— Садись на переднее, — кивнул Огоньков, бросив быстрый взгляд на водителя.

Балис забрался на переднее сиденье. Сидевший за рулем кэгебист оказался достаточно молодым (лет тридцать пять, не больше) худощавым светловолосым мужиком. Одет он был в яркую спортивную куртку и вязаную шапочку, больше напоминая лыжника, чем офицера госбезопасности.

— Знакомьтесь, ребята, — предложил устроившийся сзади Огоньков.

Питерец протянул Балису руку:

— Владимир…, - фамилию он тоже назвал, то как-то невнятно, неразборчиво, что-то вроде Утин. Переспросить Балис постеснялся.

— Балис Гаяускас.

Рукопожатие гебешника оказалось крепким, вообще, было видно, что этот Владимир не из тех, кто только штаны в кабинете протирает.

— Ну, рассказывайте, что у вас.

Утин (или как его на самом деле) слушал рассказ Балиса очень внимательно, иногда переспрашивал, уточняя детали. Долго рассматривал патрон. Когда Гаяускас закончил рассказ, некоторое время молчал, видимо собираясь с мыслями. Потом заговорил.

— Буду краток. Тебя, Балис, подставили, это понятно. Подставили жестоко и грязно. И, боюсь, подставил тебя кто-то из наших.

— Ты хочешь сказать, что в Вильнюсе проводилась операция…, - начал было Огоньков, но Владимир не дал ему договорить.

— Не хочу. Такими словами не бросаются. Скажешь заговор — изволь отвечать за свои слова. Называй имена, пароли, явки… Не знаешь — не трепись! Я — не знаю, поэтому трепаться не буду. Но зато знаю другое: сейчас очень многие ведут свою игру. Очень многие. И когда говорят об операции Армии или КГБ, нельзя быть до конца уверенным, что это действительно только операция Армии или КГБ. Может быть, кто-то присосался к этой операции и поворачивает её в нужное себе русло. Может быть, таких присосавшихся — целая туча. Вот у кого-то из присосавшихся ты, Балис, и стал помехой. Серьезной помехой…

— И это всё? — сухо поинтересовался Огоньков.

— А чего ты ждал? — изумился Володя и слегка повернулся назад, чтобы видеть капитана третьего ранга. — Что я по виду патрона назову того, кто за рулем «Москвича» сидел? Знаешь, всемогущие и всезнающие чекисты встречаются только в двух местах: в старых фильмах и сегодняшней свободной и демократической прессе…