Мы заглянули в радиорубку. Я очень удивился, что там не было четкого разделения между электронным и псионным радио — усилитель собачьего мозга казался не к месту среди таких утилитарных предметов, как приемники и радарное оборудование. Халворсен пояснил, что взаимосвязь здесь еще сильнее, так как его офицер по связи относился к тому редкому типу людей, которые, наряду с телепатическими талантами, способны еще и разбираться в электронном оборудовании. Было ясно, что моего нового работодателя устраивало все только самое лучшее. Я болезненно сознавал собственные недостатки и удивлялся, почему им не подождать было выздоровления капитана Левина, который, судя по квалификации его коллег, должен наверняка быть выдающимся астронавтом.

Я поднял этот вопрос немного позже, когда мы втроем сидели в маленьком, прекрасно обставленном салоне и пили чудесный кофе, приготовленный Леоной.

— Я — старый человек, капитан Меррил, — сказал Халворсен, — и становлюсь нетерпеливым. Я столько еще хочу узнать перед тем, как уйду…

— Вы ищете тот ключ? — спросил я.

— Да, я ищу ключ. Хочу найти, если смогу, есть ли какой-то смысл во Вселенной, какой-то смысл жизни. Я уже извел кучу денег, нанимая мозги других людей; они представили мне кучу вариаций теории единого поля, но ни в одной из них нет реального смысла…

— Общество Халворсена… — сказал я. — Я должен был припомнить.

— Да. Общество Халворсена, созданное для того, чтобы найти, кто мы есть, почему мы есть. Я уже устал ждать, пока ученые подготовят вразумительный ответ, и решил искать сам. Я думал, что смогу найти ключ здесь, в Приграничье, где наша взрывающаяся Галактика расширяется в полную пустоту…

— Но что же вы хотите найти? — спросил я.

Он поколебался перед тем, как ответить. Он спросил:

— Вы религиозный человек?

— Нет, — честно признался я.

— Тогда вы, предположительно, обладаете открытым мышлением. Надеюсь, что так — хотя я встречал атеистов, которые так же дико нетерпимы, как и теисты. Но если вы агностик…

— Да, — перебил я.

— Отлично. Я уже начал сомневаться, стоит ли упоминать посторонним о моей текущей линии исследования. Теисты обвиняют меня в святотатстве, в том, что я кощунственно лезу в тайны, которые никогда не должны быть раскрыты: атеисты обвиняют меня в том, что я пробуждаю архаические суеверия. Как бы то ни было, я исследую постоянное творение материи. Первым наткнулся на это Хойл, астроном двадцатого века, который выдвинул теорию о том, что во Вселенную постоянно входит поток новых атомов водорода… откуда-то. Атомы водорода — строительные кирпичи всей материи. Эта теория никогда не опровергалась и была широко распространена во времена Хойла, когда средний ученый считался чуть ли не мистиком. Но сейчас мистика не в почете, и теория постоянного творения Хойла объяснена. Галактика расширяется, говорят нам, и весь Космос заполнен атомами водорода, и это только естественно, что должен происходить постоянный приток.

— Такое объяснение никогда меня не удовлетворяло. Я построил «Звездную Девушку» согласно собственным спецификациям, нанял команду. Я привел корабль в Приграничье. Я пролетел мимо, дальше за Приграничье, — пятьдесят световых лет, сто, двести, тысяча…

— Это и казалось тысячей лет, — заметила девушка. — Обычных, а не световых… Обычно жалуются на холод и тьму миров Приграничья, но не представляют, что означают эти слова.

— Там была пустота, — сказал Халворсен, — пустота гораздо глубже, чем можно обнаружить в межзвездном пространстве. Сомневаюсь, что там найдется один атом на миллион кубических миль, а мой индикатор близости масс фантастически чувствителен. Было очевидно, что атомы водорода не привносятся извне, и так же ясно, что этот феномен постоянного творения ограничен пределами Галактики — и, может быть, других галактик…

— Что вы надеетесь найти? — спросил я. — И где вы надеетесь это найти?

— Есть ответ на оба вопроса, — сказал он. — Я не знаю. Но я слышал о философических ящерицах Стрее, и, может быть, они дадут мне какой-то ключ. Я собираюсь вылететь на Стрее завтра.

— Завтра?

— Корабль полностью загружен и заправлен, капитан Меррил, — сказала девица. — Осталось только ввести ваше имя в Регистр. Если вы забыли все, что когда-то знали о пилотаже и навигации, это неважно; как я и говорила, корабль может управляться сам, если необходимо.

— Не забыл, — резко ответил я и повернулся к Халворсену. — Есть еще кое-что, сэр. Мне нужно утрясти личные дела…

— Вы можете ими заняться до завтрашнего вечера, — сказал он.

— Сегодняшнего вечера, — поправила Леона, глядя на часы.

— Сегодняшнего вечера, — подтвердил Халворсен.

К вечеру я был готов.

Я был готов, «Звездная Девушка» была готова, и мы взлетели из порта Форлон точно в 19:00 по местному времени. Приходилось все спешно готовить к полету. Были и юридические формальности — а кому неизвестно, как медленно течет вода по официальным каналам? Мне надо было утрясти и личные дела, и, перед тем как принять корабль, я настоял на тщательной проверке корабля и всех его систем.

Самым важным событием дня, полагаю, был визит к капитану Левину в больницу порта Форлон. Он оказался не таким, как я ожидал; я представлял его гораздо старше, с замашками старшего офицера из «Трансгалактических клиперов» или межзвездной транспортной Комиссии. Он оказался молодым человеком, едва ли старше меня. Он откровенно мне завидовал и был рад поговорить.

— Они хорошие люди, — сказал он мне. — Единственный недостаток Леоны — это ее чертово нежелание прощать человеческие слабости. Но она отличный повар и отличный казначей и может вести корабль так же хорошо, как вы или я. Старик достаточно безобиден — и я всегда принял бы его биохимиком, если бы он потерял свои деньги и ему пришлось снова зарабатывать на жизнь. Доктор Рейнер тоже вполне безобиден — единственная проблема с ним состоит в том, что он слишком занят поддержанием жизни Халворсена и не очень-то заботится о нас, менее значительных смертных. Он, конечно, гериатр, так что любой, кому меньше семидесяти, его не очень интересует. Затем еще есть Кресси. Если он не думает об электронике, то думает о псионике, а если не думает ни о том, ни о другом, значит, думает об обоих вместе. Оставьте его печатным схемам и собачьим мозгам, и он будет вполне счастлив. С Макилрайтом сойтись не так просто. Он один из тех инженеров со странными идеями о том, что корабль существует только для того, чтобы содержать их драгоценные машины. Однако он всегда сделает то, что вы хотите, даже если и побежит потом с жалобами к Халворсену…

В течение дня я встретился с ними всеми. Райнер выглядел так, будто бы сам отчаянно нуждался в услугах гериатра. Он выглядел старше своего пациента и представлял собой просто собрание хрупких костей, удерживаемых вместе высохшей кожей и сухожилиями. Кресси был просто подростком — из тех, что носят толстенные очки и становятся чемпионами по шахматам задолго до наступления половой зрелости. Макилрайт оказался здоровым зверем с головой в виде морковки, у которого, должно быть, среди предков имелись неандертальцы. Он сразу дал мне понять, что я являюсь только украшением комнаты управления и не имею отношения к настоящему функционированию корабля. Впрочем, он выполнял приказы, хотя и с недовольством. Ему было бы гораздо приятнее, если бы эти приказы исходили непосредственно от владельца, а не просто капитана типа меня.

Такова, стало быть, была моя команда. Это была команда прекрасной, блистающей «Звездной Девушки». Это была небольшая команда, которая посвятила себя поиску… чего-то в реалиях извечного ничто. Я посвятил себя тому же, хотя и знал, что это сумасшествие. За деньги человек может сделать многое. Человек может сделать многое — давайте это признаем — за возможность снова вернуться в Космос.

В 19:00 мы взлетели. В 18:45 я сидел в своем противоперегрузочном кресле в рубке управления и смотрел в широкие иллюминаторы. Смотреть было почти не на что. Холодная морось, пришедшая с холмов, охватила весь порт Форлон. Я слабо различал рабочие огни вокруг «Птицы Приграничья» и «Приграничного» и еще более слабый свет города чуть дальше за ними. Небо вверху было затянуто облаками.